Прощаясь с нами, председатель парагвайского автоклуба сказал:

— Ехать в направлении на Энкарнасьон рискованно, но другим путем вам из Парагвая не выбраться, разве только если вы пожелали бы вернуться туда, откуда приехали» Единственное, что я могу вам дать в дорогу, вот этот маленький схематический план.

На картонке размером в пол-листа писчей бумаги было написано: «775 километров дороги — результат беспримерных в истории Парагвая усилий. Эта дорога появилась благодаря стараниям министерства общественных работ и путей сообщения за последние пять лет».

Сплошная красная линия, доходившая вплоть до Санта-Роса, отмечала «законченную дорогу», а дальше, до самой аргентинской границы, шла прерывистая линия то без точек, то с точками, которая означала: «Дорога строится» и «Дорога проектируется».

Назад? Ни за что! Поэтому все получилось, как тогда, в Эфиопии: alea jacta est… Жребий брошен.

В асунсьонской больнице нам сделали по свежему уколу против тифа и оспы, и мы начали парагвайский поход на юг.

Был полдень, и Асунсьон спал.

Если вы хотите неслышно и незаметно исчезнуть из столицы Парагвая, выберите для этого воскресный полдень. В это время люди, сморенные асадо, красным вином с содовой водой и субтропическим солнцем, забывают обо всем и в тяжелом сне ворочаются с боку на бок возле включенных вентиляторов. Пустые трамваи тащатся по раскаленным улицам, и трактирщики дремлют у пивных стоек, положив головы на руки. В такое время не нужно беспокоиться о том, как стоит полисмен на перекрестке: боком или лицом к вам.

На протяжении целых 16 километров у нас есть время для раздумья о том, как было бы прекрасно, если бы такой же точно асфальт тянулся до самой бразильской границы, а не кончался бы в Коронель-Овьедо. Сказка кончается в Сан-Лоренсо.

«Вилья-Флорида 146 километров».

Грубая каменная мостовая, плантации манго, кукурузные поля, бамбуковые рощи, несколько рощ банановых деревьев, табачная плантация, пасущиеся коровы, покосившаяся лачуга из необожженного кирпича. Между ветвями деревьев по левой стороне вот уже полчаса следует за нами правильной формы сахарная голова. Здесь на каждом шагу должен быть какой-нибудь святой, поэтому гора называется Сан-Рафаэль.

Тормоз.

— Вам что-нибудь нужно?

— Нужно, только вы мне не поможете.

Масляный след тянется за «шевроле», и чем дальше, тем гуще, словно кто-то взял кропило и полил дорогу маслом.

— Пробит картер. На этой жуткой дороге внимательно следите за выбоинами. Как только машину чуть тряхнет, сразу ударитесь днищем о камень. Нет, благодарю, шофер уже пошел в селение звонить.

— А какова дорога дальше?

— Я еду из Вилья-Флориды, но дальше не отправился бы ни за что на свете. А где у вас картер? — с этими словами потерпевший крушение лезет под «татру». — Я там ничего не вижу.

Следуют пояснения, привычное поднятие заднего капота, снова удивление: мотор без водяного охлаждения, независимая подвеска. Трогаемся с места.

— Qué le vaya bien… — Всего доброго! Кроваво-красное солнце шагает по улицам городка Карапегуа, словно пузатый толстяк, готовый все смести на своем пути. Медленно едем, опустив светозащитные козырьки, сигналим, и люди отскакивают перед самым капотом. На шаг перед собой ничего не видишь, красный толстяк улыбается и назойливо лезет в машину. Затем, выпустив в стекло последний пучок огненных стрел, исчезает за горизонтом.

В декабре в Парагвае быстро темнеет. Через минуту свет фар обметает края поворотов, а узкий конус луча карманного фонаря выхватывает из тьмы лежащий на коленях очередной лист карты.

— Еще одна карта в архив, мы пересекли в южном направлении двадцать шестую параллель. Беру новый лист.

Вскоре перед машиной заблестела вода Рио-Тебикуари. Река неслышно катит свои воды куда-то влево. Пройдет немного времени, и она сольется с сильным союзником, рекой Парагваем. Через десять минут на другой стороне загудел мотор, и паром отчалил от того берега.

Перекидные мостки заскрипели о железо носовой части парома, и в конусах света появился мужчина.

— Скажите, пожалуйста, как вы попали сюда с «татрой?»— спрашивает он по-немецки. — Удивляетесь, а? Я ездил на вашей «татре-111».[42] Лучшая машина в мире! — говорит он, пока мы осторожно въезжаем на паром. — Я пятнадцать лет работал на дизелях.

Черная вода Тебикуари тихо плещется, и время от времени волны ее шаловливо ударяются о носовую часть.

— А как вы попали в Парагвай? Когда? Еще до войны?

— За это я могу поблагодарить Гитлера! Хорошо, что я успел вовремя смотаться. В сороковом нас послали в Буэнос-Айрес как гражданских сотрудников фирмы «Мерседес-Бенц». Нас приехало четыреста человек, большей частью механики, летчики и штурманы. В Уругвай мы привезли с собой в ящиках сорок разобранных «мессершмиттов». У Адольфа все было здорово рассчитано. Франция накануне капитуляции, потом — один прыжок в Марокко, другой — в Дакар, а тут и мы должны были протянуть ему руку. С Южной Америкой справиться ничего бы не стоило! А уж после этого в Северной Америке стали бы лазить в бомбоубежища так же, как в Лондоне. Только он забыл, болван, что существует Россия!..

Утренняя заря еще не совсем разгорелась над соломенными крышами Вилья-Флориды, когда мы тронулись в путь на юго-восток, чтобы захватить побольше дневного времени.

Новая страничка дневника: «Км 256, отъезд 5 час. 58 мин., 170 м над уровнем моря, 27 °C, слалом среди выбоин на дороге, голые пастбища, почти никаких деревьев».

В Сан-Игнасио дорога круто сворачивает на северо-восток. За узким мостиком неожиданно попадаем на глубокий песок, в который превратилась недавно вспаханная дорога. Быстро вторую скорость! Машину бросает из стороны в сторону, колеса зарываются в рыхлый песок, ребра охлаждения коробки передач наверняка оставляют борозды на высоком песчаном гребне между колесами. Километр, два, стрелка маслотермометра отчаянно ползет вверх. Настоящая Нубийская пустыня в центре Парагвая! Так продолжалось до пятого километра. Температура масла 80 градусов, горизонт за нами будто в дымовой завесе. Нигде ни единого признака, что здесь проезжали автомобили.

Чистим свечи. Девчонка лет двенадцати, с мундштуком во рту, появляется на дороге. Боязливо пробегает мимо машины, потом останавливается и сердито попыхивает мундштуком. Вероятно, сегодня она впервые в жизни увидела машину. Разноцветные бабочки садятся на капот, хвастаясь синеватым перламутром крыльев, и бесстрашно перелетают с места на место внутри машины.

Несколько километров едем девственным лесом; небольшая пальмовая роща, два брода через полувысохшую речку; шаг за шагом пробиваемся вперед. Потом дорога несколько выпрямляется и вроде становится лучше.

— Тормози!

Вероятно, вам знакомо чувство шофера, когда он сидит рядом с водителем. Оба одновременно нажимаем ногами, один на педаль тормоза, другой на пол. Передние колеса останавливаются в трех дециметрах от места, где когда-то начинался мост. Пустота. Каждый из нас перелезает на свою сторону дороги через колючую проволоку и ищет, где можно объехать обрушившийся мост. Крутые склоны насыпи оказываются непреодолимым препятствием. Приходится отступать. Отъехав километра два назад, мы, наконец, нашли маленькую калитку, через которую проходила узенькая дорожка. Судя по всему, ездили здесь довольно долго! Но никому не пришло в голову положить на провалившийся мост несколько бревен из тех, что по этой дороге ежедневно возят на карретах лесорубы. Позже мы собственными глазами увидели этих благодетелей парагвайских дорог. Не их вина, что время от времени какой-нибудь неразумный автомобиль вздумает отправиться по их следам. Техники еще не собрались нормализировать ширину колеи автомобилей. Они хотят, чтобы это сделали парагвайские лесорубы!