4 года назад я написал эпиграмму, ставшую началом этого текста, и мог бы давно забыть про нее, но почему-то не смог. Новые строки сами лезли в голову. Редко, легко и естественно, так что мне оставалось только записывать их, пока стихотворение не кончилось.
 
Школьная поэма
 
В школе учится невежда.
Мать его - преподаватель.
Да и сам школьный директор
Им почти что есть родной.
Наш невежда получает
Лишь пятерки на контрольных,
Но проблема существует:
Знаний-то у парня ноль.
А зачем ему учиться?
Мама ведь преподаватель.
Многих в школе она знает,
Если что, договорится.
Так что самый злой учитель
Без вопросов ставит «Пять».
«Ну а если несогласны,
Увольняйтесь поскорее.
Несогласных нам не надо!
Несогласных просим выйти!
Вот теперь-то мы спокойно
Будем сыну помогать,
Чтобы стал невежда кем-то,
Прокурором, президентом.
Тогда будем очень рады!
Тогда будем пировать!»
Несогласным быть опасно.
«Тише! Тише! Замолчите!
Сор с избы не выносите!»
Лучше просто молча выйти.
Несогласным страшно быть.
А потом такой мальчишка
Вдруг пойдет работать в люди
Ну, допустим, что врачом:
Пациенту при простуде
Он ничем помочь не сможет
И больному гриппом тоже,
Потому что не учился
И не знает ничего.
Или вот какой сюжет:
Пройдут месяцы и годы,
Наш герой работать в школу
Непременно сам придет.
Никого учить не будет,
Зато будет оскорблять
Тех ребят, что, несомненно,
И смелее, и умнее,
Чем он сам в десяток раз.
А еще, наверно, мальчик
Полицейским может стать,
И почувствовав вкус власти,
Насладится ею всласть.
Вы хотите, чтоб учили,
Охраняли и лечили
Вас невежды и глупцы?
Нет? Тогда не соглашайтесь!
Говорите громко, ясно,
Обличая глупость, зло.
Правду надо говорить!
Вам понять, ребята, важно:
Несогласным быть не страшно,
Страшно с дураками жить.

Мой первый выход на читательскую аудиторию ЛитЛайфа с очерками о кино- и теледивах сопряжен с переживаниями, понятными многим авторам, которые стараются реализовать себя как писатели самостоятельно. Пусть будет так, как повелит случай)

Люблянская история
 


 

Осенью пещерный саламандр Мик и его друг художник Жозо любили гулять по улицам Любляны, столицы Словении. Блестели мокрые после дождя черепичные крыши, желтели листья деревьев и иссиня-черные горы возвышались над городом. А приятели шли и разговаривали.
 
- Жизнь прекрасна! - сказал маленький саламандр.
- Ну не скажи, - возразил мужчина. - Уже третий день я не могу написать ни одной картины. Что же в этом прекрасного?
- А вы посмотрите вокруг.
 
Жозо поднял голову и увидел затянутое тучами небо. Выл холодный северный ветер. Птицы летели на юг.
 
- Все такое серое и неинтересное... - посетовал художник. - Совсем нечего запечатлеть на холсте.
- Видите те горы? - спросил Мик. - Почему бы вам не нарисовать их заснеженные вершины?
- Они скрыты за облаками.
- А вы представьте, что никаких облаков нет.
- Я привык изображать только то, что вижу! В конце концов, я реалист и не могу рисовать вершины, видя лишь основания.
- Довольствуйтесь малым, господин художник, - саламандр улыбнулся. - Довольствуйтесь малым и мечтайте о великом.
 
Город медленно погружался в сумерки. Шелестели ивы и тополя. Тихо журчала река. Над темной водой белел зыбкий туман. Мик взглянул на друга и произнес:
 
- Прекрасно уже то, что мы живем.

Вид ядерных взрывов из космоса завораживает. Ослепительно яркая вспышка, а затем разбухают,  растут  и расплющиваются, как шляпка шампиньона, злые облака.
Я смотрю на них через небольшое окно в пустынном багажном отсеке. Детям, включая подростков вроде меня, доступ на смотровую площадку запрещён. Психиатры считают, что наблюдение за гибелью нашей планеты повредит нашим хрупким умам.
Станция остановила вращение, чтобы взрослые могли непрерывно наблюдать как гибнет мир, а это означает, что искусственная гравитация отключена. Мой зад остается приклеенным к скамье только благодаря вшитым в одежду сильным магнитам, но голова до сих пор кружится. Я никогда не забиралась столь высоко – под словом «высота» я имею в виду расстояние до Земли, а не свой социальный статус. Я полагала, что со всеми лекарствами, которыми накачан мой организм, я должна ощущать хотя бы слабое чувство эйфории. Но я такая же бесстрастная как эта станция, парящая в двухстах милях над поверхностью планеты.
Я не слышу, как мальчик подходит ко мне, и не замечаю его, пока магниты не щёлкают по скамье рядом со мной. Я слишком подавлена, чтобы удивиться.
– Ребекка, – приветствует он меня.
– Ли Джан, – холодно отвечаю я.
Прежде я никогда с ним не разговаривала, мне это запретили. Но когда на космической станции, заполненной взрослыми и детьми, всего двое подростков, невозможно не замечать друг друга. Не слишком приятно видеть рядом врага, но для корпорации, финансировавшей эту станцию, не важно, кто мы и откуда – пока нам есть чем заплатить за билет. Поэтому здесь люди из разных стран – Америка, Китай, Россия; все мы делаем вид, что не ведём счёт и не болеем за свои стороны.
Ли Джан не похож на сына самого богатого магната Китая. Он долговязый, тихий, неприметный, со старомодной парой очков в круглой оправе, постоянно сползающих на кончик носа.
В темноте ночи Северную Америку можно различить только по группам огней, отмечающих самые крупные города. Нью-Йорк, округ Колумбия, Атланта. Один за другим они мигают, озаряясь вспышками взрывающихся бомб,  вздымающиеся вслед за тем подсвеченные алыми отсветами облака подобно искрам медленно тают во тьме.
Ещё один взрыв. Даллас исчезает в одну секунду. Взрывная волна, вероятно, достигла нефтяных месторождений моего отца. Наше ранчо превращается в груду щебня. Пламя пожирает поросшие полевыми цветами луга. Мои друзья испаряются прежде, чем слова прощания успевают сорваться с их губ. А мои лошади, Антерос и Аполлон? Они наверняка мчатся на запад, к горизонту. Ноздри расширяются, кровь закипает. Поворот головы, последний взгляд. Смертоносное облако отражается в их остекленевших глазах, а затем ...
Мне следовало прислушаться к папиному совету и отпустить их, прежде чем мы уехали. Но я надеялась, что вся эта всеобщая истерия закончится без последствий.
Благодаря успокоительным, я чувствую только странное разочарование, как при просмотре малобюджетного фильма. На протяжении последних нескольких дней врачи предписали давать антидепрессанты всем кто младше восемнадцати лет, поэтому мы не зацикливаемся на том факте, что все, кого мы знаем, сейчас умирают.
– Не стоит беспокоиться, – Ли Джан говорит по-английски безупречно, и это почему-то меня раздражает. – Всё скоро закончится.
Я усмехаюсь.
– Мой отец говорит, что мы выиграем войну.
– Мой отец говорит то же самое.
– У нас больше бомб.
– А наши намного мощнее.
Мы молчим, пока Северная Америка проплывает по нами, уступая место Азиатскому континету.
– Смотри! – указываю я на новую вспышку. – Думаю, это Пекин.
Он странно вздыхает и задыхается, глядя на полыхающий фейерверком Китай. А потом я понимаю, что он плачет. По крайней мере, мне так кажется. Слёзы космоса совсем не похожи на слёзы земли. Влага просто скапливается в углах его глаз, а потом маленькие пузырьки высвобождаются и  уплывают.
Я с изумлением и ужасом смотрю на него.
– Тебе не давали успокоительные?!
– Давали. Только я выплёвывал их, выходя из лазарета. Я хочу... хочу всё помнить.
Он прижимает колени к груди, снимает свои дурацкие очки и замирает в оцепенении. Внезапно нас окружают капли слёз, парящие в невесомости как маленькие капли дождя. Я заворожено смотрю, как они разлетаются по сторонам, подсвеченные световым шоу за окном.
– Моя собака, – всхлипывает он, уткнувшись лбом в колени. – Знаю, что все умирают, но продолжаю думать о своей собаке.
Его голос срывается в конце фразы, словно он злится на себя. Мир умирает, а он оплакивает глупое домашнее животное.
– Я тоже продолжаю думать о своих лошадях, – признаюсь я.
Он поднимает заплаканное лицо и морщит лоб, словно собирается задать мне какой-то вопрос. Но встречает мой отстранённый, скучающий взгляд, и его губы растягиваются в смущённой улыбке.
– Прости. Я пришёл сюда не для того, чтобы плакать.
Ну, вот и всё. Он понял, что мои эмоции лишь на мгновение вышли из под контроля. Я неспособна на сочувствие. Я почти что зомби. Но когда я касаюсь одного из его шариков-слёз, я кое-что ощущаю. Зависть.
– Я тоже хочу поплакать.
– Звучит немного забавно.
– Я не могу ждать, – категорически заявляю я.
– Потерпи. У тебя будет много времени на то, чтобы плакать.
Много времени. Да. Я тоже слышала, как шептались учёные. Их разговоры о ядерной зиме, которая может задержать возвращение на десятилетия. Достаточно надолго, чтобы понимать, что я не вернусь уже никогда. Они уже обсуждают, как будут манипулировать нашими генами, чтобы наши дети могли адаптироваться к жизни в космосе. Ходят разговоры о том, что подросткам  будут стирать воспоминания о Земле, чтобы мы не сходили с ума.
Стереть из памяти Антероса и Аполлона. Забыть мягкое прикосновение их носов. Выкинуть из головы воспоминания о том, как я мчусь галопом по равнине, и ветер развевает мне волосы…
Возможно, сказывается действие лекарств. Возможно, мне необходимо хоть что-то почувствовать. Прежде чем я успеваю сказать себе «нет», я поворачиваюсь к Ли Джану и обнимаю его. Он тянется навстречу мне, одной рукой обняв за плечи. Мой подбородок плотно прижимается к изгибу между его шеей и плечом.
Возможно, когда пройдёт действие лекарств, я пожалею об этом. Наверное, буду избегать встреч с Ли Джаном  несколько недель. Но сейчас мы стоим, прижавшись друг к другу, окруженные роем мерцающих капель, наблюдая, как сотни дымных грибов и сверхновых звезд расцветают над землёй, словно ожидая, когда на них прольются слёзы космоса.

Сейчас пересмотрел Заражение 2011 года
Фильм так себе, но как совпадает с текущими событиями вплоть до продажных блогеров распространяющих хорошо оплачиваемые фейки.

"Мы читаем фэнтези, чтобы вернуть утраченные краски, ощутить вкус пряностей и услышать песню сирен. Есть нечто древнее и истинное в фэнтези, затрагивающее глубокие струны в наших душах. Фэнтези обращается к спрятанному глубоко в нас ребёнку, который мечтает, что будет охотиться в лесах ночи, пировать у подножия гор, и найдёт любовь, которая будет длиться вечно где-то к югу от Оз и северу от Шангри-Ла. Пусть оставят себе свой рай. Когда я умру, то лучше отправлюсь в Средиземье." (с)Джордж Мартин.
 

Большие, жёлто-лиловые, фасетчатые.

ТУРИСТЫ
 
Посреди огромного зелёного поля притулилась маленькая, в пару улиц, деревушка. Аккуратные домики, невысокие заборчики, ухоженные дворы. Тишина и покой.
На крыльце дома, стоящего на окраине, сидел старик и не торопясь выстругивал из деревяшки фигурку. Изо рта у него торчала соломинка, которую он то и дело легонько прикусывал. Лёгкая стружка, не долетая до досок крыльца, сдувалась ветром. На стоящей рядом яблоне громко запела птица, потом, вдруг, словно захлебнулась, захрипела и затихла. Старик с недовольством посмотрел в её сторону и вернулся к своему умиротворяющему занятию.
С неба донесся лёгкий гул, который начал быстро нарастать. Не прошло и минуты, как он превратился в оглушающий рёв, а старик, наконец, поднял голову. Метрах в ста от его дома завис небольшой корабль. Немного потрепанный многочисленными космическими перелётами, но ещё вполне крепкий. Заглушив двигатели, он остался висеть в воздухе, в паре метров от земли, удерживаемый силовым полем. Вернувшаяся было сельская тишина снова прервалась — на корабле начали подниматься защитные экраны, под которыми были скрыты иллюминаторы. В них уже маячили любопытные человеческие лица.
Старик отвернулся, продолжая орудовать ножом. Он знал, что будет дальше. Из корабля вылезет трап и толпа людей высыпет на поляну, подгоняемая гидом. Он сдул с фигурки стружку, огладил уже вырисовывающиеся формы и хмыкнул.
Через некоторое время на тропинке перед его домом появилась толпа туристов. Они негромко галдели, фотографировали и во все глаза рассматривали каждую деталь. Во двор не заходили, это было запрещено, но вот калитку и почтовый ящик на ней явно ощупали все.
В доме напротив открылась дверь и на улицу вышла соседка с вёдрами. Не глядя на туристов, она направилась к колодцу и принялась крутить ручку ворота. Всё внимание моментально перекинулось на неё, но стоило ей набрать воду и уйти обратно в дом, как гид, у которого оказались ярко-синие волосы, потащил группу дальше.
В соседнем дворе раздался собачий лай и толпа громко ахнув, ломанулась в сторону звука. Старик, же неодобрительно покосился на свою яблоню.
Спустя час группа проделала обратный путь, всё так же любопытно глазея по сторонам. Старик, который за это время успел сходить в дом, попить чаю, уже вернулся на своё место и снова орудовал ножом так, что стружка летела по сторонам. Когда туристы уже почти прошли мимо его двора, он поднял голову, чтобы посмотреть им вслед, и, неожиданно, встретился взглядом с одним из них. Этот человек тоже явно был стар, в тёмных волосах мелькали нити седины, вокруг больших светлых глаз пролегли морщины. Камеры у него не было, но он слишком часто моргал и старик понял, что у него стояли импланты. С досадой отвернувшись, зрительный контакт ведь запрещён, старик задумался о возрасте туриста. Хоть тот и выглядит намного моложе него, но люди из космоса, так давно покинули Землю, что стали совсем другими. Они стали выглядеть немного иначе, подстроившись под иные условия, а помимо этого стали жить гораздо дольше, и кто знает, быть может этот пожилой турист, прожил три таких жизни, как он, старик, который жил на старой Земле.
Задумавшись, он едва не пропустил отлёт корабля и сильно вздрогнул, когда двигатели взревели, поднимая и унося туристов прочь от когда-то родной земли.
Убедившись, что корабль улетел, старик поднялся на ноги, отряхнул штаны от стружки и неторопясь направился к околице. В том месте, где топталась толпа, трава была помята, но к завтрашнем дню, должна была выправиться. Старик внимательно огляделся и увидел чуть в стороне что-то тёмное. Он подошёл поближе и нагнулся. Чёрный контейнер, небольшой, но одному его тащить было бы невозможно. Подозрительно прищурившись, старик нагнулся и откинул пластиковую крышку. Так и есть.
Он нажал на мочку уха, дождался тихого писка и громко заговорил:
— Петрович! Эти последние, которые на старом корыте прилетели — штрафани их. Да, опять мусор выбросили. И пришли кого-нибудь, пусть его заберут.
Закончив разговор, старик пошёл обратно к дому, недовольно бурча себе под нос:
— Паразиты какие, прилетят, посмотрят, так и норовят спереть что-нибудь или загадить. Придумали тоже, мусор в заповеднике выбрасывать. Люди из космоса! Наше будущее! Свиньи и есть.
Захлопнув калитку, старик остановился и громко вздохнул, наслаждаясь тишиной. С яблони по двору понеслась птичья трель, которая снова с хрипом оборвалась.
— Ты ещё мне блажишь! — Старик пнул дерево, наверху в кроне что-то щёлкнуло и заливистая трель возобновилась, но уже без перебоев.
Вернувшись на крыльцо, он взял в руки фигурку, которую вырезал. Собачка с умильной мордочкой была почти закончена, скоро он сможет выставить её через космонет на продажу. Такие вещицы хорошо раскупают, ещё бы дерево было настоящее, можно было бы продать подороже, но и его заменитель довольно хорош. Снова сунув в рот пластиковую соломинку, он вернулся к работе.
С неба донёсся лёгкий гул.

Посмотрел мюзикл"Последнее Испытание" по мотивам трилогии легенд

Мюзикл понравился несмотря на то что в нем показывается только альтернативная концовка которую в книгах смогли избежать, также полностью выбросили путешествия во времени ( в книгах Истар был уничтожен за триста лет до рождения главных героев) взамен сильно выпятили любовную линию которая в книгах играет второстепенную роль.