– Номер телефона этого адвоката? Я записал его в своем конторском журнале и, вырвав страничку, подал ее Стерну.

– Я рассказал вам все, что знаю. Судя по тому, что напечатано в газете, с Пупсом разделались его друзья-сектанты, любители куриных потрохов. Если вы прихватите кого-нибудь из них, я рад буду помочь в опознании.

– Очень благородно, Энджел, – усмехнулся Стерн.

– Что это такое? – Деймос, бродивший по конторе, засунув Руки в карманы и посматривая по сторонам, остановился у стены: там, в рамке, над шкафчиком с досье, висел диплом, выданный Йельским университетом Эрни Кавалеро.

– Это диплом ученой степени магистра права, – объяснил я. – Когда-то принадлежал парню, который начал этот бизнес. Он уже умер.

– Сентиментальность? – пробормотал Стерн – опять сквозь губы, как чревовещатель.

– Придает солидность.

– А что в нем сказано? – захотел узнать Деймос.

– Понятия не имею, Я не читаю на латыни.

– Вот оно что. Латынь.

– Именно.

– Будь это даже иврит, тебе какая разница? – осведомился Стерн. Деймос пожал плечами.

– Еще какие-нибудь вопросы, лейтенант? – спросил я. Стерн вновь уставился на меня свои безучастным взглядом. По его глазам видно было, что он никогда не улыбался. Даже во время допроса третьей степени. Он просто делал свою работу.

– Нет. Можете отправляться завтракать вместе со своим правом на конфиденциальность. Беспокоиться вам особо нечего, подумаешь, помер какой-то черномазый. Всем насрать на него.

– Угу. Позвоните, если понадоблюсь.

– Да ух не преминем. Нет, каков принц, а, Деймос? Мы вместе втиснулись в крошечный лифт и спустились вниз, не произнеся ни слова.

Глава двадцать четвертая

Закусочная Гуфа находилась на Сорок третьей улице, напротив Таймс-Билдинг. Там было полно народу, в основном газетчики, но я протиснулся в уголок возле бара, и заказал ростбиф с ржаным хлебцем и бутылку эля, – время поджимало. Несмотря на толпу, клиентов обслуживали быстро, и я уже смаковал пиво, когда меня заметил пробиравшийся к выходу Уолт Риглер и подошел поболтать.

– Что привело тебя в эту берлогу, Гарри? – прокричал он, перекрывая шум разговоров. – Я думал, ты обедаешь у Дауни.

– Не люблю быть рабом привычки.

– Звучит по-философски. Что новенького?

– Почти ничего. Спасибо, что позволил мне потрясти ваш газетный «морг». За мной должок.

– Брось. Как продвигается твое расследование? Много дерьма раскопал?

– Более чем достаточно. Вчера мне показалось, что я, наконец, вышел на приличный след. Пошел повидать предсказательницу – дочку Круземарка, но, оказалось, промахнулся.

– Что ты имеешь в виду?

– Одна из них черная колдунья, другая белая. Та, что мне нужна, живет в Париже.

– Я не понял, Гарри.

– Они близнецы: Мэгги и Милли, эти сверхъестественные девицы Круземарк.

Уолт почесал затылок и нахмурился.

– Кто-то подшутил над тобой, парень. Маргарет Круземарк – единственный ребенок.

Я едва не захлебнулся пивом.

– Ты уверен?!

– Ну еще бы. Вчера я как раз навел для тебя справки. Весь день их семейная история лежала у меня на столе. У Круземарка была только одна дочь, Гарри. Отдел статистики «Таймс» никогда не ошибается.

– Ну и провели же меня!

– С этим трудно поспорить.

– И как я не понял, что она держит меня за простака! Слишком гладко все выглядело.

– Полегче, приятель, ты говоришь загадками.

– Извини, Уолт. Просто мысли вслух. Сейчас пять минут второго, верно?

– Почти так.

Я поднялся, оставляя мелочь на стойке.

– Пора бежать.

– Что ж, не буду уговаривать тебя остаться, – Риглер одарил меня своей обычной кривой улыбкой.

Спустя несколько минут я уже был у себя в конторе. В приемной ждала Эпифани Праудфут. Юбка из клетчатой шотландки и синий кашемировый свитер делали ее похожей на юную студентку.

– Извините, я опоздал.

– Ничего. Это я пришла рано. – Девушка отбросила старый спортивный журнал и распрямила ноги. Она прекрасно смотрелась даже на дешевом стуле из пластика.

Отперев дверь в застекленной перегородке, я распахнул ее настежь.

– Почему вы хотели меня видеть?

– У вас не слишком внушительная контора. – Она сняла со столика свою сумку и сложенное пальто. – Видимо, вы не относитесь к модным детективам.

– А зачем лезть на глаза? – пояснил я, приглашая ее войти. – Вы платите либо за сделанную работу, либо за интерьер кабинета. – Я закрыл дверь и повесил свое пальто на вешалку.

Она стояла у окна под восьмидюймовыми золотыми буквами на фасаде – названием моего агентства – и смотрела вниз, на улицу.

– Кто платит вам за поиски Джонни Фаворита? – Казалось, она спрашивает об этом свое отражение в окне.

– Я не могу этого сказать. Помимо всего прочего, моя работа включает в себя и сохранение профессиональной тайны. Вы не присядете?

Я взял у нее пальто и повесил радом со своим, а она грациозно опустилась на мягкий, обтянутый кожей стул напротив моего стола. Это было единственное удобное местечко во всем помещении.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, – заметил я, откидываясь на спинку крутящегося кресла. – Почему вы пришли?

– Эдисона Суита убили.

– Ага. Я читал в газете. А что вас удивляет? – Ведь это вы его подставили.

Она вцепилась в свою сумку.

– По-моему, вы сошли с ума.

– Быть может. Но я не тупица. Вы были единственной, кто знал, что я разговаривал с Пупсом. Только вы могли донести об этом ребятам, которые прислали ему куриную ножку в подарочной упаковке.

– Вы ничего не поняли.

– Неужели?

– Никаких ребят не было. После того как вы покинули аптеку, я позвонила моему племяннику. Он живет за углом от «Красного петуха». Это он спрятал ее в рояль. Пупс болтун. Ему следовало напомнить о том, чтобы держал язык за зубами.

– Вы хорошо об этом позаботились. Теперь его язык остался там навсегда.

– Неужели вы думаете, я пришла бы к вам, будь я в этом замешана?

– Я отдаю должное вашим способностям, Эпифани. Ваше представление в Парке произвело на меня большое впечатление.

Эпифани прикусила пальцы и нахмурилась, ерзая на стуле. Она чертовски походила на прогульщицу, вызванную на ковер к школьному директору. Если это и было игрой, то неплохой.

– Вы не имеете права шпионить за мной, – сказала Эпифани, избегая моего взгляда.

– Департамент парковых хозяйств и Общество гуманистов вряд ли согласятся с вами. У вашей милой религии весьма зловещие ритуалы.

На этот раз Эпифани впилась в меня черными от ярости глазами.

– Обеа не подвешивала человека на крест. И никогда не порождала Священную войну или Инквизицию…

– Ну да, конечно: прежде чем сварить суп, нужно убить цыпленка, верно? – Я закурил сигарету и выпустил струйку дыма в потолок. – Но меня беспокоят не мертвые цыплята, скорее, мертвые пианисты.

– Вы думаете, я спокойна? – Эпифани подалась вперед; под тонким свитером рельефно обрисовались изящные выпуклости.

Про таких девушек говорят «сочная», и мне представилось, как я утоляю жажду ее смуглой плотью.

– Не знаю, что и подумать, – продолжал я. – Вы звоните, уверяя, что должны меня срочно видеть. Теперь вы здесь, но ведете себя так, будто делаете мне одолжение.

– Возможно, так оно и есть. – Она откинулась назад и скрестила длинные ноги. – Вы начинаете поиски Джонни Фаворита, и на следующий день убивают человека. Это не просто совпадение.

– И что же?

– Посмотрите, как расшумелись газеты, связывая это убийство с вуду! Но я могу сказать совершенно точно: смерть Пупса Суита не имеет к Обеа ни малейшего отношения.

– Откуда вам это известно?

– Вы видели фотоснимки в газете? Я кивнул.

– Тогда вы знаете, что эти кровавые знаки на стенах назвали «символами вуду»? Еще один кивок.

– Так вот: легавые разбираются в вуду не больше, чем свиньи в апельсинах! Эти символы должны были изображать веве, но они не годятся.