- Погоди, батя, - сказала она умоляюще. - А давай я его завтра на остров отвезу? На Заячий остров? А?

- Да зачем он тебе, девка? - удивился отец. Задумался. - Женихов у нас мало, вот что. Парней забрили всех, с германцем воевать… а где они, где тот германец, кто знает? Ладно. Бери лодку, только чтоб обратно в целости. И смотри, утонешь - шею сверну!

- Не утону, батя, - сказала она благодарно. - Не тревожься, не утону…

- Куда мы плывем? - удивился Никодим, когда они садились в лодку и она ставила на дно корзину с едой и жбан с квасом. - Рыбачить? Тогда где удочки?

- Рыбачат сетью, дурачок, - сказала она, подоткнув подол и сталкивая лодку в воду; меж пальцами босых ног продавливался жирный ил. - Или вершой. Удочки - это господская забава. Таких простых вещей не знаешь.

- Тогда зачем?

- Ты ж хотел к зеленым людям.

- Опять за свое, выдумщица?

Плечо его было перетянуто чистым холстом, рука на перевязи, и грести ей приходилось самой. Она налегла на весла.

Никодим выглядел поздоровевшим, щеки его покрыл слабый румянец, волосы растрепались. Он свесил здоровую руку за борт, пропуская меж пальцев воду.

- Как на маевку прямо, - сказал он смущенно.

- Чего?

- Ну, мы с товарищами… обычно брали корзины с едой, собирались в роще за городом… пели революционные песни, разговаривали, кто- нибудь выступал… Обязательно что-то красное надо. Красный бант или косынка, если, ну, товарищи девушки.

- Как, и девчата тоже? - поинтересовалась она.

- Конечно. Женщина во всем равна мужчине.

- У нас тоже надевают что-нибудь красное, - сказала она. - Только не в мае, а в марте. Мартовички. Красная ленточка и белая ленточка, и прикалывают к платью.

- Белое - не наш цвет, - сказал он строго.

Солнце нагревало воду, и над поверхностью плыла еле заметная дымка, отчего вода казалась тяжелой, будто масляной. По глади бегали, растопырив все свои ножки, водомерки. Стрекозы-стрелки, бирюзовые, как ее колечко, носились над водой, а с той ее стороны, с изнанки, висела вниз головой улитка-прудовик. Было очень тихо, только весла хлюпали, и капли обрывались с весла в воду - плюх… плюх…

- Как тихо, - сказал он, и голос подпрыгнул над водой, как мячик.- А я думал, тут лягушки кричат.

- Лягушки? - удивилась она. - Они больше весной…

Мимо плыли островки плавника, гнилой камыш и щепки, река раздваивалась на рукава, расходилась, огибая заросли ивняка, и снова смыкалась.

- Ты не боишься русалок? - спросил он ласково и насмешливо.

Она налегла на весло:

- Не-а, я слово знаю. Волшебное…

В камышах кто-то страшно заухал, застонал, и он в притворном страхе вздрогнул:

- Что это?

Она засмеялась, откинув голову и блестя зубами и понимая, что он любуется ею, хотя и не хочет выдавать себя.

- Дурачок, это ж выпь кричит.

- Выпь, - сказал он, - конечно же выпь… Янка…

- Чего?

- Ты красивая.

Она покраснела до корней русых выгоревших волос.

Он смутился и, чтобы скрыть неловкость, стал поправлять повязку.

- Расскажи мне еще про зеленых людей.

- А чего рассказывать, - сказала она грубовато. - Люди как люди. Только зеленые.

- Это я уже слышал. Как они появились, у вас не помнят?

- Бабка рассказывала, что один раз в небе взошло два солнца. После этого появились зеленые люди.

- С Марса, - сказал он. - Точно с Марса. На других планетах, Янка…

- Знаю-знаю. Товарищ Богданов говорил.

- Да, но Марс особенный. Знаешь, Янка, если посмотреть на него в трубу, ну, в подзорную трубу, можно увидеть каналы… линии, они пересекаются друг с другом… иногда меняют цвет. Наверное, их проложил трудящийся народ Марса.

- Зачем трудящемуся народу рыть каналы? - удивилась она. - Лучше б хлеб выращивали. Кому они нужны, эти каналы?

- Это гигантские преобразования, - сказал он сердито. - Как ты не понимаешь! Чтобы сделать цветущей всю планету. Например, провести воду в пустыню. Или растопить вечные льды.

- А Марс - цветущий?

- Нет, - сказал он и покрутил головой. - Он бурый. Красный и бурый… Наверное, там все время засухи. Я так думаю, Янка. Ты куда это гребешь?

- К тому вот островку, - сказала она, поднимая одно весло. - Вон к той отмели. Мы вытащим лодку и поедим. Днем нельзя плавать, солнце сожжет… Ты городской, вон кожа какая белая.

- Мне жалко, что я не могу тебе помочь, товарищ Янка, - сказал он серьезно, - хотя…

Он спрыгнул в воду, даже не закатав штанов, и здоровой рукой потянул за борт лодки, днище заскользило по песку.

- Осторожней, черт здоровенный, - крикнула она сердито, но он видел, что ей приятно, что он такой сильный. Она бросила весло в лодку, схватила корзинку и тоже выпрыгнула на берег. Из-под ног прыскали в разные стороны песчаные блохи.

- Я думаю, - сказал он, растянувшись на песке под ракитовым кустом, - пролетарский разум когда-нибудь построит космический корабль. Совсем скоро. Чтобы полететь на Марс. Или на Венеру. Там, правда, должно быть горячо, потому что она ближе к Солнцу.

Его здоровая рука потянулась к ней и как бы нечаянно, очень робко, дотронулась до ее пальцев, и она вся задрожала от этого горячего прикосновения и сделала вид, что ничего не происходит.

- Как можно летать на звезды? - спросила она, чтобы показать, что ничего не заметила. - Они же горячие…

- Звезды горячие, а планеты - холодные. - Он уже смелее сжал ее пальцы. - Они как Луна. Ты же видишь, Луна холодная…

- Отчего ж она тогда светится?

- Лучи Солнца, - сказал он, окончательно запутавшись. - Лучи Солнца… Ты знаешь, Яна… Товарищ Коллонтай утверждает… что когда молодой мужчина и молодая женщина… совершенно естественно… стакан воды… - и зашарил горячей рукой уже под рубахой ее, по ее груди, по телу, которое вдруг, несмотря на яркий солнечный свет, покрылось пупырышками. Она вскочила и уперла руки в бока.

- Послушай, ты, попович! Не знаю, как там у вас в городе, а у нас все как у людей. Хочешь - садись в лодку, гребем обратно, падаем бате в ноги, идем к отцу Йожке…

- Но, Янка, - сказал он, тяжело дыша, - это ж предрассудки. Поповские предрассудки.

- А вот дам тебе веслом по голове, будут тебе поповские предрассудки! Ладно. Давай сталкивай лодку… Поплыли.

Она наклонилась, чтобы забрать жбан с квасом, зарытый в холодный песок у кромки воды, потом подобрала юбки, из вредности высоко заголив крепкие белые ноги, и прыгнула в лодку.

Зудел один комар, и писк его далеко разносился над водой. Потом к нему присоединились другие, и вот уже маленький черный столбик кружится над темной водой, сворачиваясь, разворачиваясь. Никодим хлопнул себя по лбу, оставив кровавый след.

- Почему тебя не кусают?

- Есть такая трава… я тебе ее покажу. Потом.

Солнце село, вода вспыхнула сначала золотом, потом серебром. Туман накатил на нее, потом собрался в комки и поднялся к небу, превратившись в легкие белые облака.

- Куда мы плывем? - спросил он растерянно. - Домой?

- Ты ж хотел к зеленым людям. - Она подняла весло, стряхивая с лопасти серебряные круглые капли.

- Янка, это уже не смешно.

- Я и не смеюсь. Дывысь… вон, в небе.

- Облако?

- Это не облако. Это чья-то душа… Ищет дом. Их много сейчас таких… все летают, все ищут.

- Фантазерка ты, Янка, - сказал он, уже начиная раздражаться. - Поворачивай.

- Дурень ты, - сказала она добродушно.

Плеснули весла. В темной воде пролегла серебряная дорожка, и кто-то ворочался в этом серебре.

- Рыба? - спросил он.

Она молча покачала головой.

- Выдра? Водяная крыса?

- Русалка, - сказала она равнодушно. - Ишь, разыгралась.

Темное, оставляя за собой треугольный серебряный след, подплыло к лодке, и он увидел бледное лицо с темными ямами глаз. Волосы липли к щекам, ко лбу. Он отпрянул.

- Лодку-то не качай, - сказала она.

Из воды высунулась белая рука, уцепилась за борт лодки длинными белыми пальцами. Лодку качнуло. Янка, размахнувшись, стукнула по пальцам веслом, и рука, сорвавшись, упала в воду с рыбьим плеском. Белое тело, развернувшись и качнув напоследок лодку еще раз, ушло в глубину, плеснув темным хвостом и обдав их фонтаном холодных брызг.