Магдалина!

Длящаяся!

(Стихи Мореплаватель — 12-го июня 1923 г.)

Аля о Белом:

Чужой, ненужный, фарфоровая разбитая штучка.

Отрывки Сахары [173]:

Перерезанною веревкой —

Связь — и в сердце мое как в пропасть!

      красавцем спящим

Спишь во мне как в хрустальном гробе

<Справа от последнего двустишия:> NB! Ледяной Аид (расщелина)

По каким городам и чащам

Мне искать тебя?

       — красавцем спящим

Спишь во мне как в хрустальном гробе

<Справа от последнего четверостишия:> — Ты падал в меня — я пела!

А пока, — — —

На поверхности пляшем — взрывы

        —

Без возврата и без отзыва.

                              прорве |

Ты во мне как в бездонной люльке |

                              бездне |

Спишь: ты падал в меня — я пела!

Но моих ледяных Аидов

         …Этна…

А домашним скажи, что — тщетно:

Грудь своих мертвецов не выдаст.

Легче с башни лететь и в Этну —

Эмпедоклом —

(NB! нужно —Эйфелевой)

Сочетавшись с тобой как Этна

С Эмпедоклом…

        — Усни, сновидец!

А домашним скажи, что — тщетно:

Грудь своих мертвецов не выдаст.

В грудь и ребра мои закован

Глубже грота,      алькова

Зря Елену клянете, вдовы!

Не Елениной красной Трои

Огнь, — расщелины ледниковой

Синь, на дне опочиешь коей.

(17 нов<ого> июня 1923 г.)

В час последнего отчаянья

В час последнего доверия

На уста — печатью крайнею

Перст тебе кладу. — Эгерии

Вверься…

(Впосл<едствии> Луна — лунатику)

Глубоки и черны трущобы

Крови: каждая капля — заводь

NB! Неуменье наслаждаться чувством победы (нелюбовь к наслаждению вообще и к этому в частности), глубокое недоумение перед ней, а главное — полное незнание, что с ней делать, тупик победы, сразу превращающий меня из победителя в побежденного. — Отсутствие азарта? — Необычайное и неустанное присутствие его. Но — раз победил — длить победу? Но какое крохотное напряжение (что-то удерживать на таком-то уровне) по сравнению с тем! И какая скука!

Длить, — вообще не мое.

Я не рассчитана на вершки и на секунды. —

Я рассчитана на бóльшие пространства и сроки.

Где она — мера моей безмерности!

(Луна — лунатику)

Творчество поэта только ряд ошибок, вереница вытекающих друг из друга отречений. Каждая строка — будь то вопль! — мысль работавшая на всем протяжении его мозга.

Под ударом трагического единства

Бьется занавес как

(или — рвется?)

(Занавес — 23-го нов<ого> июня 1923 г.)

Раскрытая ладонь. Дай погадаю

Пытающийся скрыть себя, но не

Затоптанный огонь… Дуга над далью,

Протягивающаяся ко мне…

Расплёсканную в птичьем свисте

— Зачем не уберег? —

Набросанную щедрой кистью

На полотне дорог,

        …

Где провода слились —

Меня, твоей бессонной смуты —

Единственную мысль.

(Из этого: Строительница струн — приструню

           И эту…)

Ты — продвиженье льдов полярных,

Ты — изверженье Этн!

Презренная ветошь среди новизн,

Я здесь ничего не смею.

Будьте живы и лживы, живите — жизнь!

Обыгрывайте — Психею!

А теперь я должна Вам [174] рассказать тот сон, давно, среди зимы, который у меня почему-то духу не хватило рассказать Вам в жизни. Мы идем по пустынному шоссе, дождь, столбы, глина. Вы провожаете меня на станцию, и вдруг — неожиданно, одновременно — Вы ко мне, я к Вам, блаженно, как никогда в жизни! Рассказала — иными словами — В<алентине> Ч<ириковой> [175]. И та, смеясь: «Бросьте! Он никогда не поймет!» Поймите теперь, что я чувствовала день спустя, идя с Вами рядом по мокрой глине, вся еще в том сне, в чувстве его.

Рассказываю Вам теперь, чтобы Вы знали, что есть в мире не только день, но и ночь, не только любовь, но провидение, зоркая ночь древних, предвосхищающая (или — предрешающая?) события. Тень опережающая тело. Этот сон в моей жизни ничего не изменил, я переборола ночное наваждение, месяцы шли, мне было всё равно — и вдруг, тогда (теперь! но уже тогда), у самой станции, провожая Вас в первый раз: — «Если бы…» Всё вернулось. Та же глина, та же станция, та же я. (Та глина, та станция, та я.) Это был мой сбывшийся сон. Не относитесь легкомысленно. Сны у древних направляли жизнь, а древние были и мудрее и счастливее нас.

<Вдоль правого поля:> Запись внесенная в тетрадь позже и другим чернилом, очевидно октября 1923 г.

В жизни — одно, в любви другое. Никогда в жизни: всегда в любви.

Любовь — не состояние, а страна.

(Стихи: Сахара, В некой разлинованности нотной [176]:)

Судорожный час когда как солью

Раны засыпает | нам любовь

       забивает |

Наглухо…

    Закатной канифолью

Смазанные струны проводов…

— — — — —

Час, когда кифару раскроя

Кровоистекающая Сафо

Плачет как последняя швея…

Это — остаются. Боль — как нота

Высящаяся… А там — клубы

Низящиеся…

       Женою Лота

Насыпью застывшие столбы…

Тезей, Ариадну предавший, Тезей — презираю!

Плач безропотности, плач животной

Смерти

Вот и не было тебя! Впустую

Птицей выплеснувшийся рукав…

К белому полотнищу вплотную

Грудью и коленями припав…

Равнодушное дело | духов,

               тело |

Я не знаю земных соблазнов

           —

Запрокинуто тело навзничь

Но глаза вопрошают небо

И погружаюсь как в реку

В мимо-текущую Вечность

И погружаюсь как в вечность

В мимо-текущую реку.

Струею шелковой

Из рук скользящею