— Попытка ограбления?

— И ничего другого!

— А ключи?

— Они ничего не доказывают. Вул не получит больше того, что ему следует. На все есть закон. Вул это знает. Но это еще не все. Предположим, что он жертва какого-то непонятного плана и знает, что сообщники его предали. Как вы думаете, что он станет делать?

— Выдаст остальных из чувства мести, — предложил Ки-реев. — Это, кстати, его единственная возможность для мести.

— Не уверен, что вы правы. Тогда вообще рушится вся их затея на корню. Все схвачены, деньги возвращены — ему-то с этого какой прок? Моральное удовлетворение?

— А почему бы и нет?

— Это ваше удовлетворение не стоит восьмидесяти четырех тысяч. Вул — личность битая и прекрасно понимает, что пустить деньги в ход мы им не дадим. Те, кто на свободе, должно быть, тоже понимают это. Здесь одна гарантия не попасться — попридержать деньжата. Как долго? Чем дольше, тем лучше. Может быть, как раз столько, сколько ему сидеть. В этом случае он не прогадает. Отсидев, он получит возможность шантажировать их. От него придется откупаться, и это будет стоить недешево. Ладно, здесь пока все.

Старший лейтенант закрывал кассу. Зенич ждал его на заводском дворе. Здание заводоуправления стояло в самом центре двора, и подходы к этой злосчастной двери отлично просматривались со всех сторон.

— Покажите, пожалуйста, где останавливается автобус? — попросил капитан Киреева, когда тот вернулся.

Старший лейтенант показал.

Получалось, что напротив входа в кассу.

ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ СОРОК ЧЕТЪРЕ МИНУТЫ

Сегодня по приказу прокурора Вул был перевезен в Приморск. Узнав об этом, Мытарев распорядился немедленно доставить арестованного к нему.

Та неделя, которую Вул провел в Южном, несомненно, была ему на руку. У него оказалось достаточно времени все обдумать. Как бы он ни повел себя теперь, это будет поведение человека, хорошо организовавшего свою защиту.

В данную минуту тактика отношений с ним строится на предположениях, а не на фактах. К сожалению, он сейчас хозяин положения, но этого не знает и не почувствует, даже если играть с ним в открытую, — в подобных положениях любая откровенность принимается за недоговоренность. Он ждет атаки, а надо предложить ему мир. Надо любыми средствами сбить его с толку, заставить бросить позиции, которые он приготовился защищать. Сомнения — плохой спутник в рукопашной, а вдруг подоспеют еще и факты? Ясно было одно: откровенность Вула стоит упорной кропотливой работы многих людей и времени, которого, как всегда в таких случаях, не хватало. Добиться этой откровенности значило бы все.

Ввели Вула. Он нащупал цепким взглядом хозяина кабинета, поклонился и замер, изобразив полную готовность исполнить все, что прикажут.

— Проходите и садитесь вот сюда, — показал полковник.

Вул обогнул стол и уселся напротив окна, сложив руки на коленях, — воплощение смирения и покорности.

— Я знаком с вами давно, но встречаемся мы впервые, — начал Мытарев. — Признаюсь, что эта встреча не вызывает во мне особой радости.

— Судьба, — виновато сказал Вул.

— Перестаньте. Я читал ваши показания и хочу сказать, что не верю ни одному слову. Если вы вдруг передумали и решили говорить по существу дела…

— Могу повторить, что рассказал, — поспешно вставил Вул.

— Ясно. Вам знакома фамилия Цырин?

— В первый раз слышу.

— Я так и думал. Тогда вам будет проще перенести этот удар… Цырин убит сегодня утром.

Вул не переменил ни позы, ни выражения лица.

— Распустилась молодежь, — сказал он безразлично. — В ихнем возрасте мы вели себя скромнее.

— Знаем, как вы вели себя в «ихнем возрасте», — заметил полковник.

Машинально или с какой-то определенной целью Вул при упоминании о Цырине заговорил о молодых, и надо было показать, что это заметили, но вскользь, не выпячивая.

— Он действительно молод, — продолжал Мытарев, — это вы верно подметили. Ему тридцати не было. Работал шофером междугородного автобуса, часто бывал в столь чтимом вами Южном, а свободное время посвящал довольно своеобразным наклонностям.

Вул принимал игру.

— Не понимаю, какое это имеет отношение ко мне, — сказал он. — Но, чтобы поддержать разговор, могу поинтересоваться, чем он занимался.

«Отлично, — подумал полковник. — У тебя ведь одна цель — выбраться из дела с наименьшими потерями. Откровенность в твоем положении имеет смысл в определенное время, и, когда ты поймешь, что такое время настало, ты отыграешь. Я проинформирую тебя сейчас, а потом дам возможность разобраться. У нас совершенно нет времени, но ты будешь считать, что у нас его вагон, а у тебя нет. Ты заспешишь, иначе я плохо изучил вашего брата за тридцать лет».

— Представьте, коллекционированием денежных знаков различного достоинства.

— На сберкнижке, что ли? — тупо спросил Вул.

— В тайнике. Размеры собрания, несовместимые с возможностями коллекционера, не позволяли ему афишировать свое хобби. Заранее предвижу ваше удивление — деньги из тех, которые конкуренты перехватили у вас пятнадцатого. Ровно половина суммы. Каково?

— Все наше счастье — ваше. Вернее, ихнее, — спокойно констатировал Бул. — А где ж вторая половина?

— Ее унес человек, убивший Цырина. Мы кое-что о нем знаем. Знаем, что он Цырину ровесник и как выглядит. Знаем, что деньги носит в потертом чемодане. Приняты все необходимые меры. Ему не уйти. В самое ближайшее время надеюсь порадовать вас хорошими вестями.

— Зачем вы мне это говорите? — снова помрачнел Бул. — Когда я слышу такие истории, я сильно волнуюсь, а у меня больное сердце.

— В чисто познавательных целях. Возможно, то, что вы сейчас услышали, пробудит в вас желание вспоминать. Не исключено, правда, что ваши сведения нам уже не понадобятся. Все может быть. — Мытарев нажал кнопку звонка. — Проводите, — сказал он появившемуся конвойному.

Дважды на десятиметровом пути от стола до двери оглянувшись, Вул вышел.

— Товарищ полковник, — возвестил селектор голосом Одинцова. — Зенич. Переключаю на вас.

Что-то заскрежетало и зашипело, а потом из этих звуков вынырнул голос капитана.

— Слушаю, Владимир Николаевич, — сказал Мытарев.

ТРИНАДЦАТЬ ЧАСОВ ДЕВЯТНАДЦАТЬ МИНУТ

Нет, думал Зенич, по этим улицам совершенно невозможно проехать в дождь. И вообще автомобиль перестал быть подходящим транспортом, когда спешишь. Надо было предвидеть это и передвигаться на вертолете. И сюда прилететь на вертолете, прямо во двор, и всполошить это сонное царство. Странно они здесь живут. На улице ни души, даже в продовольственном магазине никого, кроме продавцов, он не заметил. Впрочем, вот какие-то люди копошатся на соседнем участке, дом строят. Частные собственники — эти не признают ни дождя, ни выходного.

— Она дома, — нарушил молчание Киреев.

— Как вы узнали?

— Видите женщину на веранде? Это Литвинова. Пойдете один?

— Вместе. Она вас знает.

Они вышли из машины. На их появление у калитки отреагировал старый, неопределенного цвета пес, и Литвинова их увидела, но не вышла навстречу. По всему видно было, что гостей здесь не ждали.

Они долго еще топтались у двери, пытаясь избавиться от грязи, а с навеса прыгала прямо за шиворот ржавая струйка, и пес гремел цепью и тосковал. Грязь, дождь и собачье уныние — они вобрали в себя все чем представлялся Зеничу сегодняшний день. На веранде было тепло и уютно, пахло деревней, и Литвинова, крупная и красивая молодая женщина, мыла посуду.

— Добрый день, Любовь Ивановна, — поздоровался с ней Киреев.

— Здравствуйте, — сказал Зенич.

— Добрый, — кивнула женщина.

Она не сводила с гостей тревожных глаз, но продолжала вытирать тарелки.

— Товарищ Зенич из Приморска, — представил капитана Киреев. — Занимается делом об ограблении.

— Не знаю, чем смогу быть полезна, — довольно неприветливо сказала женщина. — Все, что знала, я уже рассказала.