16 июня, около полудня. По дороге к перевалу.

Сергей как никто другой проникся фразой классика: «Вся жизнь театр, а люди в нем актеры». Сколько он себя помнил, он играл. Играл со вкусом, с душой, полностью вживаясь в роль. Лишь глубоко в душе осознавал, что это все же ненастоящий он. Иногда рассуждал с любопытством: «А вот если я настоящий, то я какой?» Но это настроение мгновенно исчезало. Актерствование ведь помогало ему выжить. И страх, и боль, и отчаяние сыгранное как на сцене становились не такими мучительными, переносились легче. Когда он играл, отчаяние становилось не его, а чье-то чужое. Павки Корчагина какого-нибудь, которого он так удачно показал. А раз не его, то стоит ли волноваться? Может, именно из-за такого отношения к жизни он легко адаптировался во Флелане. Конечно, не хватало теплой ванны и мужского одеколона. Отсутствовала возможность поиграть на компе или зависнуть в чате. Но зато перед ним простерлась степь с горами на горизонте – чем не игра жанра стратегии? Жаль он не программист. Вернулся бы домой, непременно создал что-то подобное. Цель игры – выжить и вернуться домой. «Надо вообще-то этот момент хорошо продумать, – решил он. – Ну и что, что не программист. За границей за одну идею всю жизнь тебе платят. Вот здорово! А пока можно во всем поучаствовать. Покататься на волке. Не на какой-то заморенной кобыле, что катает детишек возле цирка. Ей морковку покажешь, она и то дунуть не сможет. А тут такой скакун – аж ветер в ушах! Вот бы игру такую сделать, чтобы сразу и запахи чувствовать и ветер в лицо…»

От избытка эмоций, Сергей вскинул руку вверх и открыл рот. Так хотелось спеть что-нибудь героическое, но ничего вспоминалось, кроме уже исполненных «мыслей-скакунов». Наконец, нужная строчка всплыла в памяти, и он заорал во всю дурь:

– Я на солнышке лежу, И ушами шевелю!

Представил, как Влад матерится, глядя на него, и рассмеялся. Уж что ему нравилось, так это доводить мента до комы. Такой он нежно организованный. Не только большой и сильный как носорог, но и дурной как он же. Нет, чувство юмора у Влада, конечно, не пропало совсем, но на несоблюдение субординации он реагировал мгновенно – другой бы посмеялся и все. Но вот чувствовал Серый печенками, что на менте пахать можно. Сесть на шею и ножки свесить. Например, прикинуться беззащитным, погибающим. Так он тебя грудью прикроет и на руках из боя вынесет.

Наконец, почувствовал, что для одного дня верховой езды более чем достаточно. Припал к загривку вольфа.

– Родненький, сколько же можно, мы же не железные.

Стремительный его слова проигнорировал, продолжал скакать. Сергей бы изобразил бездыханно слабого, да боялся свалиться на такой скорости. Вот тогда игра закончится мгновенно!

Но его состояние заметили. Позади рыкнул Свирепый, впереди услышали отклик и бег замедлился. Со временем и вовсе остановились. Серый наскоро оценил землю (где б помягче) и картинно упал с вольфа, раскинув руки.

– Ты, конечно, можешь так лежать, – почти сразу услышал он над собой голос эльфа, – но мы остановились, чтобы пообедать. И времени на это немного. Куда слабость делась? Он вскочил на ноги:

– Опять жареная на вертеле тушка?

– Некогда нам охотиться и готовить. Съедим, то, что взяли с собой. Для таких как ты есть вяленое мясо.

– И что? – удивился Сергей. – Даже не разогреем?

– Некогда, – отрезал Асуэл. В отсутствии Каона главным стал он, поскольку приказы Тораста никто бы не понял кроме Ута. Никто не умалял талантов хоббита к переводу, но как часто жизнь подкидывает ситуации, когда все решают мгновения. А тут пока дождешься понятного приказа… – Нам надо до заката быть в Башне стражей, – заключил эльф.

– Да куда спешить-то? – возмутился вор, но его слова прозвучали в пустоту – Асуэл уже ушел. Ут старательно делил и разносил всем пищу. Сначала вольфам, потом остальным.

– И почему сначала вольфам? – бурчал Сергей, наблюдая за его действиями. – Это все равно, что сначала машину бензином заправить, а затем самому есть.

– Ты бы, конечно, сделал наоборот? – патрульный сидел на земле в невообразимой позе: опершись позади руками, а длинные ноги расставив в стороны. Болело у него там наверно. У него вообще-то тоже болело, но так вот сидеть…

– Я бы многое сделал наоборот, – заверил его Серый. – Я бы не гонялся по улице за малолетками. И не сидел так на земле.

– Вот поэтому я работаю в милиции, а ты…

Серый нутром почувствовал, скажет: вор. А ведь все его поймут. Примут его за вора. Не будешь же каждому объяснять, что он что-то вроде Робин Гуда. Они про такого и не слышали. Поэтому он быстро перебил мента:

– А я студент экономического факультета, между прочим!

– Из неблагополучной семьи, – хмыкнул Влад.

– Да тебе какое дело до моей семьи, – взвился Сергей. И мент не проронил ни слова.

«Только так с ними и можно, – определил вор для себя. – Как начинаешь истерики закатывать, так они шелковые становятся. И жены у таких сплошь красивые истерички. По себе людей судят: у них-то истерика перед тем как вены вскрыть».

Вскоре все бодро жевали лепешки с мясом. Серый так есть не любил. Еда – это ведь как опера. Ее нельзя слушать, то и дело перематывая пленку магнитофона, потому что очень спешишь и надо срочно узнать, чем дело закончилось. Вот и есть на скаку нельзя. Нет, вы как хотите, но он так не может. Он начал с чувством и расстановкой жевать мясо. Вернее попробовал. Мясо было настолько жестким, что казалось, жуешь не плоть живого существа, а веник из-под лестницы. Если попадалась курица такой жесткости, бабушка обычно посмеивалась: «Сдохла своей смертью». А это несчастное животное, наверно, было диким. Не паслось спокойно на лужку, нагуливая жирок. Не ело биодобавки, от которых мясо готовится минут за пять и становится на вкус нежным, до того, что во рту тает. Эта тварь травинку жевала, а глазом за кустами следило: не спрятался ли там дружище Тораст с верным луком. И чуть малейший шорох – она несется по Флелану, пока копыта не отбросит. А теперь ему, студенту экономического факультета третьего курса, выросшему на колбасе и домашних пельменях надо это прожевать, не повредив желудок. За этими печальными мыслями он не заметил, что все ждут лишь его. Открытие не заставило поторопиться. Он был уверен, что делает благое дело. Вон Влад смотрит на него чуть ли не с благодарностью: лишних пять минут на твердой земле, а не на Лютом волке.

Асуэл наоборот скрипел зубами и старательно давал понять, что обед закончен. Сергей жевал с невинным видом: мол, на что ты мне намекаешь, не врублюсь. Наконец терпение эльфа иссякло:

– Доешь в пути, – велел он и дал знак всем садиться на вольфов.

– Как это в пути? – возмутился парень.

– А вот так: в руку, которую к небесам поднимал, возьмешь лепешку и будешь в седле есть.

– Не буду! – протестующе мотнул ногой Серый. – Вы нарушаете конвенцию красного креста о пленных. Их обязаны кормить, поить и купать, между прочим. Я весь чешуся!

Никто на его вопли внимания не обратил. Даже любопытный Ут не поинтересовался что такое «конвенция красного креста». Стремительный напряженно пригнулся к земле:

– Если сейчас же не сядешь, уедем без тебя, – послышался утробный голос. Как-то так пообещал, что Сергей почувстовал: и вправду уедут. Он помчался к вольфу и путь продолжился.

Весь день на вольфе! Одна маленькая остановка, чтобы перекусить. Людям, не привыкшим к длительной верховой езде, пришлось несладко. К постоянно ноющим синякам у Влада прибавилась боль в ногах, спине и, извиняюсь, заднице. Когда вольфы прекратили бег, Влад спуститься толком не смог – сполз с мохнатой спины как мешок с картошкой. Утешило то, что все внимание обратили на Сергея, свалившегося с седла, как смертельно раненый. Если бы через несколько секунд он не вскочил, услышав о еде, мент никогда и не догадался бы, что парень притворялся. Пожалуй, по этой части вор переплюнул и его жену.