Этот тон не шел к ее облику. Это был не ее тон и не ее манера держаться, но что-то побуждало Литвинову вести себя подобным образом.

Женщину не радовал приход людей, чье дело, по логике вещей, должно было находить в ней живейший отклик. Их победа означала бы и ее победу, трудную победу над пересудами. Зенич хорошо понимал, чего стоит унять молву в городе, где все на виду. Кто хоть однажды побывал в подобных обстоятельствах, хорошо знает убийственную силу всеобщего недоверия. Шепот ранит так же, как и пуля: человек еще движется, но он уже не боец.

Находилась ли кассирша под влиянием суждений, для которых дала повод? Бесспорно.

Только ли их? Капитан был уверен, что нет, хотя догадка Киреева, многое объясняя, оставалась недоказанной. Кто задержал Литвинову наверху, кем был для нее этот человек, не потому ли молчала она, что поняла все и боялась за него, — ответы на все эти вопросы были равнозначны раскрытию преступления, оставались только детали. Когда чувства вступают в противоречие с долгом, исход этого единоборства далеко не так очевиден, как может показаться на первый взгляд.

Зенич видел, как настроена Литвинова. «Идти на разговор с ней — значит зря терять время», — сказал он себе.

— Я знаком с вашими показаниями, — сказал он ей. — И не они интересуют меня сейчас. Вы знаете этого человека? — Он показал ей фотографию Цырина.

— Нет.

Ответ не удивил капитана, он ждал его. Литвинова держалась спокойно, но спокойствие это было напускное, и на миг оно ей изменило — увидев фотографию, женщина вздрогнула.

— Этот человек убит сегодня утром.

— Убит? — переспросила кассирша с плохо скрываемым волнением. — Такой молодой… За что?

— Есть основания считать его причастным к краже, — ограничил свои объяснения капитан.

— Я не знаю его, — повторила женщина, будто усомнившись в том, что ее поняли.

— Мы это уже слышали, — сказал Зенич. — Больше вопросов у меня к вам нет. Всего хорошего.

Он повернулся и решительно пошел к двери.

Киреев, наблюдавший за Литвиновой, видел, как стояла она, растерянная, не зная, на что решиться, как хотелось ей окликнуть Зенича, но что-то удерживало. Когда же капитан вдруг оглянулся, женщина попыталась принять прежний равнодушный вид, но не успела. То, о чем спросил ее Зенич, звучало в высшей степени странно и окончательно запутало Литвинову.

— Вы не скажете, который час? — спросил он ее.

— Время?

— Да.

Она уже ничего не понимала.

— Пойду посмотрю.

— Давайте я вам… — начал Киреев, когда кассирша исчезла в соседней комнате, но, увидев предостерегающий жест капитана, умолк.

— Половина второго, — сказала женщина, вернувшись. В руке она держала старенькую «Славу», протягивала часы гостям, предлагая убедиться самим.

— Странно, — удивился Зенич, поглядев на свои часы. — На моих только двадцать четыре минуты. Ваши правильно?

— Вообще-то они всегда вперед минут на десять. Но сегодня в двенадцать я их по «точке» ставила.

— Я вдруг про эти часы подумал, — сказал капитану Киреев уже в машине. — Вы поняли: они у нее спешат, и, значит, она могла уйти из кассы не в четыре, раньше! Немедленно организуйте наблюдение. Возьмите двух ребят потолковее, и пусть не спускают с нее глаз.

— Уже организовано, — сказал Киреев.

— Давно?

— С пятнадцатого.

— И теперь?

— Естественно.

— Под кого же работают ваши Холмсы? Под телеграфный столб? Под дымовую трубу? Под почтальона, который еще не пришел, потому что не привезли почту? Нас они видели?

— Видели, — успокоил капитана Киреев. — Вот они. — Он показал.

— Частный сектор! — восхитился капитан. — Ай да молодцы! А вы не шутите, Александр Иванович? Что-то больно ловко у них выходит.

— Один по специальности инженер-строитель, другой каменщик.

— Полезные люди, — сказал капитан. — Надо думать, что в штате райотдела имеются представители и других специальностей?

— Всякие люди есть, — кратко сказал Киреев.

— С кем в течение этой недели встречалась Литвинова?

— Ни с кем.

— А на работе?

— Только сугубо по делам.

— Поездки?

— Никуда не ездила.

— Не ездила, не встречалась. Может, зря мы к ней так, а?

— Соседи утверждают, что у нее кто-то есть.

— Такая женщина и одна? Есть, наверное. Только какое отношение…

— Может иметь отношение! — воскликнул старший лейтенант. — Может! Смотрите, она явно кого-то покрывает, за кого-то боится. За кого может бояться одинокая женщина? Почему эта боязнь связана с кражей? Почему с этим неизвестным нам человеком они не встречаются именно последнюю неделю? Как в таких случаях говорите вы, на все эти вопросы может существовать один ответ.

— Резонно, — согласился капитан. — Что говорят соседи?

— Они его не знают. Говорят, всегда приходил поздно ночью, уходил до рассвета.

— Странные какие-то соседи. Обычно соседи знают все. А не вернуться ли нам сейчас и не спросить ли об этом у самой Литвиновой?

— Подождем, — сказал Киреев. — Мы ее крепко держим. А со страхом своим она один на один. Подождем.

ТРИНАДЦАТЬ ЧАСОВ СОРОК МИНУТ

Кабинет у Киреева был маленький и грязноватый. В комнате держался стойкий запах табака. Как только они вошли, старший лейтенант закурил и предложил Зеничу, но тот отказался. Капитан поймал себя на мысли, что только сейчас обратил внимание, какой у Киреева кабинет, и что хозяин его беспрерывно курит.

— Хотите знать мое мнение? — говорил Киреев, — Бросьте этот автобус. Зря потеряете время. С ним все так загадочно… А вообще такие вещи объясняются просто и заставляют нас потом краснеть. А что, если пассажиры перезнакомились? Их ведь всего пятеро было, и женщина, которая из Степного, — у нас на автостанции уверены, что это была именно женщина — зазвала всех в гости? Они сейчас пьют где-нибудь вино и пережидают дождь. Нас же с вами для них вообще не существует, мы из другого мира. И этих людей вы собираетесь искать?

— В том, что вы говорите, есть смысл, — соглашался Зенич. — Если б только знать это наверняка… Кстати, вы, вероятно, заметили, что многие вещи случаются с нами именно от незнания. Знай мы все, ну, допустим, от Вула, и я был бы лишен приятной возможности встретиться с вами.

— Благодарю, — смутился старший лейтенант.

— Давайте взглянем на карту, — предложил Зенич.

Это была старая выцветшая карта, испещренная какими-то странными, одному только хозяину кабинета понятными значками. По диагонали, карту пересекала жирная лента трассы.

— Значит, так, — медленно начал капитан. — Вчера в двадцать три тридцать автобус вышел из Южного. Где он останавливался?

— В Белогорске и в Холмах, — сказал Киреев. — Он всегда там останавливается.

— В других местах?

— Только там.

— На станциях кто-то мог видеть пассажиров? Ну, хотя бы дежурный.

— Вряд ли. Рейс ночной. Стоянки короткие. А может, он вообще не заезжал на станции.

— Надо проверить. Где еще могли видеть автобус?

— Кроме как на станциях — нигде.

— А ГАИ?

— У нас пост только при выезде из города. Но вчера ночью трассу не патрулировали. Нет необходимости — движение небольшое.

— Неужели никто не видел? — с досадой повторил Зенич.

— Постойте. На границе нашего района с Белогорским должен быть противоящурный кордон, — вспомнил Киреев.

— Где?

— Вот здесь. — Старший лейтенант показал.

— Они останавливают транспорт?

— Обязательно. Проверяют, не везут ли мясо, проводят частичную дезинфекцию машин.

— Ваш кордон?

— Нет, соседей.

— Как узнать, был ли там кто-нибудь ночью?

— Минуточку, — сказал Киреев. — Я спущусь к дежурному. Весьма кстати этот кордон, думал Зенич. Они осматривали автобус, возможно, на что-то обратили внимание. Много не надо, деталь какую-нибудь, чтобы зацепиться.

— Дежурили, — сообщил старший лейтенант, вернувшись. — Наша машина шла вчера в первом часу ночи из Белогорска. На посту был человек.