Дома, как я и ожидала, никого не было. Я сделала себе какие-то бутерброды, съела их и вытянулась на диване. Настроение мое испортилось надолго. Я старалась себе внушить, что это только результат пережитых в N. эмоций. Но сама знала, что это неправда. В глубине души я сразу поняла, что все испортила и именно это причина плохого настроения. Я почувствовала себя как проколотый воздушный шарик сразу после того, как Девриеен сказал, что в перерыве виделся с Йоахимом. А я в это время трусливо отсиживалась в обществе Лизы и госпожи Девриеен, согласившись на просьбу Йохана присматривать за местами. Ведь ничто не мешало мне выйти за мужчинами и тайно понаблюдать за Девриееном. В сущности, я не хотела знать наверняка, что Йоахим – это ТОТ тип с канала, потому что, если бы это оказалось правдой, значит, и мой голландец мог быть в его обществе.

Но если бы я, как страус, не спрятала голову в песок, возможно, вопрос о втором убийце с канала уже прояснился бы. Я пропустила шанс, который наверняка не повторится. В конечном счете я сейчас знала то же самое, что и раньше, то есть что один из убийц живет на нашей улице.

Охотнее всего я бы сейчас выпила чего-нибудь, но не могла же я второй раз наклюкаться. Эльжбета наверняка подумала бы, что вышла замуж за сына алкоголички и что от нее это до сих пор скрывали. Что же сделать, чтобы избавиться от мыслей об этом грязном деле, хотя бы несколько часов не думать о нем? Мне вспомнилась «лекция» Войтека о наркотиках: после них благодушное настроение, чувство блаженства… Черт с ним, с чувством блаженства, но я бы сейчас все отдала хотя бы за час просто хорошего настроения.

И тут мне неожиданно пришла в голову мысль: а не прав ли был Войтек, когда беспокоился из-за моего знакомства с высоким голландцем? Может, все это дело связано с контрабандой наркотиков? Может быть, Голень привезла их сюда по чьему-то поручению? Стержнем всей этой истории могут быть наркотики!

Я читала в нашей прессе о случаях захвата такой контрабанды на судах, возвращающихся из дальних рейсов. Польские моряки занимались контрабандой наверняка по чьему-то заданию. Товар не мог предназначаться для польских наркоманов, потому что в игре были заняты немалые суммы долларов. Мой всезнающий ребенок рассказывал о способе приготовления морфия и героина, который применяют польские наркоманы. Польша могла быть для такой контрабанды только транзитной страной. Наркотики везут в нее для того, чтобы переправить их по материку куда-то в другое место, туда, где покупатели платят долларами. Писали также о нескольких цейлонцах, пролетавших транзитом через Польшу, у которых в аэропорту Окенче таможенники обнаружили скрытые в каблуках пакетики с героином. Газеты информируют о контрабанде, которую удается раскрыть. А сколько раз это не удается?

Такая контрабанда предполагает наличие организованной преступной сети. Янина Голень могла иметь задание перевезти доставленные водным путем наркотики из Польши в Голландию и передать их конкретному получателю. Может быть, местная банда торговцев наркотиками решила ее убить и отобрать товар, чтобы получить его даром? Но таким образом они перекрывали бы этот источник. На этот счет мне не требовалось даже объяснение Войтека, я ведь знала, что мировая торговля наркотиками представляет собой великолепно организованную сеть, все нити которой связаны между собой. Может быть, Голень хотела сама продать наркотики? А для того, чтобы замести следы, сошла не в Утрехте, где ее ждали, а гораздо раньше? Однако ее обнаружили и предательство покарали смертью.

А если бы ее не нашли? А если бы с кем-то спутали? По спине у меня снова пополз холодок. Ведь это у меня на вокзале в Утрехте была ее шапка – опознавательный знак женщины, которую ждали. Возможно, у них даже была ее фотография. А может быть, она везла наркотики уже не в первый раз и имела знакомых в низших звеньях сети… Может быть, она предложила им наркотики для продажи, а они сообщили боссам, и ей поставили ловушку.

Эти мысли так захватили меня, что я удивилась, когда вернулись мои в обществе Ганса и оказалось, что наступило время позднего обеда.

Ганс сидел до вечера. Эльжбета была в превосходном настроении, чего нельзя было сказать о Войтеке.

– Ты должен согласиться, – сказала Эльжбета, когда Ганс ушел и мы остались одни, – что Ганс интеллигентный.

– Да, – неохотно согласился мой ребенок. – Ну и что из этого?

– Ничего. Но он также очень интересный, не заметил?

– Мне это безразлично, – буркнул он.

– О! – удивилась Эльжбета. – А кто недавно, стоя перед зеркалом, уверял, что у меня интересный муж?

– Ну ладно, он ужасно красивый и страшно интеллигентный! – взорвался Войтек. – Это, впрочем, отнюдь не означает, что я должен терпеть его общество. И в следующие выходные я не хочу, чтобы он у нас околачивался.

– А если бы с нами была Лиза, ты тоже имел бы что-нибудь против его общества?

– Вот еще! И оставь меня в покое с этой Лизой! Я одобрительно кивнула Эльжбете. Она правильно коснулась вопроса о Лизе. Но особа Ганса явно обеспокоила моего ребенка. Вот олух. Не знает, что, если жена говорит о каком-то мужчине с демонстративной симпатией, мужу можно не беспокоиться.

Крысь, видимо уставший от прогулки, капризничал.

Не хотел убирать с пола игрушки, которые успел разбросать после возвращения, и Эльжбета довольно долго мучилась, пока уговорила его это сделать. Когда я пришла поцеловать его на ночь, у него была улыбающаяся и порозовевшая после купания мордочка. Я позволила ему несколько минут покувыркаться в постели, что привело ее в некоторый беспорядок. Хорошо быть бабушкой! Снова есть любимый ребенок, но зато избавлена от хлопот по воспитанию.

Когда вечером мы с Эльжбетой убирали кухню, она сказала:

– У Ганса в Германии есть невеста, он постоянно рассказывает о ней. Время от времени она к нему приезжает. Но не нужно говорить об этом Войтеку.

– Не беспокойся! – заверила я.

Я отправилась в супермаркет рано утром, чтобы избежать встречи с высоким голландцем. Войтек мог оказаться олухом в отношении Ганса, но что касается высокого голландца, то теперь я готова была согласиться с моим ребенком в том, что его интерес ко мне выглядит более чем подозрительным. Мое самолюбие получило по носу, и ощущение не было приятным.

Опять стояла хорошая погода, было солнечно и, несмотря на ветер, тепло. Похоже, что зима здесь уже кончилась. Днем, закрыв дверь за Крысем, который отправился после обеденного перерыва в школу, я долго стояла на пороге, глядя на быстро бегущие по небу весенние облака. Я даже не заметила, как с конца улицы подъехал серый «порше», и увидела его только тогда, когда он остановился у нашего дома и из него вышла госпожа Хение.

– Я слышала, вы спрашивали обо мне. Вероятно, вас беспокоит, как я выполнила ваше поручение, но так сложились обстоятельства, что мне нужно было сразу же уехать, и я не могла с вами связаться. Вернулась только вчера вечером.

Я пригласила ее в дом. К счастью, газ под кофейником не был выключен, и я смогла быстро сделать кофе. Госпожа Хение удобно уселась в кресле.

– Можно закурить? – вежливо спросила она, вынимая из сумочки сигареты.

Я непроизвольно отметила, что такие же покупал высокий голландец, и, вспомнив этого человека, почувствовала неприятную тяжесть в области сердца.

В первый раз я присмотрелась к ней внимательно. Ей, похоже, около сорока, она не интересная, но зато выглядит очень элегантно, и волосы у нее хорошие.

– Я передала меховую шапку, как вы и просили, амстердамской полиции. Сообщила также ваш адрес. – Она сделала глоток и затянулась сигаретой. – Владелица шапки еще не нашлась?

Мне стало не по себе, но я изобразила нечто вроде смущенной улыбки:

– К сожалению, нет…

– Нет? – удивилась госпожа Хение. – А я уж думала, что мне удалось помочь вам в этом деле.

– Наверное, полиция не смогла ее найти, а кроме того, у них наверняка есть дела поважнее, чем посредничество в поиске перепутанных головных уборов. – Я старалась говорить это беззаботным тоном, чтобы создать впечатление, будто это дело не имеет для меня большого значения. Про себя я молилась, чтобы она переменила тему.