Сегодня Кефир праздновал свой день рождения. Я знал, что по этому поводу все девушки, приглашённые на праздник, сами себе пообещали постараться реагировать на ухаживания хозяина вечеринки не столь болезненно, как это было принято.
Нам же, троим, проблемы хозяина и гостей сегодня были по цимбалам. На первом месте стояло удачное выступление. Народ ещё не слышал наших достижений, все были заинтригованы, и разочаровывать их мы просто не имели права.
Когда хата была заполнена гостями, когда посетители заняли всё свободное пространство – комнаты, кухню, прихожую и даже ванную – всех пригласили за стол. Выпивон произошёл в темпе марш-броска. По быстрячку сказали парочку тостов, закусили – и всё. Такое поведение не было обычным – как правило, жрали и пили весьма основательно.
Отсюда можно было сделать вывод – народ жаждет зрелищ.
Граждане переместились в гостинную, где всё было приготовлено для выступления – подключены гитары и установлены бонги.1 Орда расселась просто на полу и кровожадно затихла. Я про себя пожалел, что подался в "звёзды". Оставалась надежда, что если не понравится, то по знакомству хотя бы не побьют. Над моими страхами можно смеяться, но те, кому в первый раз приходилось представлять свои творения на зрительский суд, меня поймут.
Я обречённо вздохнул, беспомощно осмотрелся и взял первый аккорд:
Мой дом пошёл на слом, сандали прохудились,
В карманах, как в мозгах, гуляет пустота,
Соседей не дал Бог, друзья мои все спились,
Забыли рок-н-ролл, и ты уже не та.
Паша вонзился блюзовым соло, Палыч подхватил ритм. Подельники мои старались изо всех сил. Я постепенно входил в кач. Всё казалось трын-травой. Нервное напряжение трансформировалось в какую-то полупьяную разухабистость.
Глоток свободы или глоток вина,
Меня никогда не привлекала война,
Я всегда хотел быть тем, что я есть,
Или, может, немножечко лучше.
Да, курва мать, я всегда хотел быть тем, что я есть! И гори оно всё синим пламенем! В жопе я видел все ваши политехи, поучения, принуждения быть "как все"! Как достала вся эта хрень! Имеет значение только то, что сейчас, в эту секунду! Имеет значение то, что я пою, что меня прёт! То, что эти мальчики и девочки слушают весь этот бред, они пропускают его через себя и их тоже прёт! Я же вижу! Важно, что Она слушает меня и слышит меня! А на всё остальное насрать!
Мы доиграли первую песню и народ яростно заорал, засвистел, затопал ногами. Им нравилось! Их вставляло! Мы играли дальше, и всё было клёво! Паша вылабывал "соляки", Палыч сыпал "восьмыми" и
"шестнадцатыми". Мы чувствовали себя "звёздами". Пусть Пашины
"соляки" корявы и несуразны, пусть Палыч криво играет! Ну и хер! Мы имели что сказать, и мы пытались сказать. А те, кто слушал нас, это чувствовали. Поэтому мы в этот момент были для них "звёздами" в большей степени, чем все "битлы" и "роллинги" вместе взятые!
Братья и сёстры! О чём вам пели фонтаны на площадях?
На затопленных улицах старого города, забытого в облаках?
Братья и сёстры! Я свил себе петлю из гитарной струны…
Я пел, и не знал, во что влип. Мне ещё предстояло долгие годы чувствовать эту петлю на своей шее. Откуда я это взял, когда писал эту вещь? Наверное, чуйка. В то время рок-н-ролл, андерграунд, музыканты – всё это было окрашено для нас в романтические тона. Мы тогда не знали том, что значит "сесть на иглу", сбухаться, сдохнуть в этом замкнутом пространстве фанатиков, не признающих ничего, кроме своих собственных ценностей, ориентироваться в которых нам предстояло ещё научиться. Нам предстояло ещё многому научиться – хоронить друзей-"торчков", узнавать о том, что тот, с кем вчера
"лабал", повесился или выбросился из окна. Нам предстояло понять, что нищий музыкант – закономерность, а не исключение. Нам предстояло узнать, что здесь можно существовать, только будучи первым. И нам предстояло узнать, что первыми становятся те, кто может заплатить за это "баксами". А остальные останутся за бортом и заплатят за это своими жизнями, разбитыми судьбами, медленным "оскотиниванием" и надеждой, которая уходит только с кровью из порезанных вен в тёплую воду в ванной. Нам предстояло узнать, что такое играть "на шару", когда сидишь неделями голодный и без копейки в кармане. Нам предстояло узнать о многом. Но это всё ещё нам предстояло.
А сейчас мы об этом не подозревали. Мы просто все были пьяны. И мы, и те кто нас слушал были пьяны вдрызг. Пьяны от музыки, от эмоций, от непонятной моей ярости, от водки и вина, которыми мы запивали этот компот под названием "праздник рок-н-ролла". Я стоял перед ними расхристанный, мокрый и злой. Злой на них за их жадно-восторженные взгляды, за то, что они нужны мне, может быть, больше, чем я им. Злой на себя за свои страхи, за то что час назад я глушил с Палычем водку на кухне, дрожа перед теми, кто сейчас ловит каждую строчку.
Я сошёл с ума, вот моя спина,
Без высоких фраз я плюю на вас!
Предстояло поставить точку. И мы заиграли самую дурацкую, самую безбашенную из наших песен. Она начиналась куплетом из сладенького шлягера группы "Ласковый Май", который переходил в абсолютно отвязанную пошлейшую "панкуху".
Закат закончил летний тёплый вечер,
Остановился на краю земли,
Тебя я в этот вечер не замечу,
И, видно, мне придётся позабыть
ТВОИ ОПУЩЕННЫЕ УШИ!
Вся кодла взвыла от восторга и все принялись отплясывать какую-то кукарачу! Всё смешалось в доме Облонских!
Короче, успех был полный. Мы целый вечер почивали на лаврах. Нас чуть ли не на руках носили. И случилось чудо:Палыч заговорил! Причём, заговорил сразу, громко и много! Я, было, подумал, что спьяну мерещится! Но это оказалось реальностью. Вот что слава с человеком сделала. Я напился взюзю и поехал провожать Наташу.
Наверное, я здорово отравил ей вечер своим пьяным трёпом, но она мужественно крепилась, всю дорогу беседовала со мной на музыкальные темы и поддерживала меня хрупким плечиком. Я поцеловал её на прощанье, заверил, что я – пьяная скотина, но это в последний раз.
И, отвесив низкий поклон закрывшейся двери, я побрёл домой. Всё тело ныло, и я чувствовал себя так, будто я весь день разгружал вагоны.
Я свил себе петлю из гитарной струны…
А теперь спать. Спать. Спать…
Вы бредите, значит вы счастливы…
Интересная мысль. Подумаю над этим. Завтра.
"Какая же паскудная штука – жизнь!" – с этой мыслью я проснулся на следующий день. Ещё до первой попытки открыть глаза я понял, что сейчас будет очень плохо. Жаль, что от "бодуна"1 не умирают. Лучше смерть, чем такие муки. Я с трудом перекатился на бок и открыл глаза. Сначала я не увидел ничего. Какие-то разводы, контуры. Перед глазами плывут полупрозрачные пятна противного зелёного цвета. В голове кто-то запустил циркулярную пилу. Она яростно и продуктивно распиливает мой мозг на очень мелкие кусочки тетраэдральной формы.
Потом кто-то очень жестокий и старательный педантично расплющивает каждый кусочек чугунным молоточком. Этот молоточек издаёт противный звон, от которого я морщусь.
После нескольких неудачных попыток я сполз с дивана на пол. Пол подо мной покачнулся и накренился вправо. Чтобы установить равновесие, я свесил голову на левую сторону. Вместе с циркуляркой и сволочью-молотобойцем она весила очень много, и мне удалось выровнять пол. Тяжело дыша, я привалился к стене, закрыл глаза и замер. Вот сука, что ж так тошнит-то? А во рту всю ночь коты трахались, что ли?
Предстояло решить немаловажную задачу – чем похмелиться? Пиво приятней, но им душу не обманешь. А водкой опасно – можно загудеть дня на три. Один знакомый говорил: "Неосторожное похмелье приводит к длительному запою". Я, конечно, не алкоголик, но лиха беда – начало.
Я абсолютно ничего не помнил из второй половины вчерашнего вечера. Но точно знал, что постепенно вспомню большую часть того, что произошло. А остальное расскажут другие. Хорошо, что память приходит постепенно. Ведь если проснуться, и вспомнить сразу всё, что было… Можно сразу помереть от рака совести2.