– Бедный… Тебе было тяжелей, чем Володе.

– Намного тяжелей… Но я выстоял. – Шастри сделал мужественные глаза, вздохнул и мечтательно закончил. – Все равно она будет моя.

Он не желает ставить рога мужу Альбины и говорит при этом, что сделает ее своей. В чем правда Шастри? Правда в том, что он неисправимый романтик.

…Кэт не слепая и видит, что с ее появлением у нас в комнате,

Шастри мгновенно дуреет.

Я подзуживаю его.

– Мой фюрер! Не хотел бы ты взять в Евы Браун нашу Кэт?

Шастри пускает дым, глаза у него слезятся.

– Чудесная была бы Ева Браун.

– А ты Кэт? Согласна ли стать верной подругой нашему фюреру?

– Перестань! – брезгливо морщится Кэт.

…Умка, как и Шастри, называет меня братишкой. К матушке же приходит она на правах снохи дяди Сейтжана, папиного земляка.

Заглядывает в гости Умка и в лабораторию. Язык у нее без костей и мужики дали ей прозвище Трындычиха. Больше льстит ей, когда мужчины отмечают в ней не красоту, а ум. Ее дочке три года, так она утверждает, что у малютки знак качества. То есть, в умом вся в мать.

Часто жалуется на мигрень и спорит с Зямой об евреях.

– Гитлеру евреи по гроб жизни обязаны! – заявила Трындычиха.

– С какой стати? – удивился Толян.

– Если бы он не уничтожил шесть миллионов ваших, то не было бы у вас своего государства.

– Ха-ха! – засмеялся Зяма. – Боюсь, ты опять права.

– Мао говорит, – чем хуже, тем лучше. – напомнил Шастри.

С моих слов мама знает всех сотрудников лаборатории и окрестных подразделений института. К примеру, звонит к Зяме и давней знакомой приветствует его:

– Зам?

– Здравствуйте, тетя Шаку. – отвечает Толян.

– Зам, ты следи за Бектасом, чтобы он не пил.

– Не волнуйтесь, обязательно прослежу.

Помимо Умки и Шастри свои люди в нашем доме Ерема и Хаки.

Племяннику Жумабека Ахметовича мама доверяет самые тайные поручения, разговаривают они один на один подолгу.

Глава 23

С кем у Ситка не получается навести мосты, так это с Чокиным.

Валера упоминал о том, как с моим директором в 55-м году жил в одном номере гостиницы в Москве.

– Но это ничего не значит. – сказал папа. – Чокин – фигура и наверняка меня не помнит.

Что Чокин фигура это точно. В институте его побаиваются и зовут

"папой". Сотрудникам "папа" внушает страх больше из-за того, что

Шафик Чокинович на корню пресекает неделовые разговоры. Потом, что может быть ужаснее для поверхностного сотрудника, нежели умный и знающий директор? Такой в момент выведет на чистую воду.

Чокин уроженец Баянаула Павлодарской области. В войну работал главным инженером треста Казсельэлектро, как раз вэто же время организовывалась Академия наук Казахской ССР и Сатпаев предложил

Чокину взять на себя сектор энергетики, который спустя два месяца преобразовался в КаЗНИИ энергетики.

В 45-м Шафик Чокинович защитил кандидатку по Капчагайскому гидроузлу, еще через восемь лет – докторскую, год спустя нашего директора избрали академиком республиканской Академии наук.

Первый президент Академии Сатпаев земляк Чокина. Через него Шафик

Чокинович завел знакомства с корифеями. Список огромный, уважают

Чокина повсюду. В Москве, Ленинграде, Киеве, Фрунзе, Ташкенте,

Улан-Баторе, Иркутске, Душанбе.

Более всего гордится Шафик Чокинович дружбой с Кржижановским. То, как Чокин ставил революционера намного выше Келдыша или того же

Капицы, для меня было некоторым свидетельством того, что хоть Чокин и крупный ученый, но при всем этом больше политик.

В феврале 64-го скончался Сатпаев. Как проходила борьба за освободившееся кресло, мне не известно, но у Чокина на руках находились убедительные свидетельства законности притязаний на должность президента Казахской Академии наук: к тому времени он успел поработать главным ученым секретарем АН КазССР, поруководить отделением, его хорошо знали как ближайшего соратника Сатпаева. Так что избрание Шафика Чокиновича президентом Академии наук устроило научную общественность.

Проработал президентом Чокин три года. Кунаев снял его с должности, – что верно, то верно, – под надуманным предлогом. Мол, плохо остепенялись в бытность его президентства аспиранты.

Почему Чокина невзлюбил Кунаев, к тому времени мне было еще неизвестно.

Чего Чокин не успел сделать, так это избраться в академики или член-корреспонденты Союзной Академии. Продержись он в президентах год-другой, член-корра Шафик Чокинович бы непременно получил: за него был президиум Союзной Академии во главе с Келдышем, да и к тому времени утверждалась практика избрания в член-корреспонденты АНСССР поголовно всех президентов Академий Союзных республик.

После изгнания из президентов документы на член-коррство Чокина дважды поступали в Академию наук СССР. Но оба раза после звонка

Кунаева кандидатура Шафика Чокиновича снималась с повестки Общего собрания Союзной Академии.

Академик Келдыш ставил в главную заслугу Чокина факт придания им энергетической науке Казахстана неведомых дотоле стройности и фундаментальности, что позволило ей оттеснить на задний план науки классического естествознания. Вклад существенный, но при этом Шафик

Чокинович формально остался среди нескольких десятков республиканских академиков одним из многих.

Фундаментальность, – пожалуй, единственное, что заслуживает уважения в науке об энергетике. Сама по себе энергетическая наука – это винегрет из термодинамики, электротехники, экономики. Открытий, подобных тем, что совершаются в естествознании, в ней не сделать.

Потому уж, если специалист сподобится написать хороший учебник не просто хорошо – замечательно. Скажем, академик-секретарь отделения физико-технических проблем энергетики АН СССР Стырикович прославился среди ученых толстой книгой "Парогенераторы", которые, легко понять, он не изобрел, но сумел о них правильно и хорошо рассказать.

Член-коррами Союзной Академии в 70-х избрали министра энергетики страны и главного инженера КуйбышевГЭСстроя. В то время как в Уставе

Академии записано: член-корреспондентами АН СССР избираются ученые, обогатившие науку трудами мирового значения. Все относительно.

Министр энергетики СССР Петр Непорожний напрямую может и не обогатил науку трудами непрехолящего содержания, но его вклад в становление и развитие отечественной энергетики, – утверждали ходатаи министра, – достоин поощрения причислением к сообществу выдающихся отечественных ученых. Что с того, что он не написал учебник о гидравлических электростанциях? Он их в свое время понастроил на тридцать учебников.

Дело тут не только в нахрапистости сановника. Во многом виновата сама наука об энергетике, ее размытые критерии, по которым можно судить о вкладе ученого в копилку знаний. Для кого, но только для министра не секрет: в энергетике наука, знание о ней находятся в подчиненном у практики положении. Тем не менее, Чокин, когда узнал об избрании Непорожнего член-корреспондентом испытал обиду и унижение. Естественно, Шафик Чокинович вслух осмелился возмутиться избранием одного лишь главного инженера, про членкоррство министра благоразумно промолчал: с середины 60-х годов КазНИИ энергетики находится в подчинении Минэнерго.

Чокин ученый, но повадки у него если не как у министра, то точно, как у диктатора. Здоровается с сотрудниками за руку редко, а если уж поручкался, то моет после счастливчика руки с мылом, или протирает спиртом. Озолинг как-то получил от него нагоняй, разозлился и сказал: "Чокин похож на Чингисхана".

Начиная с 44-го года Чокин всегда помнит о своей главной задаче: претворяя делами в жизнь ленинский тезис об опережающем развитии энергетики, никогда и никому не дать забыть о том, к чему обязывает каждого сотрудника пребывание в стенах НИИ, почему он всегда первым делом задавал на Ученом Совете докладчику свой коронный вопрос:

– Где наука?