В общем-то, честно говоря, я всегда ненавидел алкоголь и табак. Я и сейчас почти совсем не пью и не курю, да и раньше этим не увлекался. Одно время пытался, правда, курить трубку, но и это мне не особенно понравилось.

Наша гостиница находилась рядом с израильским консульством в Никосии. Бизнес наш шел плохо, потому что вокруг были постоянные сражения, вечерний комендантский час, и все же к нам иногда заезжали израильские гости. Однажды к нам приехал незнакомый мужчина из Израиля, который сказал, что услышал о нашей гостинице от кого-то на родине. Он остановился у нас на какое-то время, а через полтора месяца, уезжая, сказал, что будет присылать к нам своих друзей из Израиля. Так оно и вышло. Вскоре от него приехало несколько человек, которые останавливались на неделю, на две, а потом уезжали.

Одним из них был Джоаф Шаххам. Это был сильный, крепкого сложения мужчина лет тридцати. Он сказал нам, что занимается археологией, но я сейчас точно не помню, чем именно. Мы с ним подружились. Он хорошо знал дзюдо и предлагал обучить меня. Я, конечно, согласился.

Я коллекционировал марки и обратил внимание, что к нему идут письма со всех сторон света, особенно из разных арабских стран, из Южной Америки — словом, отовсюду. На них были очень красивые марки, и я просил Джоафа, чтобы он их мне отдавал. Он сказал, что не может этого сделать, но обязательно достанет для меня другие. И спустя некоторое время действительно привез красивый альбом с замечательными и довольно редкими марками. Мне было очень приятно, я был ему благодарен. Но задумался: неужели не проще отдавать мне те марки, которые уже были?

Может быть, на меня определенное влияние оказали многочисленные фильмы о шпионах, которых я насмотрелся. Кроме того, пока он учил меня дзюдо, я видел на своем экране какие-то очень странные картинки. То мне казалось, что Джоаф стреляет по мишени из пистолета, то — работает со всякими секретными документами и бумагами. А главное — меня очень удивляло, что то, чем он занимался на Кипре, никак не связано с археологией.

Так получилось, что моя комната в гостинице находилась возле самого чердака и прямо над комнатой, где жил Джоаф. Очень часто я залезал на чердак и искал там сову, потому что был уверен, что она живет там и издает разные непонятные звуки. Мне, разумеется, хотелось на нее взглянуть.

И вот однажды мне почудилось, что я услышал сову, и поэтому я полез на чердак проверить, что там происходит. Я захватил с собой фонарик. Но вдруг услышал какие-то голоса из комнаты Джоафа. У нас на чердаке было полно всяких электрических проводов, и один из них проходил через дырочку в полу в комнату, находящуюся под чердаком. Если немного его отодвинуть, то можно было увидеть, что происходит в нижней комнате. Так я и сделал. Заглянув вниз, я увидел Джоафа и его гостя, пожилого египтянина, который только что приехал к нам в гостиницу из Израиля. У них на столе были разложены самые разные бумаги, книжки, фотокамеры, вспышка. Некоторые из бумаг, насколько мне удалось разглядеть, были на арабском. Мне не удалось расслышать все, что они говорили, но речь шла о египетской армии, о каких-то радиопосланиях. Упоминался Хартум и какие-то другие вещи, которые свидетельствовали о том, что они работали в пользу Израиля. Я испугался и разнервничался. Мне было не по себе от того, что я узнал такой большой секрет. Я как-то инстинктивно понял, что никому нельзя об этом сказать, даже маме. Но и хранить эту тайну в себе я не мог. Я не знал, что делать. Мне нравился Джоаф. Я хотел любой ценой помочь ему и решил с ним все-таки поделиться. Как-то мы с ним остались в садике наедине, я посмотрел ему прямо в глаза и, не мудрствуя лукаво, сказал: «Вы же израильский шпион, не так ли?» И перечислил некоторые вещи, которые слышал. Я заметил, как он был взволнован. Он на секунду замер, а потом спросил: «Откуда ты все это знаешь?» Я честно признался, что слышал его разговоры и наблюдал за ним через чердачную щель. Тогда он сказал: «Послушай, то, что я делаю, нужно Израилю. Очень опасно нам с тобой говорить на эту тему. Меня могут поймать, и у тебя будут большие неприятности. Я знаю многое, но тебе больше ничего не могу сказать. Придется тебе поверить мне на слово: то, что я делаю — это правильно».

Я ему пообещал, что буду молчать и хранить его тайну. И тогда впервые за наше долгое знакомство я решил поделиться с ним своей тайной. Я сказал, что знал очень многое о его деятельности еще до того, как услышал разговор с чердака. Он, естественно, не поверил. Поэтому я попросил его задумать какую-нибудь цифру. Он задумал, а я отгадал ее. После этого он загадал сразу четыре цифры. И опять я ответил правильно. Ну и, наконец, я попросил, чтобы он сконцентрировал все внимание на своих часах. Через какое-то мгновение стрелки часов резко передвинулись вперед. Он изумленно воскликнул: «Ури, как ты сделал этот фокус?» Я ему объяснил, что это не фокус и что я могу повторить его в любое время. Он задумался на мгновение, а потом сказал: «Ури, пойдем-ка пройдемся. Мне нужно с тобой поговорить». Когда мы шли, я ему признался, что тоже хотел бы работать на израильское правительство. Он ответил, что я еще молод и мне нужно прежде всего закончить школу, потом, когда мне станет 18 лет, пойти в израильскую армию. А в конце разговора он сказал: «Но, ты можешь мне помочь». Я был счастлив и чувствовал себя настоящим разведчиком. Джоаф сказал, что ему скоро придется уехать, но на его имя по-прежнему будет приходить много писем с арабскими марками и почтовыми штемпелями. Я должен был в его отсутствие отвозить их на велосипеде в израильское консульство и передавать человеку, которого он мне назвал. Настоящее разведпоручение, единственное, чего мне теперь не хватало, — это зашифрованного имени.

Я получал письма, складывал их в простой конверт, заклеивал и на велосипеде отвозил в консульство. Мне поручение Джоафа очень нравилось еще потому, что об этом не должна была знать ни одна живая душа. Все это придавало моим поездкам ореол таинственности и значительности.

Иногда я надевал на куртку маленький значок, голубой с желтым. Значок принадлежал моему отцу, он получил его за службу в армии. На Кипре никто не знал, что он означает. А я его носил потому, что он напоминал отца, которого мне очень не хватало. Мы часто писали друг другу, но за все годы, пока я жил на Кипре, я только два раза навещал его в Израиле. Мы по-прежнему оставались близкими людьми. Как-то раз он сам приехал навестить меня на Кипре, остановился в нашей гостинице и прожил больше недели. К тому времени мама и отец были уже в хороших отношениях.

Так вот однажды, когда я привез секретный пакет в консульство, на мне оказался этот значок. Вдруг мужчина, которому я передал почту, спросил у меня: «Что это там у тебя?» — «Ничего особенного. Просто значок, который мой отец получил в израильской армии. Он сержант в танковых войсках». Мужчина заинтересовался и стал расспрашивать, как зовут моего отца и в какой части он служил. Я решил, что им просто понадобилось проверить и перепроверить до последней детали все сведения обо мне.

Когда мой отец вернулся с Кипра в Израиль, то написал в письме, что с ним произошли очень странные вещи. За время, пока он отсутствовал, дом буквально был перевернут вверх ногами. Все шкафы были обысканы, вещи валялись в полном беспорядке, но ничего не было украдено. Я понял, что израильская секретная служба его проверяла, и скорее всего по моей вине. Но я не мог ему ни о чем рассказать.

Я несколько раз видел Джоафа, пока работал по его поручению курьером. Он мне сказал, что собирается жениться на девушке по имени Тамми, и однажды привел ее познакомиться со мной. Он интересовался моими планами на будущее, предлагал во всем свою помощь. И еще сказал мне, что когда я закончу службу в армии, то обязательно должен буду его найти и сообщить, не раздумал ли работать на секретную службу.

В те дни я ел как лошадь и здорово прибавил в весе. Даже начал немного толстеть, хотя постоянно играл в баскетбол, который в это время был моим любимым видом спорта. Я тренировался на открытых площадках, куда ездил вместе с Джокером. Занимался часами и постепенно разработал хороший бросок. Особенно мне нравилось, когда мяч сначала попадал в кольцо и некоторое время катался по его ободу, а потом обязательно падал внутрь, если этого очень-очень хотелось. Я долго думал, что это было просто везение. А теперь задумываюсь, только ли везение это было?