Чуб выпучил глаза, когда вошел к нему кузнец [«когда ~ кузнец» вписано. ] и не знал, чему дивиться: тому ли, что кузнец воскрес, тому ли, что кузнец смел к нему притти, или тому, что он нарядился таким щеголем и запорожцем. Но изумление у него отняло язык, когда Вакула [куз<нец>] развязал платок и положил перед ним новехенькую шапку и пояс, какого не видано было на селе, а сам повалился ему в ноги и проговорил умоляющим голосом: «Помилуй, батько, не гневись! вот тебе и нагайка: бей, сколько душа пожелает. Отдаюсь сам. Во всем каюсь. Бей, да не гневись только. Ты ж когда-то братался с покойным батькой, вместе хлеб соль ели и могорыч пили».
Чуб не без тайного удовольствия видел, как кузнец [сильный кузнец] который никому на селе в ус не дул, сгибал в руке медные пятаки и подковы, как гречневые блины [«как гречневые блины» вписано. ] лежал теперь у ног его и отдался сам в его власть. Чтоб еще больше не уронить себя, Чуб [он] взял нагайку и ударил его три раза по спине. «Ну, теперь будет с тебя, вставай! Старых людей всегда слушай. Забудем всё [же] что было меж нами. Ну, говори, чего тебе хочется [Вместо „Ну ~ хочется“: Ну, теперь говори, чего тебе нужно]»
«Отдай, батьку [батько] за меня Оксану. Пусть уже буду в самом деле твоим сыном».
Чуб немного подумал, поглядел на шапку и пояс: шапка была чудная, пояс также не уступал ей; вспомнил о вероломной Солохе и сказал решительно: «Добре! Присылай сватов!»
«Ох!» вскрикнула Оксана, переступя через порог и увидев кузнеца, и вперила на него очи, полные изумления и радости. [Далее начато: «Я при<нес>» ]
«Погляди, какие я тебе принес черевики!» сказал Вакула: «те самые, какие одна царица носит».
«Нет, нет! Мне не нужно черевиков!» говорила она, махая руками, не сводя с него очей: «Я и без черевиков…» Далее она не договорила и покраснела.
Кузнец [Вакула] подошел ближе, взял ее за руку. Красавица и очи опустила. [Далее начато: и лицо ее]
Легкий стыд и изумление и какое-то странное чувство при виде того, что кузнец взял ее так смело за руку и вместе, сама она не понимала, какое-то сладкое [чудное] удовольствие, совсем не то, что радость, а еще лучше ее, — спорили [спорили уже] на лице ее. Нет, нет, еще никогда такого выражения не видал кузнец на лице ее. Нет, нет, никогда она не была так чудно хороша. С жаром поцеловал он ее; лицо [и лицо] ее пуще загорелось, и она стала еще лучше [Далее начато: и кузнец] Восхищенный кузнец обсыпал ее поцелуями. «Пусти, пусти, вот еще что вздумал», слабо шептала Оксана. Но кузнец был похож на пьяницу, почавшего бутылку…
Свадьба была, как всегда бывают свадьбы, пьяна, разгульна, весела. Когда-нибудь в досужее время я вам расскажу, как у нас на хуторах [«Когда-нибудь ~ на хуторах» не закончено и написано внизу страницы, как сноска. ] … И того же году Вакула с молодою женою перебрался в новую хату и расписал ее так хорошо, что сам архиерей, когда проезжал через Диканьку, [Вместо «что сам архиерей ~ через Диканьку»: что всякий, кто ни проходил] любовался. Около дверей, около окон красные каймы [выведены каймы] на дверях козаки на лошадях, с трубками в зубах. Башмаки тотчас же отдал он на церковь. Если бы церковь св.*** не сгорела [Далее начато: то и] назад тому пятьдесят лет, то и теперь бы они там лежали. А чтобы не иметь на душе поганого греха [Вместо: «не иметь ~ греха»: очи<ститься>] то выдержал церковное покаяние и выкрасил даром левый крылос зеленою краскою с красными листьями, а на стене сбоку [Вместо «на стене сбоку»: на стене, как] как только войдешь в церковь, намалевал чорта, такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо; а бабы [а. Бабы б. Женщины] как только расплакивалось у них на руках дитя, подносили его к картине и говорили: «он, бач, яка кака намалевана!» и дитя, удерживая слезенки, косилось на картину и жалось к груди своей матери.
ПОЗДНЕЙШИЕ ПРИПИСКИ К ЧЕРНОВОЙ РУКОПИСИ
Не прошло несколько дней после прибытия его в село, как все уже узнали, что он знахор [величайший знахор] Бывал ли кто болен чем, тотчас отправлялся к Пацюку, а Пацюку стоило только пошептать несколько слов, и недуг как будто рукою снимался. Случалось ли, что проголодавшийся дворянин [Вместо «проголодавшийся дворянин»: дворянин] подавился рыбьей костью, Пацюк так искусно умел [Вместо «так ~ умел»: умел так искусно] ударить кулаком в спину, что кость отправлялась, куда ей следует, не причинив никакого вреда дворянскому горлу.
как вихрем пронесся мимо их сидевший в горшке колдун [Далее начато: когда]; как звезды, собравшись в кучу, играли в жмурки; как клубился в стороне облаком целый рой духов; как плясавший при месяце чорт остановился и снял шапку, увидевши кузнеца [Далее было: на своем брате]; как пронеслась мимо метла [метла и веретено] возвращавшаяся назад сама, на которой, видно, только что съездила куда нужно ведьма. Словом, всей дряни, которую видел кузнец, перечесть нельзя было [Вместо «которую ~ было»: перечесть нельзя было, которую видел кузнец] Всё, видя кузнеца, на минуту останавливалось поглядеть на него и снова неслось и продолжало свою <дорогу> [«дорогу» в рукописи пропущено. Далее было: Вихрем летел] Кузнец всё летел, и вдруг заблестел перед ним Петербург весь в огне (тогда была по какому-то случаю иллюминация). Чорт перелетел через шлахбаум, оборотился в коня, и кузнец увидел себя на коне в улице. Стук, блеск [Вместо: «Стук, блеск»: Шум, гром] по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены [домы] Звук колеса, копыт коня отдается с четырех сторон. Домы растут и будто подымаются из земли при каждом шаге. Мосты дрожат, кареты летают, извозчики, форейторы [и форейторы] кричат. Снег свистит под тысячью летящих со всех сторон саней. Пешеходы жмутся и теснятся под…
В зале толпилось несколько генералов в шитых золотом мундирах. Запорожцы поклонились на все стороны и стали в кучу. Минуту спустя вошел, в сопровождении целой свиты, величественного росту довольно плотный человек в гетьманском мундире, в желтых сапожках. Волоса на нем были растрепаны, один глаз немного крив, на лице изображалась какая-то надменная величавость, во всех его движениях видна была привычка повелевать. Все генералы, которые [Далее начато: были] расхаживали довольно спесиво в шитых золотом мундирах по залу, засуетились и с низкими поклонами, казалось, ловили его слово и даже малейшее движение, чтобы сей же час лететь выполнять его. Но гетьман не обратил даже и внимания, едва кивнул головою и подошел к запорожцам.