Появилось у меня и еще одно увлечение — я скопил немного денег и купил себе велосипед с моторчиком, прикрепленным к заднему колесу. Теперь мне стало значительно легче ездить в школу и я больше не уставал, поднимаясь на самые крутые горки. Я уже подумывал о том, чтобы приобрести мотороллер, и научил Джокера ездить вместе со мной на нижней раме между моими коленями.

Чем больше я взрослел, тем заметнее становилось, что я порой действую необдуманно, импульсивно. Когда возникали какие-то проблемы, я норовил идти через все преграды напролом. Скажем, когда умер мой отчим, одна большая гостиница взяла у нас напрокат пианино. Шли месяцы, но мы не получили от нее никаких денег. Вся беда заключалась в том, что гостиница находилась в турецком квартале, где шли особенно ожесточенные бои. Мама даже сказала, что нужно просто забыть про это пианино, потому что оно находится по другую сторону баррикад, там постоянно стреляют и вообще весь турецкий квартал охраняется войсками ООН. «Ни один шофер из греческого района не поедет туда, потому что не захочет получить пулю в лоб, — добавила она, — поэтому, боюсь, невозможно вернуть наше пианино». Тогда я сказал: «Послушай, мама, поручи это дело мне».

Я нашел документы, подтверждающие, что пианино взято у нас напрокат, и пошел в греческую полицию, которая находилась почти на границе с турецким кварталом. Там мне сказали, что ничем не могут помочь. Тогда я направился в штаб ООН, который находился неподалеку. Дежурному офицеру объяснил, что наше пианино находится в гостинице в турецком квартале и что мне необходим вооруженный конвой, чтобы вывезти его оттуда. Вы себе можете представить такую наглость?! Я сам себе удивлялся. Я показал ему все бумаги, но он заявил, что это невозможно и если я настаиваю, то мне придется говорить с его начальством, хотя он абсолютно уверен, что это ничего не даст. Я спросил: «А к кому мне обратиться?» Он назвал мне фамилию какого-то полковника, но тот был занят и отделался от меня, сказав, что ничего не сможет организовать. Я поблагодарил его и пошел на второй этаж. Там был целый ряд дверей, на которых было написано: майор такой-то, генерал такой-то, полковник такой-то. Я выбрал одну из дверей, где было написано: «полковник…», постучал и зашел. Я понял, что нужно сразу же идти в наступление. Поэтому, сказав полковнику про пианино, добавил: «И вообще, для чего тогда ООН? Это наше пианино и стоит оно сто фунтов. У нас его взяла гостиница напрокат и уже несколько месяцев нам не платит. И нам необходимо срочно получить деньги или хотя бы вернуть инструмент. Вы нам сможете помочь?» И откуда только во мне взялось столько уверенности и настойчивости? Полковник был настолько поражен, что даже рассмеялся. Я ему, похоже, понравился. Он спросил, сколько мне лет. Я ответил, что мне скоро 17. Объяснил, что мой отчим умер и что нам очень нужны деньги. В конце концов он сказал: «Ладно, посмотрим, что мы можем для тебя сделать. У тебя есть телефон?» Я продиктовал ему наш номер, и он обещал, что позвонит.

Где-то через три дня он действительно позвонил и сказал, что четыре машины направляются под охраной в турецкий квартал. Потом спросил: «Одной машины хватит, чтобы довести пианино?» Я ответил, что вполне достаточно, и поблагодарил его за помощь.

Никогда не забуду тот день: мне разрешили ехать вместе с конвоем за пианино. Было четыре машины, броневик и полутанк. Мы ехали очень медленно, выезжая в турецкую часть Никосии через баррикады, через заминированную территорию, ворота и колючую проволоку. Везде валялись разбитые бутылки, мешки с песком лежали на подоконниках, и над ними торчали дула автоматов. Мы все же добрались до гостиницы и пошли к администратору, которому я показал бумаги и сказал, что мы уже много месяцев не получаем денег за пианино. После чего заявил, что немедленно требую денег за пианино. Он ответил, что не может дать мне денег — у него их просто нет. Я сказал: «Хорошо, Бог с ними, с деньгами. Я заберу пианино». Он не знал, как на это реагировать. Но, увидев за моей спиной вооруженный конвой с броневиком, полутанком и машинами, наконец выдавил из себя: «О'кей». Мы вытащили пианино и повезли его обратно в нашу гостиницу. А вскоре очень выгодно его продали.

Через некоторое время после этой истории у нас в гостинице поселились две сестры-танцовщицы из большого варьете, которое, не боясь комендантского часа и непрекращающейся стрельбы, все же продолжало выступать на Кипре. Звали их Ева и Ингрид. Мне очень понравилась Ева — у нее были короткие темные волосы, модная французская стрижка, от нее всегда так прекрасно пахло духами. Однажды вечером, когда мама куда-то ушла, Ева вернулась в гостиницу слегка навеселе. Я сидел, смотрел телевизор, и она ко мне присоединилась. Было очень жарко, и она пила пиво, а потом вдруг сказала, что ей душно и она пойдет к себе в комнату и оденет купальник. С трудом поднявшись, она, покачиваясь, пошла в сторону своей комнаты. Через некоторое время я услышал, что она зовет меня через закрытую дверь. Я встал, постучался к ней в дверь и вошел. Она стояла в мини-купальнике и, сказав, что ей очень трудно самой застегнуть верхнюю часть купальника, попросила меня помочь ей. Я чувствовал себя очень неловко, и у меня сильно забилось сердце. Подойдя к ней ближе, я попытался сообразить, как это лучше сделать. Но она вдруг резко развернулась и, сорвав с себя верхнюю часть купальника, обняла меня и притянула к себе. Потом упала на кровать, увлекая меня за собой. Сердце мое вот-вот готово было выскочить из груди. Я, правда, пытался сделать вид, что мне все это не в новинку, но все мои познания ограничивались тем, что я видел в кинофильмах. Разумеется, я был очень неуклюжим. Позже она извинилась передо мной, а я попросил ее, чтобы она только не говорила об этом моей маме. Став мужчиной, я все еще продолжал рассуждать как мальчишка.

Глава 11. Парашютисты

Последствия того, что случилось между мной и Евой, естественно, не замедлили сказаться. Я не мог не мечтать о том, как было бы хорошо, если бы мне удалось все это повторить с Хеленой. Я любил по-настоящему Хелену, и мне казалось, что у нас все будет прекрасно. Но она по-прежнему оставалась очень строгой, и мне приходилось обуздывать свой разгоравшийся темперамент. Я чувствовал себя каким-то первооткрывателем. Как будто бы никто до меня не занимался любовью. И вообще я очень гордился тем, что произошло, и по сотому разу рассказывал об этом ребятам. На Ардаша это произвело особенно сильное впечатление. С ним ничего подобного еще не было, и он жаждал приключений.

Вот тут и появилась Лола. Ее все знали, эту тридцатилетнюю светловолосую гречанку, разъезжавшую по округе в шикарной красной немецкой машине «Таунус». Она была обыкновенной проституткой, но, если верить тому, что о ней рассказывали, настоящей мастерицей своего дела. Кроме того, она имела официальную лицензию, а значит, ее постоянно должен был проверять врач. Не знаю, приезжал ли кто-нибудь из клиентов Лолы к ее домику у моря на велосипедах, но мы приехали именно так.

Мы припарковали наши велосипеды, и я вдруг почувствовал, что нервничаю. Позвонили в звонок, и к нам вышла пожилая женщина во всем черном. В таком одеянии на Кипре ходят вдовы. Когда она спросила, что нам нужно, у нас хватило смелости сказать, что мы приехали к Лоле. Ничуть не удивившись, она отвела нас на второй этаж, в маленькую комнату, где стояли четыре ярко раскрашенных кресла и небольшой столик, на котором были цветы. На стене висел какой-то диплом. Возникло даже впечатление, что я сижу в приемной у врача. Женщина спросила, не хотим ли мы кофе по-турецки. Мы поблагодарили, и она тут же его принесла. Я был настолько перепуган, что руки мои тряслись не в силах удержать чашку. Я себя все время спрашивал: «Что я тут делаю? Какого черта мне здесь надо?» Не знаю, как чувствовал себя Ардаш, по нему никогда не поймешь, что у него на душе.

Через минут десять вышел из другой комнаты взрослый мужчина. Он прошел мимо нас, глядя прямо перед собой, даже не повернув головы. Мое сердце теперь билось так, что я даже не успевал считать его удары. Я сказал: «Ардаш, ты иди первый». Он ответил: «Нет, ты». В конце концов я взмолился: «Пожалуйста, иди первым, Ардаш». И вот пожилая женщина повела его. Не знаю, сколько времени его не было, помню только, что с трудом поборол желание встать и убежать. Наконец Ардаш вышел весь сияющий и очень довольный. По его словам, все было прекрасно. Тогда я набрался смелости и пошел.