Это все отвлекало меня на эротические фантазии, и я немедленно забывала о своей тревоге.

Я не осмеливалась звонить Ричарду сама, я не хотела, чтобы какая-нибудь любопытная секретарша узнавала мой голос, так что я должна была ждать его звонков, а ожидание и тревога совершенно выбивали меня из колеи. Однажды после пары звонков, когда звонивший вешал трубку до того, как я подходила к телефону, я провела остаток дня, как комок нервов, думая, что звонил Ричард, а я пропустила это.

Однажды, когда Брайан был не в школе, а дома, мне в голову пришла глупейшая уверенность, что Ричард обязательно позвонит, и я провела целый день, гладя белье около телефона, проглаживая все, от рубашек до нижнего белья, совершенно обезумевшая от мысли, что Брайан может первым подойти к телефону. Но звонка не было, и я почувствовала себя опустошенной.

Я все время была раздражительна, погружена в себя и взвинчена и больше не беспокоилась о том, замечает ли это кто-нибудь. Мы разговаривали часто – бессвязные разговоры, наполненные долгими сексуальными намеками, но виделись мы только три раза после волшебного дня, проведенного в парке, и всегда в ресторанах Бостона. В этом городе я оставалась неузнанной, толпы людей позволяли затеряться, а то, что я была окружена людьми в затемненном ресторане, не давало мне шанса поддаться его обаянию. Очевидно, я еще не была готова к чему-нибудь более интимному.

В начале января Стюарт поехал в Пальмспрингс, чтобы присутствовать на четырехдневной конференции, с вечера четверга до воскресенья. В эту пятницу Брайан должен был пойти из школы прямо на хоккейную тренировку, а затем останется ночевать в доме своего друга, и я не увижу его до второй половины дня в субботу. Время было установлено. Ричард позвонил утром, перед тем как я ушла на работу.

– Это восхитительный маленький ресторанчик, и только здесь подают «Шатобриан для двоих». Я хотел бы разделить это удовольствие с тобой, – сказал он очень обаятельным голосом. – А потом по стаканчику спиртного на ночь, предположим, в «Черной Кошке»?

– Это звучит привлекательно, – согласилась я.

– И в конце номер-люкс в «Рице»?

– Не торопи события, – ответила я, смеясь, и добавила: – Увидимся в семь, – после того, как он дал мне указания.

Я помчалась вверх по лестнице за свежим нижним бельем и зубной щеткой, решив дать выходной своей совести и посмотреть, что произойдет.

Ресторан оказался самым романтическим убежищем на земле. Очень маленький, думаю, испанский или португальский, – с непроизносимым названием, он был спрятан в нижней части улицы около порта, в старейшей части города. Три массивные каменные ступеньки вели с улицы вниз, в полукруглую нишу с тяжелой дубовой дверью, спрятанной глубоко в тени. Внутри было полутемно и уютно. Весело танцевал огонь в огромном каменном камине, бросая вызов январскому холоду. Стены были грубо оштукатурены, на потолке – тяжелые темные балки, и никакого видимого электрического освещения.

Столы были спрятаны в углах и нишах. На каждом из них горели свечи в керамических подсвечниках, что создавало романтическую иллюзию тайной любви. Эта атмосфера усиливалась странствующим скрипачом, который бродил по залу, играя что-то нежное и жалобное. Когда он останавливался, то добавлял современное попурри из трех частей к исполнению медленной средневековой музыки.

«Шатобриан» немедленно вытеснил всю самую великолепную еду, которую я когда-либо пробовала в своей жизни. Это оказался ростбиф, политый густым темным соусом, с красочным букетом овощей, изящно разложенных по краям тарелки. Мы выпили бутылку темного красного испанского вина, а в качестве десерта у нас были невероятно вкусные ореховые вафли и клубника. Я захихикала, когда Ричард покормил меня немного со своей вилки, вспоминая сексуально-пищевую сцену из «Тома Джонса» – кинофильма, который мы вместе смотрели много лет назад. Я сделала то же самое, пока наш смех незаметно не перешел в чувственное наслаждение. Мы положили вилки, посмотрев друг на друга глазами, полными желания, пораженные эротичностью такого обыденного действия.

Теплая атмосфера, легкое журчание беседы, мягкий смех, вино. Мы представили себе, что сидим в укромном месте на огромном банкете. Рука Ричарда лежала на моем бедре, его пальцы гладили кожу под юбкой, а я тонула в темном свете его глаз и чувствовала себя даже более глубоко влюбленной в него, чем если бы я жила в романе, составленном из моих грез.

После обеда мы отправились в маленький уютный бар на Бойлстонской площади – сердце театрального района. На нее выходят несколько отелей нижней части Бостона. Ричард уговаривал, а я отказывалась, хотя и неохотно.

– Андреа, – шептал он, – я хочу провести эту ночь с тобой, неторопливо и страстно любить тебя всю ночь. Я хочу проснуться утром вместе с тобой и опять любить тебя. Ты знаешь, что тоже этого хочешь.

Его темные глаза светились мягким светом, заставляя меня соглашаться. «Я прав?» – прошептал он мне в волосы, отчего мурашки побежали по спине. Когда я кивнула, он победно улыбнулся и пошел за пальто.

Но однако январский холод улицы быстро остудил жар моей страсти. На тротуаре я заартачилась, непреклонно и твердо:

– Ричард, я не могу. Я не могу провести эту ночь с тобой. Не сегодня, может быть, когда-нибудь потом.

Но низкий соблазнительный голос Ричарда в моих ушах, его губы, щекочущие мою шею, отдавались у меня под ложечкой приятным возбуждением. Я снова хотела любить его и, вспомнив трепет первой ночи, окончательно сдалась. Я прижалась к Ричарду, вдыхая его тепло, пока он ловил такси.

В такси Ричард целовал меня, расстегивал мое пальто и засовывал свои холодные руки под мой жакет, под блузку – ледяные руки, обжигающие мою жаркую кожу, руки, которые никогда не перестанут двигаться, прикасаться, возбуждать и распространять страсть и вожделение, а я в это время сильно и глубоко дышала и думала о том, что готова расположиться прямо здесь, на заднем сиденье этого такси и заниматься с ним любовью в эту ночь, всю ночь, и все остальные ночи.

Наедине с ним в номере, однако, получилась следующая история. После остужающей прогулки через огромный мраморный холл и подъема в лифте на тридцатый этаж вместе с тремя типами, очевидно, пьяными, громко смеющимися над тем, как один из них пытался вспомнить какую-то шутку, я поняла, что сильно нервничаю. «Это прелюбодеяние», – подвела я черту, и испуганное лицо посмотрело на меня из зеркала ванной. Я хотела принадлежать Ричарду больше всего на свете и попусту трачу время в душе, как девственница, а ведь он может уйти, если меня не будет слишком долго.

Он не ушел: неожиданно он оказался рядом со мной, под потоком теплой воды. Взяв мыло из моей руки, он намылил мне спину, потом его руки окружили меня, чтобы достать до груди и сосков. Одна рука нежно гладила мой живот, пока он целовал шею и уши, а я прислонилась спиной к его мускулистому телу: я слишком ослабела, чтобы стоять самостоятельно. Он был во мне, и мы занимались любовью, стоя под водой, струящейся по нашим волосам и лицам. Нежный шипящий звук смешивался со вздохами и всхлипами, исходящими из меня, – женщины, которая за всю свою жизнь никогда не издала ни звука, занимаясь любовью.

Завернув в огромное полотенце, Ричард понес меня в постель, затем нежно вытер, медленно снимая полотенце, как будто бы открывал подарок, стараясь не повредить обертку и продлевая этим удовольствие. Он улыбнулся мне лучезарной улыбкой, затем наклонил голову и захватил сосок губами, перемещая свое тело на меня, готовый опять заниматься любовью. «О, мой Бог», – подумала я, и последней моей ясной мыслью до того, как я забылась, была мысль, что я разорвусь от удовольствия.

Лоррейн позвонила мне рано утром, в ясный и солнечный день в конце января. Снег на заднем дворе ярко блестел. Слушая ее, я наблюдала за стайкой синичек, которые, обгоняя друг друга, перелетали с дерева на дерево, рассекая воздух, будто скользили по волнам.