— И насколько это вероятно? — фыркнул Фланаган.

— Не очень, — заключил Шелтон. — Этот человек наслаждается звуком своего голоса.

— Я бы не был этим так недоволен, если бы он не был таким ублюдком, — сказал Фланаган, по-прежнему с таким оттенком горького осуждения, что Шелтон глянул на него через стол чувствуя первые признаки настоящей тревоги.

— Ты не хочешь мне ничего рассказать по этому поводу, Ян?

— Скорее всего ничего такого, чего бы ты сам не знал, — угрюмо произнес Фланаган. — Просто то, что он — полная задница. Черт, да ты должен лучше меня знать как он втаптывает в грязь салаг, а со своими людьми в тактической секции он обращается не намного лучше. Даже он знает, что не стоит злить старшин, но вчера он обрушился как перегрузка в пять же на своего сигнальщика за ошибку, которая целиком и полностью была его собственной. Знаешь, мне не нужен офицер, который вызверяется на собственных подчиненных, когда сам же и облажался. Этот человек — самая бесполезная куча дерьма какую я только видел в офицерской форме, Пулеголовый.

— Не знаю, готов ли я зайти так далеко, — ответил Шелтон рассудительным тоном. — Я, знаешь ли, видал достаточно хреновых офицеров. Некоторые из них могли бы даже посоревноваться с Сантино. С другой стороны, не могу сказать, что хоть кто-то из них был хуже него. — Он помедлил и вопросительно покосился на своего друга. — Знаешь, а ведь это не по Уставу: собраться двум главным старшинам, сесть и позлословить об офицере за пивком.

— Но ты же не видел, чтобы я делал это с кем-то еще, не так ли? — парировал Фланаган и сморщился. — Черт, Пулеголовый, ты же как и я знаешь, что Сантино — худший гребаный офицер на этом корабле. Ну, будь честен. Ты же взволнован тем, как он обращается с салагами, так?

— Ну да, — признал Шелтон. — Вот я вижу ребенка вроде Харрингтон — да любого из них, правда, но особенно Харрингтон — вижу насколько много он обещает, а вот вижу Сантино, изо всех сил старается выбить все это из них. Я имею в виду, что одно дело быть с ними суровым. И совершенно иное — гонять их двадцать два часа в сутки из чистой подлости, поскольку ты знаешь, что они ничего не могут сделать, чтобы тебе отплатить.

— Можешь это повторить, — сказал Фланаган. — Мало того, что цепочка командования на его стороне, так они еще знают, что он может спустить в унитаз их карьеру в любой удобный ему момент, если они не будут целовать его в зад достаточно часто.

— Может быть. Но должен тебе сказать, Ян, что я не знаю, сколько еще сможет все это выносить Харрингтон. — отрезвляюще покачал головой Шелтон. — У меня были сомнения, когда она появилась с этим древесным котом. В первый раз я встретил кого-то из них на борту корабля. Я полагал, что это создаст проблемы как минимум в Салажьем Уголке, и что Харрингтон в первую очередь будет испытывать самодовольство от того, что он у нее есть. Я ошибся в обеих случаях. В девочке скрыто многое. Она однажды пойдет далеко... если только Сантино не нажмет на нее слишком сильно. В ней есть темперамент, как бы она не пыталась его скрыть, и Сантино стоит у нее костью поперек горла. Однажды она сорвется, и тогда...

Двое старшин уставились друг на друга через стол и ни один из них больше не испытывал желания улыбнуться.

— Скажите мне, миз Харрингтон, — произнес Элвис Сантино, — возможно ли такое, что благодаря какому-то бурному полету воображения вы и правда расцениваете это как завершенную работу?

Лейтенант стоял в каземате Гразера-Три, второго энергетического орудия левого борта “Воительницы”. Они с Хонор были в скафандрах, как того требовал Устав, поскольку от пустоты каземат отделял не полноценный шлюз, а только одиночный люк. Когда корабль готовится к бою, каземат открывается прямо в космос, сборка излучателя разворачивается к борту, а силовые ползуны выдвигают орудие целиком наружу до тех пор, пока головка излучателя не высунется за пределы корпуса, где сможет безопасно задействовать гравитационные линзы. В глубине души Хонор всегда забавляло то, что современные энергетические орудия “выкатывают” как какие-то заряжавшиеся с дула пушки времен парусных флотов на Старой Земле. Однако прямо сейчас все что она чувствовала было глухо бурлившее негодование в отношении ее воспитателя.

Сантино стоял в своей излюбленной позе, уперев руки в бока и широко расставив ноги. “Все, что ему требуется для завершения образа звезды головидения — это яркое солнце, чтобы прищурится” — насмешливо подумала Хонор и еще раз задала себе вопрос, как он может не понимать какое воздействие эта поза оказывает на подчиненных ему мужчин и женщин. И в настоящий момент этот вопрос не был чисто риторическим, поскольку шестеро из этих мужчин и женщин — включая главстаршину Шелтона — молчаливыми свидетелями стояли позади нее.

— Да, сэр, — она заставила свой голос звучат ровно, а он оскалился.

— Тогда я могу только сказать, что ваше суждение сомнительно, миз Харрингтон, — сказал ей он. — Даже прямо отсюда я вижу, что на первом ползуне все еще открыта сервисная панель!

— Да, сэр, — согласилась Хонор. — Когда мы открыли ее...

— Не припомню, чтобы предлагал вам оправдываться, миз Харрингтон! — отрезал он. — Открыта сервисная панель или нет?

Хонор сжала зубы и порадовалась, что Нимица нет поблизости. У кота не было скафандра. Именно поэтому он, к счастью, не имел допуска в этот отсек и поэтому не мог вздыбить шерсть и зарычать в ответ на такое поведение Сантино.

— Да, сэр, открыта, — вновь сказала она через мгновение, совершенно так же как если бы уже не давала этого ответа.

— И вы, возможно, в курсе, что действующие приказы и методики требуют, чтобы по завершении проверки и планового обслуживания все сервисные панели закрывались? — продолжал давить он.

— Да, сэр.

Голос Хонор был четче обычного, а уголок ее рта начал подергиваться тиком. Когда Сантино увидел это, в его глазах, кажется, что-то промелькнуло и он подался в ее сторону.

— Так какого черта ты тут стоишь и называешь это “компетентно” исполненной работой? — жестко потребовал он ответа.

— Потому, сэр, что первый ползун серьезно неисправен, — ответила она. — должно быть, в основном приводе за время прошедшее с последнего планового обслуживания образовалось короткое замыкание. Внутри корпуса видны следы искрения, а первый и пятый этапы диагностики выдают красные сигналы. Согласно действующих приказов я немедленно поставила в известность коммандера ЛаВаше, а она велела мне разомкнуть главный рубильник, повесить на привод красную бирку и оставить сервисную панель открытой до того, как она пришлет нам команду ремонтников, чтобы заняться им. И все это, сэр, есть в моем рапорте.

Ее темные глаза непоколебимо встретились с его, но в тот же самый момент мысленно она давала себе пинка за этот срыв, поскольку видела внезапную вспышку гнева в его взгляде. Она удержала голос ровным и спокойным, но общий тон ее ответа — особенно последней фразы насчет рапорта — был изрядно за гранью. Никто не сможет этого доказать, но и она, и Сантино оба знали что сделала она это чтобы отплатить ему. Он в гневе побагровел.

— Полагаю, что тебе известно какое наказание положено за нарушение субординации, — проскрежетал он. Она ничего не сказала и он побагровел еще сильнее.

— Салага, я задал тебе вопрос! — рявкнул он.

— Прошу прощения, сэр, я не поняла, что это был вопрос. Он прозвучал утверждением.

Она сама с трудом верила в это, даже слыша как ее собственный голос все это произносит и чувствовала удивление главного старшины Шелтона и его группы наблюдавшей все это позади нее. Что с ней? Во имя всего святого, зачем она так заводит его?

— Но им не был! — отрезал Сантино. — Так что отвечай!

— Да, сэр, — сказала она. — Мне известно наказание за нарушение субординации.

— Это здорово, салага, потому что ты только что его себе повесила на шею! А теперь убирайся прочь с глаз моих. Отправляйся в свой кубрик и оставайся там до дальнейших распоряжений.