Изменить стиль страницы

Со страниц другого альбома удивленно смотрит голенький лупоглазый малыш — как часто меня фотографировали!

Третий альбом ветхий, с золотым обрезам и металлической застежкой. В овале — дед и бабушка, еще молодые. На следующем снимке девочка, которой суждено стать моей матерью.

Завернутая в тряпицу фарфоровая голова куклы с ангельскими голубыми глазами — память о младенчестве прабабушки… И среди всех этих в общем-то никому уже не нужных вещей — спичечный коробок. На этикетке изображен значок «Будь готов к ПВХО!» (ПВХО — противохимическая оборона).

Вспомнилось, как мы, сдавая нормы на этот значок, натягивали рогатые противогазы, вынюхивали из пробирок чесночный запах иприта…

Я машинально потряс коробок — в нем что-то перекатывалось. Открыл и замер: в памяти проявились (и до чего же явственно!) заскорузлые пальцы с горошиной… Каждый из нас, детей, получил тогда по горошинке. Неужели…

Да, та самая горошина… Как она попала в спичечный коробок и вместе с ним в архив — теперь уже не узнать. Во всяком случае, не я сберег ее… Она сморщилась и потемнела, ведь прошло полвека! И, конечно же, из нее уже ничего не вырастет…

Захотелось воскресить детство. Я не поленился накопать земли, посадил в консервную банку горошину и обильно полил. А потом неделю ждал: когда взойдет? Не дождался, махнул рукой.

Заново перевязанный веревкой архив вернулся на антресоли. Про банку же я забыл, даже не убрал с подоконника, она так и стояла за шторой, не бросаясь в глаза.

И вот, проснувшись вчера утром, почувствовал благоухание. Оно струилось по комнате, проникало с дыханием в кровь, освежало мозг. Словно возвратилась молодость и с нею давно забытое ощущение полноты бытия.

Я запел, чего никогда не делаю по утрам (правильнее оказать, вообще не делаю). И вдруг до меня дошло, что происходит необыкновенное. Но что именно?

Отодвинул штору и увидел цветок. Он пламенел, переливался перламутром. Его лепестки были как крылья диковинной бабочки. Такие цветы я видел на витражах старого ученого. Но этот цветок жил, источал тончайший аромат, приносил бодрость…

А сегодня цветок завял, и благоухание сменилось слабым запахом тлена.

«Все проходит», — грустно подумал я и провел рукой по сморщенным лепесткам.

Лепестки осыпались. Но под ними оказалась горошина, похожая, как две капли воды, на ту, что я получил в подарок полвека назад.

ИСПОВЕДЬ

В индустриально-педагогическом техникуме существовала традиция: раз в год там проводили диспуты. Собственно, это не были диспуты в полном смысле слова; актовый зал заполняли юноши и девушки с молоточками на петлицах форменных курток, в президиуме рассаживались гости — человек шесть профессоров и доцентов; ученые высказывали свое кредо, по нескольку минут каждый, а затем распределяли между собой переданные из зала записки и отвечали на вопросы. Этим «диспут» обычно и заканчивался.

На сей раз Плотников нарушил привычный ритуал, сыграв роль возмутителя спокойствия.

В одной из записок спрашивалось:

«Продолжается ли эволюция человека?»

Ответить взялся профессор-биолог из педагогического института, степенный, холеный мужчина в модном костюме, с шелковым шарфиком вместо галстука.

— Да, продолжается, — молвил он звучным баритоном («ему бы в оперу», — неприязненно подумал Плотников). — Об этом свидетельствует наблюдаемая повсеместно акселерация. Известно, что доспехи средневекового рыцаря сегодня впору лишь подростку…

Плотников не стерпел и нарушил профессиональную этику.

— Помилуйте, коллега, — сказал он, нарочито гнусавя, — средневековье сравнительно близкая к нашему времени эпоха. Какого же, по вашему просвещенному мнению, роста был человек, отделенный от нас не веками, а тысячелетиями? С мой мизинец?

— Здесь не место для научных дискуссий! — негодующе запротестовал биолог.

— Это диспут, коллега, — напомнил Плотников. — Антрополог Бунак свидетельствует, что средний рост мужчин за сорок лет стал больше на три сантиметра. Проделаем простой арифметический расчет… Вы позволите?

Биолог оскорбленно молчал.

— Итак, за двести лет мы подросли… на пятнадцать сантиметров. Ну да, в пять раз! А за две тысячи лет сделались выше на…

— Полтора метра, — подсказали из зала.

— Правильно. А ведь история человечества продолжается не менее шестисот тысячелетий! Выходит, наши пращуры были ростом с нынешних муравьев…

— А муравьи тоже продолжают эволю-ци… эволюционизировать? — крикнул паренек в синем халате, видимо, пришедший на диспут прямо из мастерской.

— Насчет муравьев не уверен, — продолжал Алексей Федорович, — а вот мы с вами уже перестали. Я нарочно привел абсурдный пример, чтобы стало ясно: акселерация — процесс временный, микроэволюционный, не более того. И опасаться, что наши потомки станут гигантами, не следует.

— Значит, по-вашему, эволюция закончилась?

— Применительно к человеку, да. Что поделаешь, природа уже давно сняла спецовку и, умыв руки, предоставила человека самому себе. Но не будем путать понятия «человек» и «человечество». Если эволюция человека, как высшей ступени живых организмов на Земле, завершилась, то развитие человечества, напротив, все убыстряет темпы. Я, кажется, увлекся?

— Продолжайте, товарищ профессор!

— Рассказывайте дальше, — зашумела аудитария.

— Тогда представьте себе перегруженный самолет. Он долго бежит по земле, затем, с трудом оторвавшись, продолжает движение над самой ее поверхностью, не в силах начать взлет, пока не наберет достаточную для этого скорость, и только потом круто уходит ввысь. Так и человечество. Оно медленно, по крупицам, накапливало знания, но несколько десятилетий назад началась научно-техническая революция, и за эти десятилетия добыто столько же знаний, сколько за все предшествующие тысячелетия. Человечество пошло на взлет!

— Но как же так, — растерянно воскликнул паренек в синей спецовке, — человечество взлетает все выше, а я остаюсь на месте?!

Сидящие в зале засмеялись, зашумели. Улыбнулся и Плотников, но тотчас согнал улыбку. Аудитория притихла.

— Это вопрос, который серьезно тревожит ученых. Техника резко взвинтила темп жизни, увеличила силу и число раздражителей, воздействующих на нервную систему человека. Его привычки, обычаи, пристрастия инерционны, психика хронически не поспевает за временем. Знаете, что писал в «Правде» лауреат Ленинской и Нобелевской премий академик Басов? Я запомнил, слушайте: «Еще никогда научно-технический прогресс не опережал духовное развитие человека так, как в наш век». Могу лишь присоединиться к этим словам.

— «Решительно не согласен с таким подходом! Нужно сохранять исторический оптимизм! — пришел наконец в себя после нокдауна профессор-биолог.

— Дорогие наши гости-ученые! — счел за благо вмешаться в спор председательствовавший на диспуте директор техникума. — Позвольте от лица присутствующих горячо поблагодарить вас за участие в сегодняшней встрече. Будем рады встретиться с вами в следующем году!

…Придя домой, Плотников мысленно продолжил дискуссию. Он как бы играл в шахматы сам с собой, делая ходы то за себя, то, перейдя по другую сторону доски, за противника.

«Допустим, эволюция продолжается. Ну и что?»

«Как это — ну и что? Человек будет совершенствоваться и далее».

«Или совершенствовать себя сам?»

«То есть сам продолжит свою эволюцию? Пожалуйста!»

«А к чему это приведет?»

«К росту нашего биологического могущества!»

«А если наоборот?»

«Как это — наоборот?»

«Да вот так…»

И Плотников, словно заправский шахматный композитор, придумал этюд, в котором человечество, играя за белых, начинает и… проигрывает.

* * *

— Говорите, — нарушил молчание Исповедник.

— А стоит ли? — с усилием произнес Ивари. — Это всего лишь формальность. Ну что изменится, если я вытряхну перед вами душу? Легче мне станет? Возможно… Но дело ведь не в минутном настроении!