Он вспомнил худого мужчину с тонкой талией и широкими плечами и его красивую жену. Сейчас нельзя заводить семью, подумал он. Иначе гниль заберется в самое сердце, и будешь, как эти, вместо того чтобы драться до последнего патрона, бежать, как заяц, спасая жену и детей. Заяц. Заячий остров.

- Беженцы от кого?

- От войны… У нас идет война… так давно, что никто и не помнит, когда она началась.

- А кто с кем воюет?

- Все со всеми.

- А что же… ваш пролетариат не восстанет? Когда война… это очень удобно, это хорошо, это революционный момент. Товарищ Троцкий…

- У вас, похоже, много товарищей, - сухо сказала она.

- Это обращение, - пояснил он. - Это значит - мы все, все, кто строит светлое будущее, братья. Друзья.

- Понятно. Кстати, что это у вас на плече? Повязка? Вас ранили?

- Да… Кое-кто сопротивляется. Не хочет строить светлое будущее.

- Все как всегда, - сказала она и прикрыла зеленые веки. Потом открыла их, резко, будто хлопнула крыльями бабочка, серебряные глаза блеснули в полумраке.

- Хотите посмотреть на товарища Троцкого?

Никодим поглядел в узкое окошко и увидел, что снаружи стоит сиреневатый густой свет, а река плотно застлана туманом, но небо оставалось чистым, лишь луна стала бледная и полупрозрачная, как льдинка.

- Как это возможно? - удивился он, но женщина уже встала и, подойдя к крохотному сундучку, который он попервоначалу не заметил, поставила его на стол и открыла крышку. В крышку было вделано зеркало, и он видел бледное в сумраке лицо Янки и зеленое - женщины с Марса, и обе сидели одинаково, подперев рукой щеку.

- Только пролетариат, вооруженный знанием, - начал он, но лицо Янки в зеркале заволокло туманом, и он увидел человека с торчащей вверх гривой жестких черных волос, с блестевшими на носу круглыми очками, в черной кожаной куртке, почти такой же, как у него самого, он говорил что-то, вздернув кверху руку, сжатую в кулак. Человек стоял на трибуне в белом зале с колоннами, а перед ним волновалось море лиц, и люди кричали что-то, и вся сцена была залита ярким белым светом…

- Вот это и есть электричество, товарищ марсианка, - сказал он, жадно подавшись вперед.

- Да-да, - согласилась женщина.

- Так вот он какой, товарищ Троцкий… А товарища Ленина можно?

- Товарищ Ленин сейчас отдыхает, - строго сказала женщина.

- А… я могу послать сообщение товарищу Троцкому? Или Богданову?

- О чем? - удивилась зеленая женщина.

- О том, что я вступил в контакт с марсианскими товарищами хотя бы, - сказал Никодим. - Вы ведь понимаете, это очень важно. Быть может, товарищ Богданов мечтал об этом всю жизнь.

- И вы тоже? - спросила женщина сочувственно.

- И я тоже… - Никодим кивнул. - Я набирал… книжку по астрономии. Про звезды и планеты. А в газетах были сводки с полей сражения. Ипр, Верден… И тогда… тогда я думал: вот там, наверху, звезды. Они чистые, там нет голода. Нет разрухи… Нет войн. Я пошел в публичную библиотеку и взял журнал по астрономии. Но ничего не понял. Недостаточно образования.

Он наклонился к женщине:

- Когда революция победит окончательно, я обязательно пойду учиться астрономии. И еще, я думаю, нужно выпускать больше популярных журналов. Учить народ. Рассказывать, как это красиво, когда звезды и планеты - все подчиняются физическим законам, все в едином строю… А тут еще и вы… Так могу я послать сообщение товарищу Богданову, пожалуйста, товарищ марсианка?

- К сожалению, нет, - сказала женщина. - Ведь у него нет подобного устройства. Как же он вас услышит?

- Но у него наверняка есть телефон.

- К сожалению, - повторила женщина, - телефон и устройство, которое вы видите перед собой, работают на основе совершенно различных принципов.

- Но вам обязательно, обязательно надо объединиться с победившим пролетариатом, - сказал он серьезно. - Поддержать его. А что вы зеленые, пускай это вас не смущает. Для пролетарского сознания люди с другим цветом кожи - братья.

- Мы обсудим это, товарищ Никодим, - ответила зеленая женщина.- Такие вопросы с кондачка не решаются.

- Да, - сказал он, - да, конечно.

- А пока, если хотите, можем подлечить вашу революционную рану. Вы же доверяете нам, товарищ Никодим?

У нее голос был суше и строже, чем в начале разговора, зеленые волосы сами собой свились в пучок, и теперь она очень напомнила Никодиму знакомую курсистку Бэллу. Бэлла ему очень нравилась, не так, как Янка, по-другому, с ней хотелось бок о бок стоять на баррикадах и умереть за правое дело.

- Да, - сказал он и облизнул сухие губы, - конечно. Действуйте, товарищ марсианка.

Вошла еще одна женщина, тоже зеленая, и стала в дверях, и по тому, как резко обрисовалась в дверном проеме ее фигура, он понял, что уже наступило утро. У второй зеленой женщины в руках была миска с водой, и эта вода бурлила сама по себе. Ловкими зелеными пальцами она размотала повязку на плече Никодима. Вода была не совсем вода, она пахла резко и остро, и женщина, улыбаясь ему добрыми и печальными серебряными глазами, промыла рану чистой холстиной. Он на миг ощутил резкое головокружение и странное жжение в плече, а потом увидел, как рану затягивает чистая розовая кожа.

Потом вторая марсианка вышла, а вместе с ней вышла и Янка, так тихо и незаметно, что он даже и не вспомнил, когда она встала из-за стола.

- Ваша наука далеко ушла вперед, - похвалил он оставшуюся женщину. - Вы можете очень помочь нашим товарищам. У нас сейчас очень плохо с медициной. Тиф, ранения… Наши товарищи врачи делают все возможное…

- Надо посоветоваться, - сухо сказала женщина, - обсудить.

- Да, конечно. - Он на миг задумался, что-то тревожило его, как соринка в глазу. - А где же ваши мужчины?

- Ушли на войну, - сказала она печально. Облик ее опять изменился, и она сделалась девушкой, печальной и грустной.

- Давно?

- Очень давно.

- Еще на Марсе?

- Нет, - покачала головой она, - совсем в другом месте.

- И как же вы справляетесь, одни?

- Нам помогают, - сказала она. - Делятся с нами едой. Предметами первой необходимости. Бывают, конечно, и трудности. Особенно в холодные зимы, когда днем темно, как ночью, и река замерзает… Тогда по льду сюда пробираются псоглавцы, а от них очень трудно отбиться.

- Кто? - Он недоуменно поглядел на нее.

- Ох! - Она прикрыла рот зеленой рукой. - Я что-то не то сказала. Извините.

- Ничего, товарищ марсианка. Я же понимаю. Вы просто еще не очень хорошо овладели нашим языком.

- Да, - кивнула она, - в этом-то все и дело. Вот если бы вы, товарищ Никодим…

- Да? -…Задержались на недельку и рассказали бы нам о международной обстановке. Мы были бы вам очень благодарны. И о революционном моменте. Вы ведь наверняка подкованы в этом вопросе?

- Да! - сказал он. - Да! Я, вы знаете, я работал в подпольной типографии. Набирал революционную газету “Правда”, “Манифест Коммунистической партии” товарищей Маркса и Энгельса. Я посещал марксистский кружок.

- Вот и хорошо, - доброжелательно сказала она. - А то мы, кажется, товарищ Никодим, тут немного отстали от жизни. А вы заодно восстановили бы свои силы. У нас тут тихо. Спокойно.

Ему вдруг стало очень тепло и сонно, это, наверное, оттого, что заживает рана, подумал он, хорошо, когда рука больше не болит. Он знал, что пулю, разворотившую ему плечо, так и не удалось вынуть, и она осталась там, в кости, и теперь таким же шестым чувством знал, что больше там ее нет. Какая замечательная, прекрасная идея. Ведь они на своем Марсе наверняка не изобрели марксистско-ленинского учения, иначе Марс сейчас был бы цветущим, прекрасным, зеленым миром и на нем бы росли яблони.

- А где Янка? - спросил он не столько по побуждению видеть ее, сколько потому, что не мог не спросить.

- Товарищ Янка прибудет позже, - сказала женщина, и это было очень просто и понятно: конечно же, товарищ Янка прибудет позже, и тогда он познакомит ее с революционным учением товарища Маркса. Удивительно, почему он раньше этого не сделал…