В комментариях к одному сообщению про ГУЛАГовскую каторгу очаровательная знакомая решила узнать мое мнение по поводу репрессий в СССР в 1930—1950-е годы: миф это или нет?
Я спросил, что она понимает под репрессиями? Знакомая сослалась на Закон РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18.10.1991 № 1761-1 — меры принуждения, применяемые, исходя из политических мотивов, такие, как лишение жизни и свободы, помещение на принудительное лечение в психиатрические учреждения, высылка, ссылка, лишение гражданства, привлечение к принудительному труду, лишение или ограничение прав и свобод лиц, которые были признаны социально опасными или неблагонадежными по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам.
Отвечу таким образом. Во-первых любому юристу видно, что процитированную норму закона конструировал не профессиональный юрист (нормотворец), но политик, которому нужно было, чтобы эта норма звучала именно так: декларативно и бестолково, зато модно и, что называется, в жилу. Вполне вероятно, что под это дело был получен кредит от зарубежных демократических гуру или были иные бонусы.
Если рассуждать о внутренней политике 1930—1950-х годов, то нужно исходить из того, что в те времена существовало уголовное и уголовно-процессуальное законодательство. Общая и особенная части уголовного кодекса значительно отличались от нынешнего УК. Соответственно, преступлением тогда считались некоторые деяния, которые сейчас преступлениями не являются, так как отсутствуют в особенной части УК.
Так вот, если товарищ Пупкин был осужден за совершение деяния, предусмотренного УК тех лет, и в порядке, предусмотренном УПК тех лет, значит, в те годы он был преступник и морда уголовная. Увы, это так. И приговор таким выносили не потому, что они были признаны «социально опасными или неблагонадежными по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам», а потому, что осознанно совершили конкретные действия, которые были запрещены под страхом уголовного наказания.
Сомневаюсь, что есть хоть один приговор тех лет, в котором в мотивировочной и резолютивной части было написано, что некто осужден за то, что признан социально опасным по национальному признаку. Или по религиозному. Всегда указывалось конкретное деяние.
Таким образом, исходя из смысла термина «репрессии», заложенного в указанный выше закон, репрессий в СССР не существовало. Отдельные случаи, когда в заключении оказывались невиновные в предъявленных обвинениях, подпадают под категорию «судебная ошибка», которая существует в любой правовой системе и везде достаточно заметна и обильна.
В общепринятом смысле репрессии — это субъективное понятие. Для примера можно посмотреть на грызущего шконку Ходорковского. Для тех, кому он платит деньги, или тех, кому за него платят деньги, или тех, кто его любит, Ходорковский репрессирован. Потому что (якобы):
1. На самом деле его посадили по политическим мотивам.
2. Озвученные формальные поводы посадить (неуплата налогов) — это только формальная, нелепая придирка, ибо почему начали с него, когда все вокруг?
3. Он вообще-то хороший человек, надежный друг, заботливый муж и отличный любовник, просто завистники и недоброжелатели оклеветали.
Для всех остальных людей Ходорковский — матерый жулик, потому что нарушал закон, и дурак, потому что нарушал нагло, не смог замести следы, полез в политику после нескольких предупреждений, т. е. явно с гипертрофированным самомнением. Т. е. его не репрессировали, а заслуженно посадили. И прокурор еще добавит.
В итоге скажу так. Репрессий в СССР не существовало. Существовала иная внутренняя политика, которую невозможно и глупо судить с современных либеральных и демократических позиций. Ибо если бы тогда была иная политика, есть мнение, что мы сейчас жили бы не в Российской Федерации, а в десятке мелких унитарных государств и, может быть даже говорили на разных языках. http://whiteobserver.livejournal.com/142086.html
КУЛЬТУРА И КУЛЬТПАСКУДСТВО
ВЫЛАЗКА КОЛБАСНИКОВ И ПИВОВАРОВ
(Окончание. Начало в №№ 9, 13)
24 февраля антисоветчик Пивоваров проснулся знаменитым для всех антисоветчиков. А на другой день, как триумфатор, явился на «Эхо Москвы» и заявил:
— Фильм у нас получился. Патриотический фильм. Духоподъёмный. Особенно отрадно, что удалось показать его 23 февраля, как праздничный подарок ветеранам и всему народу. О нём идут споры. Я этому очень рад…
Ведущая Марина Королёва вставила словцо:
— Мне страшновато сказать, но всё же скажу. Председатель Совета ветеранов Ленинграда и Ленинградской области Иван Корбутов заявил корреспонденту, что посадить вас за такой фильм на двадцать лет — мало, расстрелять — слишком почётно, а вот повесить, как Власова, — в самый раз. Вам не страшно?
— Нет! Мне ничего не страшно. Мы, энтээсовцы, ещё и не такое видали. Я знаю, что Муссолини повесили вниз головой. Это заявление — на совести Корбутова…
Так обычно говорят все, у кого своей-то совести вовсе нет или такая маленькая, что на ней даже божья коровка покакать не может.
— Да в чём дело? — говорит. — Мы только с документальной точностью изложили факты войны, и никто, кто нас критикует, эти факты не подверг сомнению. Речь идёт только об отношении к фактам. Только!
Авторы фильма говорят, что он был бы ещё духоподъёмней, ещё патриотичней, но архивы скупо выдают свои тайны. Да какие же архивы? В стране произошла антисоветская контрреволюция, и власть сама неутомимо поносит вчерашний день Родины и поощряет премиями, орденами и должностями тех, кто вместе с ней тоже занимается этим. Совсем недавно получили премии, ордена клеветники Чубайс, Баталов, лжец Досталь и другие. И если бы в архивах что-то было позорящее Советское время, то власть с радостью пустила бы это в оборот.
Но вот полковник Г. Колыванов пишет в «Новом военном обозрении», № 46”05, что если будут опубликованы документы Ставки ВГК по операциям осенью и зимой 1942–1943 год, то «от официальной версии истории Великой Отечественной войны не останется камня на камне». Давайте напомним полковнику основные официальные «камни». Первый: Германия вероломно напала на нас, разорвав все договоры о добрососедских отношениях. Вы, полковник, хотите выбросить этот «камень» и положить в историю войны «камень», изготовленный самим Гитлером, а потом обработанный известным психом Резуном: СССР сам хотел напасть на Германию, и Гитлеру ничего не осталось, как упредить? А вы, ваше благородие, не боитесь, что уже этот первый «камень», когда вы его понесёте на место прежнего, выпятит вам грыжу?
Второй «камень»: мы терпим страшные поражения и отступаем до Москвы. Что вы будете делать с этим кровавым «камнем»? Или его от вас кто-то скрывал? Третий: под Москвой мы разбили немцев и отбросили на 150–250 верст? Хотите выкинуть и этот «камень»? Чем он вам не нравится, ваше степенство? Четвертый тяжелый «камень»: мы отступаем до Волги. Что, «официальная история» не писала об этом, замалчивала?.. Пятый: мы погнали захватчиков с нашей земли. Не страшно, что этот «камень» расплющит полковничье темячко?.. Скушно мне с вами, господин Скалозуб. Таскайте «камни» сами, пригласите в помощники Сизифа.
Так вот о фактах. Да, есть в фильме факты. Например, мы слышим укоризну: «Жуков, подстегивая подчиненных, присылает подарок командующему 39 армии Зыгину…» А что за подарок? Оказывается, опять часы! «Часы с гравировкой: «Награждаю вас за взятие города Оленино и желаю дальнейших успехов. Генерал армии Г. Жуков». Во-первых, откуда взялся на фронте гравер? Что, они были в каждой роте, как политруки? Или это личный гравер Жукова, которого он возил с собой по всем фронтам? Во-вторых, очень сомнительно, чтобы такой длинный текст уместился на крышке часов? Или это были не то стенные, не то напольные часы с боем, а гравировка — на маятнике с чайное блюдце? В-третьих, зачем писать «награждаю вас», когда совершается сам факт награждения? Неужели даритель не мог написать кратко: «А.И. Зыгину за освобождение г. Оленино. Г. Жуков». А тут ещё и пожелания на будущее! Да, скорее всего было бы написано именно «за освобождение», а не «за взятие». Вот две мои медали: «За освобождение Белоруссии», но — «За взятие Кенигсберга». В-четвертых, странно как-то, что генерал генералу дарит часы. Ведь комфронта имел и другие средства «подстёгивания», например, повышение в звании, что и было сделано в конце января: Зыгин стал генерал-лейтенантом. И наконец, Оленино, пожалуй, и сейчас-то не город, а уж в сорок втором… И Жуков не мог этого не знать.