Он опустил ее, не тронув медвежонка.

Дальнейшую судьбу свою медвежонок нашел сам, и она была такой, какой и должна была быть в этих суровых местах. Жизнь для него едва лишь начиналась. Ей предстояло быть долгой и протечь здесь, в стране вечных льдов, по законам Заполярья.

Фрам подтолкнул его сзади лапой и угрюмо проворчал:

— Ну, потешил себя! Теперь ступай…

Выходя, оба оглянулись на труп убийцы, растянувшийся возле остатков моржовых туш.

Взгляд Фрама выражал почти человеческие чувства.

Глаза медвежонка сияли гордостью.

Они долго скитались по острову. Им не раз попадались другие медведи, уплетавшие свежепойманных в разводьях тюленей. Пользуясь испытанными приемами, избавлявшими его от драки, укусов и переломанных костей, Фрам неизменно оставался хозяином положения. Он поднимался на задние лапы, козырял, прыгал через голову, ходил колесом, проделывал сальто-мортале; и дикий медведь пускался наутек. Потом, отбежав подальше, останавливался и изумленно оглядывался на чудовище.

С неменьшим изумлением смотрел на Фрама и медвежонок.

То, что он видел, превосходило все, чему он научился от своего взрослого друга с такими странными повадками.

Повадки эти нравились ему. В них было что-то веселое, невиданное и в то же время устрашающее даже для самых могучих белых медведей, которых Фрам обращал в бегство без особых для себя хлопот. Это было какое-то колдовство. Приложенная к виску лапа, сальто-мортале, колесо, несколько плавных движений вальса и, пожалуйста!.. Обед готов!

Они вдоволь наедались и уходили, оставляя излишки хозяевам. Знали, что в другом месте найдут другой такой же дешевый и сытный обед. Медведей на острове было много.

И все они, наверное, были опытными, искусными охотниками. Друзьям не грозила голодовка.

Принюхиваясь поднятым по ветру носом, медвежонок первым сигналил о близости еды. Потом поглядывал украдкой на Фрама, пытаясь разгадать, в чем заключается его таинственная сила, обращавшая в бегство самых больших и могучих медведей. Непоседе все это казалось ужасно забавным.

Он весело смотрел вслед удиравшему с непроглоченным куском медведю, наблюдая, как беглец останавливается и с удивлением оглядывается на диковинное и страшное существо, способное на такие штуки.

Солнце между тем не спеша продвигалось к середине неба.

И снова по освободившемуся от ледяного покрова океану поплыли на юг, как таинственные галеры без парусов, без руля и без гребцов, ледяные горы.

Иногда Фрам останавливался на краю какого-нибудь утеса и подолгу вглядывался в дали. Потом переводил взор на стоявшего рядом медвежонка и назад, на полный медведей и дичи остров. И с каждым разом его все сильнее грызла тоска, еще невнятная и безотчетная.

Однажды под берегом, у своих ног, на широком и плоском, омытом прибоем камне они увидели гревшегося на солнце детеныша тюленя. Маленького, круглого, блестящего. Его подсадила туда мордой мать, а сама нырнула в зеленую пучину за живым кормом для него же.

Непоседа вскинул глаза на Фрама. Потом глянул вниз и начал проявлять нетерпение.

Перехватив удивленный взгляд невинных круглых глаз тюлененка, Фрам отвернулся. Он знал наперед, что произойдет, но ничего поделать не мог.

Непоседа проворно соскользнул с утеса на своих белых панталонах, как на салазках. Внизу он одним прыжком очутился на ничего не подозревавшем детеныше тюленя, и череп жертвы хрустнул под его молодыми острыми клыками.

У берега билась старая тюлениха, стараясь короткими толчками ластов выбраться из воды на помощь детенышу. Когда ей наконец это удалось, Непоседа уже был высоко, на половине подъема: волочил за собой добычу.

Мать жалобно застонала. А медвежонок с довольным урчанием принялся за еду: он праздновал свой первый охотничий успех.

Потом облизываясь, сытый и гордый, завертелся вокруг Фрама.

Фрам же старался не глядеть на него, чувствуя в эту минуту, как что-то навсегда отдалило его от маленького жестокого друга, бессознательно жестокого, потому что закон ледяной пустыни требовал жестокости.

Вскоре у Фрама появилась новая причина для серьезных размышлений. И на этот раз решающая.

Он спал, растянувшись на солнце, и видел, как всегда теперь, сон о далеком, покинутом им человеческом мире.

Непоседа куда-то запропастился. Когда Фрам засыпал, медвежонок улегся с ним рядом. Теперь его не было.

Хрустнув суставами, Фрам поднялся и принялся за поиски. Глянул направо — нету, налево — нету. Он спустился в распадок, где по ледяному дну сочилась тоненькая струйка талой воды, и остановился, ошеломленный.

Непоседа спрятался здесь, чтобы беспрепятственно разучивать цирковые номера Фрама. Отдавал честь, танцевал вальс, добросовестно старался проделать сальто-мортале. Падал с разбегу то на нос то на спину. Неудачи не останавливали его. Он упрямо повторял все сызнова и опять катился кубарем по льду.

Почувствовав на себе взгляд Фрама, медвежонок радостно заурчал. Возможно, он ждал от него похвалы, и двинулся навстречу ему на задних лапах, комично раскланиваясь и кружась в вальсе. Потом остановился и козырнул, приложив лапу к виску. Его взрослый друг, думал он, не мог не порадоваться успехам такого талантливого и прилежного ученика.

Но взрослый друг схватил его за шиворот, поднял в воздух и принялся безжалостно шлепать. И не раз, не два, а несколько десятков раз кряду опустилась лапа Фрама на спину малыша.

Тот корчился, рычал, скулил. Но Фрам продолжал тузить его, пока не устал. Потом повернул его к себе мордой и влепил ему дюжину оплеух.

Когда же он наконец отпустил медвежонка, Непоседа плюхнулся на снег, как мешок, и не мог даже скулить.

— Понял теперь? — гневно урчал Фрам. — Можешь делать все, что тебе угодно. Устраивай свою жизнь по здешним законам. Но не превращайся в такого же клоуна, как я! Этого я ни за что не допущу. Одного паяца довольно Заполярью!

Медвежонок ползал у его ног, ластился к нему, просил прощения, сам не зная за что.

Потом, испуганный, побрел вслед за Фрамом, сохраняя почтительное расстояние. Остановится Фрам, остановится и он. Двинется Фрам вперед, двинется и он.

Медвежонку хотелось умилостивить своего взрослого друга, добиться прощения, но за что?

Протоптанная ими в снегу стежка вела к берегу.

Фрам шел, задумчиво опустив голову.

В нем созрело решение. Он принял его не без горечи: предстояло расстаться с единственным существом его племени, с которым он сблизился в этой пустыне. Но так будет лучше для медвежонка. Непоседа будет предоставлен самому себе. Смышленый, отважный, вполне подготовленный к самостоятельной жизни в родном краю, он со временем станет хорошим охотником. Это видно уже сейчас.

Оставшись с ним, малыш наверняка превратится в клоуна. В никчемного медведя, глупого Августина полярных льдов.

Фрам ускорил шаг.

Сверху, с высокого берега, перед ним открывался необъятный зеленый океан, по которому плыли к горизонту, из неизвестности в неизвестность, как таинственные галеры без парусов, без руля и без гребцов, большие и малые льдины.

Одна такая льдина причалила к берегу и зацепилась за выступ скалы, раскачиваясь на волнах, готовая уплыть дальше. Она, казалось, ждала его.

Фрам, не оборачиваясь, соскользнул вниз, прыгнул на нее и оттолкнулся лапой от скалы.

Льдина качнулась, повернулась, подхваченная течением, вышла в открытое море и устремилась туда, куда плыли остальные ледяные галеры без парусов, без руля и без гребцов. На ней, повернувшись спиной к острову, плыл одинокий, взъерошенный белый медведь.

Наверху, на высоком берегу, бегал взад и вперед, скуля и вытягивая шею, медвежонок. Он звал Фрама назад, просил взять его с собой.

Но Фрам, белый, как его льдина, не оборачивался.

Малыш остановился, слившись с ледяным берегом. Он уже не жаловался, а только смотрел вслед уплывавшей льдине и белой тени на ней. Она становилась все меньше и меньше, пока наконец на растаяла на зеленой линии горизонта.