— А может женщина принимать такую смесь, чтобы обеспечить зачатие?

— Конечно. Если порошок предназначался для этого, я бы предположил, что остальные ингредиенты таковы: клиноног, мята болотная, тимьян, богородская трава, буквица, дикий бадьян, кровохлебка, пиретрум, полынь, шалфей, корень пиона, ягоды можжевельника, корень горечавки. Любые из них. — Подцепив немного порошка на палец, лизнул. — М-м-м. Последние две составляющих объясняют его темный цвет. Смотрите, как, намокнув, он становится фиолетовым. Это из-за горечавки.

— Значит, яда нет? — Элпью была разочарована. — Это исключительно целебный порошок?

— О да. — Он указал на полки за своей спиной. — Такие же я делаю здесь сам. На порошки большой спрос.

— А тот, другой… Как по-вашему, то был настоящий яд? Он не мог применяться в лечебных целях?

— Сурьма? — Аптекарь сгреб порошок в кучку и снова завернул его в пакетик. — Нет. Ее нельзя принимать ни при каких обстоятельствах. В сущности, это металл. Используется для производства сплавов и в алхимических опытах.

— И вы продали Бо Уилсону сурьму за день до его смерти?

Аптекарь кивнул, листая большую книгу счетов, которая лежала на прилавке. Он указал пальцем на запись на предыдущей странице.

— Правильно. Два скрупула.

— Так как же эта сурьма попала в чашку миссис Уилсон и кто ее туда положил? Вот что я должна выяснить.

Элпью поблагодарила аптекаря и, взяв пакетик, вышла из лавки, он проковылял на своих костылях следом и запер за ней дверь.

Элпью обнаружила графиню сидящей на ступеньке, где ранее курил камердинер. Парадная дверь была закрыта.

— Дела здесь очень плохи, — сказала ее светлость. — Сегодня днем дом ограбили, а прислуга получила сообщение от адвоката миссис Уилсон, что той суждено висеть на Тайбернском дереве, так что им лучше отсюда уходить.

— Он имеет в виду, что ее повесят?

— Совершенно верно!

— Что-то очень быстро, миледи, вам не кажется? Эту женщину арестовали только сегодня утром. А дом уже ограбили! Что унесли?

— Ценные вещи — драгоценности миссис Уилсон, картины, часы, белье, посуду и серебро. Но в доме все перевернуто вверх дном, такой ужасный беспорядок.

— А где были слуги? — Элпью толкнула дверь. — Они ничего не слышали?

— Думаю, узнав о своем увольнении, они все набросились на крепкие напитки из погреба покойного. Так что пока воры устраивали разгром, верные слуги пировали на кухне.

Сыщицы стояли на пороге, глядя в глубь коридора. Обои везде были ободраны, стены, увешанные ранее картинами, казались бесстыдно голыми.

Они прошли на кухню. Камердинер, бросавший вещи в большой мешок, поднял виноватый взгляд.

— Если их не заберу я, заберет кто-нибудь другой! — воскликнул он, показывая сахарную голову, завернутую в синюю бумагу. — А если не кто-нибудь, тогда съедят крысы. Знаете, они прямо чуют, когда дом пустой.

Кухня тоже не радовала глаз. Стол был заставлен грязными чашками и тарелками, на которых табачный пепел смешался с застывшей подливкой, стулья перевернуты, дверцы буфета нараспашку, а сам он зияет пустотой.

— Неужели больше не существует такого понятия, как верность слуг? — спросила графиня, поднимая стул и усаживаясь.

— Только не тогда, когда хозяин мертв, а хозяйка обречена на смерть. — Камердинер закатал столовые приборы в отрез зеленого сукна и бросил в мешок поверх сахара. — И нам не платили уже две недели. Так что это своего рода плата.

— Ты думаешь, твоя госпожа убила хозяина? — Элпью взяла баночку специй и положила в мешок.

— Не знаю, что и думать. Что-то тут происходило. Была здесь служанка — Бетти ее зовут, — так она что-то знала. Думаю, про хозяина и какую-то его зазнобу. Ну и хозяйка тоже могла об этом проведать и положить конец его забавам.

Выдвинув ящик буфета, он пошарил там в надежде еще чем-нибудь поживиться.

— А теперь шли бы вы со своим любопытством куда-нибудь в другое место, мне еще нужно кое-что сделать до того, как я уйду отсюда.

— Ясно. — Графиня встала. — Что ж, желаю вам удачи в поисках нового места. Надеюсь, ваша новая хозяйка посчитает вас таким же надежным, как последняя. — Графиня была уже в дверях. — Идем, Элпью, мы должны дать этому человеку возможность собрать вещи миссис Уилсон.

Элпью закрыла кухонную дверь и пошла за графиней через вестибюль.

— И что вы думаете?

— Думаю, что мир стоит на краю пропасти и что любое общество, где инстинкт самосохранения берет верх над преданностью другим, обречено на страдания и ненависть.

— Да будет вам, миледи, мы с Годфри вас не покинем. — Она оглянулась на закрытую кухонную дверь. — Идемте быстро, посмотрим, что там наверху.

Графиня заглянула в небольшую гостиную, но Элпью уже поднималась по лестнице.

— Поспешим, миледи, пока этот брюзга занят обеспечением своего будущего, осмотрим еще раз спальню.

Они на цыпочках поднялись наверх. Комната миссис Уилсон подверглась еще большему разорению, чем вестибюль. Ее очистили по-настоящему. В центре на полу лежал еще один пакетик с порошком, помеченный тем самым символом, который, по словам Бетти, означал женщину: ♀. Элпью подняла его и тряхнула. Он оказался полным.

— И его проверим, почему нет?

— Кто бы ни учинил этот грабеж, основные свои усилия он, похоже, сосредоточил здесь, как думаешь? — Графиня заглядывала в ящики — вынутые из комода, они стопкой лежали в ногах кровати. — Смотри! — Она показала на гардеробную, где они прятались только сегодня утром. Карманы пальто и плащей были вывернуты. Все сумки перевернуты.

— Я бы сказала, что кто-то занимался здесь не только грабежом. — Графиня посмотрела на книги, которые все были раскрыты и брошены на пол, словно каждую из них перед этим пролистали. — По-моему, эта комната подверглась методичному, если не сказать организованному, обыску.

Она посмотрела на кровать. Подушки вспороты, простыни разрезаны, матрасы выпотрошены.

— Похоже скорее на спальню после безудержного ночного веселья. — Графиня улыбнулась, вспоминая собственные ночи с королем Карлом. — Любовный водоворот всю ночь напролет. — Она вздохнула. — Как давно это было — все эти бурные наслаждения.

— Годфри! — воскликнула Элпью, имея в виду вполне определенный вид любовных утех. — Сколько времени? Его уже, наверное, запороли до смерти!

К Райскому дому миссис Бирч, этому эдему бичевания, они подбежали, как раз когда Годфри, спотыкаясь, выходил на улицу. Он выглядел разбитым, но безмятежным: подобное настроение Годфри обеспокоило как Элпью, так и ее светлость.

— Ну? — загородила ему дорогу графиня.

— Что — ну? — искоса глянул на нее Годфри.

— Не нужно ли проводить до дому, госпожа? — Размахивая факелом, графиню потянул за рукав маленький мальчик. — Ночь страшная, сырая и туманная, в двух шагах ничего не видно.

Графиня дала ему пенни.

— На Джермен-стрит! — воскликнула она. — Самым быстрым, самым прямым путем.

Мальчик двинулся вперед. Годфри привалился к стене.

— Идем, Годфри, догоняй! — Ее светлость резко ткнула его. — Ты напился?

Элпью привела старика в движение толчком плеча.

— Ты развлекся, Годфри. Давай выкладывай. Кто там был? — Она не была расположена терпеть дурачества Годфри.

Усмехнувшись, Годфри потер нос.

— Не могу сказать. — Он хрипло закудахтал и побрел за колыхающимся пламенем.

— Соберись, старина. — Графиня взяла его под руку. — Ты что-то знаешь. Я вижу это по твоему взгляду. Так кого ты видел?

— Никак не могу сказать. — И Годфри с неожиданной энергией рванул вперед.

На улице было полно народу, невзирая на серый туман, висевший плотными клочьями.

— Я думала, у тебя болит спина, Годфри. — Графиня отдувалась, пытаясь поспеть за ним. Мальчик-факельщик теперь ровнял свой шаг по Годфри.

— Я тоже думал, графиня. И что с того? — Годфри снова издал кудахтанье, которое перешло в трескучий кашель. — Очень скоро вы узнаете, кто там был.

— Это хорошая для нас новость? — почти взмолилась графиня. — Мальчик! Мальчик!