– Занавес упал! - торжественно произнес он. - Но это только антракт, а после антракта…

– А антракт так уж необходим? - В глазах Ирины блеснули озорные огоньки.

– Необходим… - Он подхватил ее на руки и, поцеловав мочку уха, прошептал: - Просто необходим… И я знаю, как мы воспользуемся им, - торопливо продолжил он, заметив, как слегка приподнялась ее бровь, - потому что нас уже ждут в мэрии…

Посидев в уютном кафе на бульваре Сен-Мишель и вдоволь нагулявшись по набережной Сены, уже поздно вечером они поднялись в квартиру. Николя, взяв ее за руку, провел в гостиную и зажег свет. Комната была полна цветов. На столике у камина стояла бутылка шампанского и бокалы. Ирина, восторженно ахнув, благодарно поцеловала мужа. Николя, подбежав к окну гостиной, распахнул его, весело прокричав:

– Входи, счастье!..

…Счастье неуверенно вошло в дом и присмотрелось к разом побледневшему лицу застывшей на месте женщины. Оно показалось ему знакомым. Они будто бы встречались под Новый девятьсот семнадцатый год в далекой заснеженной России. Только вот мужчина, который звал его, был, кажется, другим…

Темное небо заглядывало в спальню, приблизив к бездонным глазам желтый монокль луны.

Ночь… Время, когда души людей исповедуются Богу. А Бог всемогущ. Он поймет и простит. Кто же, если не он? Кто же, если не он…

Тишина задумчиво покачивала ее на руках. Странная женщина. В ней будто живет вечная боль. А боль с тишиной не в ладах. У боли всегда шумная свита…

Часы пробили четыре раза. Ирина открыла глаза. Свернувшись калачиком, она лежала, стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить Николя. Сердце, будто увеличившись в размерах, больно толкало в грудь. Уже столько лет прошло со дня убийства Ники, но иногда под утро все повторялось снова, и она всякий раз просыпалась в ужасе от того, что нечто огромное, как удав, обвивалось вокруг тела, не давая возможности вздохнуть и хоть что-то предпринять или исправить, успеть убежать или позвать на помощь. И лица… их спокойные, равнодушные лица…

И ни разу в этом чудовищном калейдоскопе она не видела лица Ники - только расплывчатое, бледное пятно, которое, стоило ей попытаться приблизиться, странным образом удалялось и исчезало…

Все это - мертвецы. Вглядись же в эти лица.

Их принято считать живыми - что за вздор!

Реальностью своей им нечего гордиться -

У них совсем немой, бездушный, мертвый взор…

– доносился из зала чей-то глубокий проникновенный баритон.

"Господи, о ком это он? О большевиках или о нас?" - Войдя в зал, Ирина опустилась в кресло и огляделась.

Вечер, устроенный князем Львовым, не привлек бы ее внимания, если бы не известие о том, что на нем, вероятно, будет присутствовать не балующий эмигрантскую публику возможностью пообщаться с ним писатель Куприн, поклонницей которого она являлась. Обещал быть и вернувшийся недавно в Париж князь Юсупов с супругой. Чувствовалось, что большинству сидящих сейчас в небольшом душном зале был неинтересен манерный мужчина в блузе с широкими рукавами, который продолжал чтение стихов, вызывающих среди слушателей лишь легкий ропот недоумения.

Ведь тело- это что? Говядина, и только!

Шерсть, кожа, и глаза, и сладострастный рот-

Коробка для души, в ней жизни нет нисколько,

Сгниет она в земле, мы знаем наперед!

– Не кажется ли вам, голубушка, что это - проделки князя Львова, желающего всех нас обратить в свое вегетарианство? - Услышала она у самого уха слегка картавый шепот. - Согласитесь, что после этаких прелестей мало кому захочется пройти в соседний зал отведать чего-нибудь мясного?

Она весело взглянула на Маклакова - молодящегося мужчину приятной наружности, с усами, аккуратно загнутыми вверх над мягкими губами. Ирина не знала, почему вдруг решила, что у него мягкие губы. Они были таковыми, и все.

– Василий Алексеевич, милый, что вы говорите? А я ведь страсть как голодна!

Ей нравился этот неунывающий человек. Вечный холостяк, он был всегда окружен красивыми женщинами, находившими его весьма привлекательным. Возраста его не знал никто. Помнится, отец рассказывал, как Маклаков, держа в руках небольшую книжечку под названием "Список депутатов Государственной думы", членом которой являлся, на глазах Сергея Ильича аккуратно продырявил страницу именно в том месте, где был указан его год рождения. Маклаков был удачлив не только в отношениях с прекрасным полом. Одним из везений, как ни странно, стал приезд в Париж в качестве посла Временного правительства именно 25 октября 1917 года. Информация о назначении во французское министерство иностранных дел поступила, однако верительные грамоты президенту Пуанкаре он вручить уже не смог. Вот уже более пяти лет Маклаков жил в помещении русского посольства. Французы не знали, что с ним делать, - советское правительство они не признавали, советским дипломатам, в том числе торговым представителям, въезд во Францию не разрешали. Между тем сам Маклаков представлял во Франции несуществующее Временное правительство. И ему не оставалось ничего, кроме как жить в свое удовольствие под гостеприимным небом Парижа, не забывая, однако, любезно отвечать на многочисленные приглашения, посещать все официальные приемы, а также вести обширную переписку.

– А где ваш супруг? Вы ведь теперь графиня, не так ли? - Он прикоснулся к ее руке губами. - Поздравляю…

"Ну вот, я была права, губы действительно мягкие!" - Весело подумала Ирина.

– Благодарю, Василий Алексеевич. Скажите лучше, вы должны знать, будет ли князь Юсупов?

Маклаков заговорщицки взглянул на нее. Весь его вид говорил: "Ах, кому же знать, как не мне? Ведь, поверьте, именно из-за меня сюда и придет Юсупов! А как же иначе? Нас связывает великое преступление! Ведь именно я достал Юсупову яд для умерщвления Распутина, и не моя вина, что этот яд не подействовал на злодея, но все же роль моей личности в истории значительна и…"

В зале послышались аплодисменты. Маклаков растерянно вскинул голову. Все стали подниматься с мест - выступление закончилось.

– Так будет ли? - Ирина прервала затянувшуюся паузу.

– Будет. - Многозначительно проговорил ее собеседник. - Не извольте сомневаться. О, графиня! - Он подставил ей согнутую в локте руку, - позвольте предложить вам покинуть это душное помещение и перейти в другой зал, благо нас уже перестали пичкать новомодными стихами и авось предложат что-нибудь поинтереснее. Говядинки, например… - шепнул он.

– Василий Алексеевич, ну что же вы за человек такой! - Улыбнулась Ирина. - Однако, к величайшему сожалению, вынуждена вас оставить. Кажется, появился мой супруг!

Маклаков, шумно вздохнув, любезно раскланялся и, видимо заметив новый объект внимания, торопливо направился к выходу. Ирина, отойдя в сторону, остановилась, ожидая, пока публика покинет зал и Николя, которого она заметила в дверях, сможет подойти.

– Ирина Сергеевна, голубушка! - раздался за спиной низкий хрипловатый голос. Обернувшись, Ирина увидела приближающуюся к ней с радостной улыбкой полную женщину в аляповатом наряде, будто извлеченном из старого сундука. Казалось, от платья исходил запах нафталина. Женщину сопровождала смущенная, скромно одетая девушка. Ирина приветливо улыбнулась, тщетно пытаясь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах встречала их.

– Вот, представьте, Ирина Сергеевна, дочь просто замучила меня, пойдем, мол, поздороваемся с графиней.

Лицо девушки покрылось красными пятнами.

– И нечего краснеть. - Женщина строго взглянула на нее. - Просила, и нечего этого стыдиться. Вот, смотри на графиню. Вы, Ирина Сергеевна, женщина в нашем кругу примечательная. Все сейчас только о вас и говорят - счастливица, за самого графа Тарнера замуж выйти сумела! Молодая, красивая, богатая! Вот молоденькие девушки и тают при одном упоминании вашего имени. Вы для них, прямо скажем, образец… Ну, - она легонько ударила сложенным веером по руке дочери, - слово-то какое молви, горе мое!