А теперь новое, столь же бессмысленное приказание! Получив его, Юэ немедленно направил прошение господину Пан Цуну об аудиенции, однако тот даже не соизволил его рассмотреть. Следом ему представили новому командиру, Фу Йи, – по слухам, явному фавориту из свиты Пан Цуна, которому не терпелось получить повышение. Так что теперь, судя по всему, его лишат звания хайбэ. Впрочем, его отряд тоже уже не является таковым.
Однако что он может на это возразить? Все аргументы " за" он уже выслушал из уст Фу Йи, который на пламенные речи Юэ отвечал только " вы полагаете, что ваша мудрость превосходит мудрость нашего командующего, господина Пан Цуна? Вы не смогли сохранить свой отряд, несмотря на то, что противник вам даже не попадался!" Юэ скрипел зубами от унижения и стыда, и замолкал.
Все эти разговоры о " внезапном и победоносном нападении в тыл врага, которые устрашат его" вызывали у него боль сродни зубной. И ему совершенно некому было поделиться с кем-то грызущими его сомнениями: командир, вселяющий в сердца своих воинов тревогу " подобен кинжалу в спину".
Однако Юэ поклялся себе, что никогда больше не повторит подобного: он чувствовал себя так, словно предал своих воинов, послав их на бессмысленную смерть в горах, куда в это время не совались и куда более опытные и вездесущие местные торговцы.
" Никогда больше!" – как заклинание, повторял Юэ, – " Если я увижу, что мои люди гибнут по глупости командования, я нарушу приказ, и буду действовать так, как считаю нужным. Даже если после этого меня четвертуют, как изменника!"
Остатки его отряда теперь размещались в бывших помещениях школы Гарда, закрытой после того, как главу школы, княжну Ицхаль, подвергли публичной казни. Юэ теперь занимал ее комнату, что было своего рода горькой иронией: именно из-за нее его теперешнее положение стало столь плачевным, и день ото дня становилось все хуже.
Комната поразила его скудной монашеской обстановкой, совершенно, по его мнению, неподходящей для женщины. Однако ему самому это пришлось по вкусу, и Юэ распорядился ничего не менять, тем более что у него вещей оказалось не так уж много. Воины заняли кельи монахинь, и после постоя в монастыре школы Уззр даже отмечали некоторые удобства.
Преимуществом помещения была его близость к княжескому дворцу. Князь Ригванапади, стоит сказать, после памятной измены своего военачальника и Верховного жреца почти полностью окружил себя куаньлинами. Во дворце теперь стоял куаньлинский гарнизон. Вокруг близлежащие здания тоже были заняты куаньлинами, – почти десять тысяч человек, половина гарнизона, постоянно оставались в столице. Скорее всего, мрачно усмехнулся Юэ, по возращении его отряд переведут в казармы на окраине.
Он вошел в свою комнату, рассеянно отвечая на приветствия попадавшихся ему навстречу воинов. Смеркалось. Весна в Ургахе наступала поздно, и была по-настоящему холодной. Буйство цветения, сопровождавшее ее приход на плодородных равнинах Срединной Империи, здесь, на этих голых бурых камнях, было невозможным, и только удлиняющиеся дни и отсутствие снега в городе говорили о том, что время пробуждения земли приближается. Однако на вершинах окружающих гор снега было еще достаточно, и иногда резкий северный ветер приносил настоящую метель, которая на несколько дней делала Йоднапанасат белой, будто в середине зимы. Потом снег стаивал, превращаясь в мокрую грязь и насыщая воздух влагой. Люди часто болели в это время, особенно новички, непривычные к местному климату и суровой обстановке. Лекарь Юэ, по его словам, еле держался на ногах и Юэ верил ему. Однако маленький сухонький немолодой человечек со смешным именем Тси спас немало жизней, – дело свое он знал хорошо, и Юэ его ценил.
Юэ за эту зиму почти совсем не покидал Йоднапанасат, – слишком много на него свалилось забот с ранеными и больными, да и начальство до последнего времени, казалось, забыло о нем. Только пару раз он выбрался за город с визитом вежливости к настоятелю монастыря школы Уззр, в котором раньше располагался его отряд. Помимо благодарности, которую следовало выказать при любых обстоятельствах, Юэ чувствовал некоторую даже привязанность к старцу-настоятелю. Беседы с ним не раз ставили его в тупик. Юэ, конечно, понимал разделявшую их пропасть: коренное население, видя увеличивавшуюся численность куаньлинов, относилось к ним с растущим недоверием. Однако к Юэ, как к " старожилу", доблестно сражавшемуся против варваров и победившему их в битве у перевала Тэмчиут, относились, возможно, чуть-чуть получше. По крайней мере, в беседах с ним старик-настоятель никак не проявлял своей неприязни, однако его высказывания о дружбе князя с господином Пан Цуном были весьма ехидными, навроде " подружился бурундук с медведем, теперь полосатым ходит". Юэ эту поговорку запомнил в основном потому, что ему пришлось растолковывать, что за зверь бурундук. Юэ в такие моменты чувствовал себя очень неловко, – он ведь был прекрасно осведомлен о планах империи относительно Ургаха. И, надо сказать, эти планы господин Пан Цун претворял в жизнь куда лучше его, Юэ. Старательно поддерживая в князе снедавшую его подозрительность, господин Пан Цун незаметно внушил ему мысль, что только куаньлины являются для него надежной защитой, так как никак не заинтересованы в его свержении, в то время как окружающие его придворные по примеру Эхэ-Гэсэра наверняка строят планы о возвращении его ведьмы-сестры со своим варваром-сыном. Император регулярно слал князю свои заверения во всемерной поддержке, цветисто величал " возлюбленным братом" и переправлял целые караваны с подарками. Последнее время торговля, невзирая на войну, вообще процветала. До небес взлетел спрос на редкие огненные опалы, добывавшиеся в северных землях под негласным контролем Ургаха. В обмен на них князь в каком-то припадке расточительства в огромных количествах закупал в Срединной империи дорогие ткани, посуду и украшения. Для содержания куаньлинского гарнизона и удовлетворения своих возросших аппетитов князь присвоил себе все имущество школы Гарда, немало возмутив остальные секты, а так же увеличил налоги на содержание остальных школ. До Юэ доходили слухи, что князь прилюдно заявлял, что " на войне от них никакого толку." Короче говоря, политика князя все более начинала напоминать куаньлинскую: он теперь и сам щеголял в куаньлинских одеждах, восхищался мудростью куньлинских мудрецов и, по слухам, завел себе наложницу-куаньлинку, присланную императором в составе даров. Как господину Пан Цуну удалось добиться таких результатов за столь короткий срок, было воистину удивительно. Юэ приходилось отдавать должное тому факту, что личные неприятные качества человека ничего не значат в политической игре, если приносят столь ощутимые результаты, и назначение императора было стратегически верным. Как сегодня сказала О-Лэи, страх и наслаждение – два самых известных способа управлять. Ему бы следовало поучиться, однако эти методы вызывают у него отвращение. " А убийство не вызывает?" Юэ вздохнул.
Сзади за его спиной послышался еле уловимый шорох, и, резко обернувшись к распахнутому в ночь окну, Юэ встретился с насмешливыми глазами настоятеля школы Уззр, с беззаботным видом прислонившемуся к косяку, словно бы он ненароком проходил мимо.
– Мое… мое почтение, – Юэ изо всех сил постарался скрыть свое удивление…и тревогу. Проведя в Урхаге столько времени, он, конечно, был наслышан о чудесах, которые могут творить населяющие его люди, и несколько раз сам становился свидетелем чудесному и странному. Однако сейчас нехороший холодок пополз по спине: если кто-то может вот так, играючи, оказаться в любом месте, где пожелает, его не удержат ни крепости, ни стражники у двери. Кто будет воевать против таких?
– И ты будь здоров, хайбэ Юэ, – не дожидаясь приглашения, старик сделал несколько легких бесшумных шагов в комнату, – Что-то давненько ты не заглядывал, да и думал обо мне вот сейчас. Мы, старики, такие вещи чувствуем. Вот и решил заглянуть.
Юэ чуть не хмыкнул. И действительно, чего уж тут – заглянуть! Однако он действительно недавно думал о старике и это пугало.