Ткачиха вспыхнула.

«Что дьяк? к кому дьяк? что ты врешь?» [Далее начато: «Вот тебе и кузнец!» проговорил]

«Дьяк!», пропела [вскрикнула] теснясь к спорившим, дьячиха, в тулупе, крытом синею китайкою, из заячьего меха: «я дам знать дьяка! Кто это говорит — дьяк!»

«А, вот к кому ходит дьяк», сказала баба с фиолетовым носом, указывая на ткачиху.

«Так это ты, сука», сказала дьячиха, подступая к ткачихе: «сманиваешь его к себе. Так это <ты> [„ты“ в рукописи пропущено. ] ведьма, напускаешь ему туман и поишь нечистым зельем, чтобы ходил к тебе!»

«Отвяжись от меня, сатана!» говорила пятясь [крестясь и отс<тупая?>] ткачиха.

«Вишь, проклятая ведьма, чтоб ты не дождала детей своих видеть! Негодная! Тьфу…» Тут дьячиха плюнула прямо в глаза ткачихе.

Ткачиха хотела и себе плюнуть в лицо дьячихи, но, вместо того, прямо плюнула в рот голове, который, чтобы лучше слышать, протеснился к самим спорившим.

«А! Скверная баба!» закричал голова, вытирая губы [Далее начато: и принявшись] и поднявши кнут. Это движение заставило всех [баб] с ругательством разойтиться во все стороны. «Экая мерзость!» повторял, продолжая вытирать губы, голова. «Так кузнец утонул. Боже ты мой, а какой важный живописец был! Какие ножи крепкие, серпы, плуги умел выковывать. Что за сила была! Да», продолжал он, задумавшись: «таких людей мало у нас на селе. То-то я, еще сидя в проклятом мешке, замечал, что он, бедняга, был крепко не в духе. Вот тебе и кузнец! был, а теперь и нет! А я собирался [думал] было подковать свою рябую кобылу…» И, будучи наполнен такими христианскими мыслями, голова тихо побрел к своей хате.

Оксана смутилась, когда до нее дошли такие вести. Она мало верила глазам Перипердчихи и толкам баб: она знала, что кузнец довольно набожен и не решится погубить свою душу [«она знала ~ душу» вписано. ] Но что, если кузнец, в самом деле, ушел с намереньем никогда не возвращаться в село. А вряд ли и в другом месте найдется где такой молодец, как кузнец! Он же так любил ее, он долее всех выносил ее капризы… Красавица всю ночь поворачивалась [Далее начато: с одного] под своим одеялом с правого бока на левый, с левого на правый и не могла заснуть] а. заснуть всю б. заснуть через всю ночь] То, разметавшись [разметавши свои покровы, лежала] в обворожительной наготе, которую ночной мрак скрывал даже от нее самой, она почти вслух досадовала и шопотом бранила себя, то, приутихнув, решалась ни об чем не думать [Вместо: «решалась ~ думать» начато: а. думала заснуть б. хотела] и всё думала, и вся горела, и к утру влюбилась по уши в кузнеца.

Чуб не изъявил ни радости, ни печали об участи жениха. [Далее было: он всё еще не мог опомниться] Его мысли заняты были одним: он никак не мог позабыть такого вероломства Солохи [Вместо «он ~ Солохи»: вероломство Солохи не выходило из его головы] и, сонный, не переставал бранить ее.

Настало утро. Вся церковь еще до света была полна народа. Пожилые женщины, в белых намитках, в белых суконных свитках, набожно крестились [молились] у самого входа церковного. Дворянки, в зеленых и желтых кофтах, а иные даже в синих с золотыми назади усами кунтушах, стояли впереди их. Дивчата, у которых на головах намотана была целая лавка лент, а на шее монист, крестов и дукатов, старались пробраться еще ближе к иконостасу. Но впереди всех стояли дворяне н простые мужики [Далее начато: в коб<еняках>] с усами, с чубами, с толстыми шеями, с только что выбритыми подбородками [«мужики ~ подбородками» позднейшая приписка на полях. ] большею частью все в кобеняках, из-за которых выказывалась белая, серая, а иногда даже и синяя свитка. На всех лицах, куда ни взгляни, виден был праздник [Далее начато: однако ж многие старые люди] Голова заранее облизывался [Далее начато: как] воображая, как он разговеется колбасою; девчата помышляли об том, как они будут ковзаться с хлопцами на льду; старухи усерднее, нежели когда-либо, шептали молитвы. По всей церкви слышно было, как козак Свербигуз клал поклоны. Одна только Оксана стояла как будто не своя: молилась и не молилась. На сердце у нее [На лице ее] столпилось столько разных чувств, одно другого досаднее, одно другого печальнее, что [Далее начато: а. всё б. в лице ее видно было] лицо ее выражало сильное [а. одно только б. жаркое] смущение, слезы дрожали в глазах. Девчата не могли понять этого [этому причины. Далее начато: а тем более] и ни одна из них не подозревала, чтобы виною был [этому был] кузнец. Однако ж не одна Оксана занята была кузнецом. Все миряне заметили, что праздник как будто не праздник, что как будто всё чего-то [что-то] недостает. Как на беду, дьяк, после путешествий в мешке, охрип [а. охрип и [если бы] совершенно б. простудился и охрип] и дребезжал едва слышным голосом; правда, приезжий певчий славно брал басом, но куда бы лучше было, если бы и кузнец был [еще присоединился] который [он] бывало, всегда, как только пели «Господи помилуй» или «Иже херувимы», всходил на крылос и выводил [гремел] оттуда [Далее было: сильным голосом] тем же самым напевом, каким поют и в Полтаве. К тому же ой один исправлял должность церковного титаря. Уже отошла заутреня; после заутрени отошла обедня… Куда ж это, в самом деле, запропастился кузнец?

—

Еще быстрее несся чорт с кузнецом назад [Далее начато: нежели] Вакула мигом, сам не зная как, очутился около своей хаты. В это время пропел [закричал] петух.

«Куда?» закричал он, ухватя за хвост хотевшего убежать чорта: «Постой, приятель, еще не всё. Я еще не поблагодарил [позабыл поблагодарить] тебя».

Тут, схвативши хворостину, отвесил он ему четыре удара, и бедный чорт припустил бежать [Вместо «припустил бежать»: а. завизжавши улетел быстрее ружейной пули б. так ударился бежать] как мужик, которого только что выпарил заседатель. [Далее начато: «Вот так, теперь не покажешься в другой раз», сказав это, Вакула] После сего Вакула вошел в сени зарылся в сено и проспал до обеда. «Вот тебе на [Ах, боже]!» сказал Вакула [«сказал Вакула» зачеркнуто, но не заменено. ] проснувшись и вышел [вышедши] посмотреть, высоко ли солнце. «Я проспал заутреню и обедню!»

Тут благочестивый кузнец погрузился в уныние, рассуждая, что это, верно, бог нарочно, в наказание за грешное его намерение погубить свою душу, наслал ему сон, который не дал даже побывать в такой торжественный праздник в церкви [Вместо «наслал ~ в церкви»: а. наслал ему такой сон, что он проспал б. наслал ему сон, который не дал даже побывать ему на празд<ник>] Но, однако ж, успокоив себя немного тем, что в следующую неделю непременно исповедается во всем попу и с сегодняшнего же дня начнет бить по пятидесяти поклонов весь год, пошел в хату. Никого не было [а. Никого не было б. Солохи не было и] Солоха [Далее начато: вер<но>] не возвратилась [не возвратилась еще] Бережно вынял он из пазухи башмаки [Далее начато: а. и всплеснул руками от удивления, так они были хороши б. и снова] и изумился снова дорогой работе и чудному происшествию минувшей ночи. Умылся, оделся как можно получше, надел то самое платье, которое достал от запорожцев, вынял из сундука новую шапку решетиловских смушек с синим верхом, которой не надевал еще ни разу с [от] того времени, как купил ее еще в бытность в Полтаве, вынял также новый всех цветов пояс, положил всё это в платок и отправился прямо к Чубу.