И когда Егор Прокудин с веселой злостью, клацая зубами, как затвором трехлинейки Мосина, спрашивает себя и нас: "А есть ли он – праздник жизни?": то он, как будто, подмигивает нам – не мыльтесь, бриться не придется.

Праздника опять не будет.

Не будет праздника, может быть еще и потому, что праздник жизни – это и есть та самая чеховская "общая идея", тоска по которой – наше единственное сожаление, воспоминание о котором и заставляет всегда и везде из последних сил цепляться за жизнь, сколь бы пресыщенно горька она ни была.

Показушными прокубинскими демонстрациями, тем как Чарли равнодушно воспринимает происходящее с ним и вокруг него, Вилгот

Шеман внушает зрителю мысль: человеческая жизнь не стоит того, чтобы ее можно было принимать всерьез. Словом, никогда не оглядывайся, живи и радуйся.

По Шеману сама жизнь и есть праздник.

Говорят, великим простительна глупость. В свою очередь нам ничего не остается, как бездумно повторять ахинею гигантов. Льву Толстому принадлежит немало откровенных в своей простоте суждений. В том числе и знаменито известное – "Человек рожден для счастья".

Предвзятость к Толстому возникла после прочтения воспоминаний

Горького. "Зашел разговор о Достоевском, – писал Алексей Максимович,

– "Он сумасшедший", – сказал Лев Николаевич про Федора

Михайловича". Ей богу, в "зеркале русской революции" есть что-то от Сатыбалды. По Толстому счастье это как у Пьера Безухова: жить с

Наташей Ростовой, девочкой не сумасшедшей, но с симптомами прогрессирующего слабоумия.

"Кто ты такой? Ну, кто ты такой?! Бумажная твоя душа!".

Х.ф. "Чапаев". Сценарий и постановка братьев Васильевых.

Безухов напомнил Болконскому о фразе князя, сказанную им на прогулке в Лысых горах.

– Да, я сказал, что падшую женщину надо простить. – сказал князь Андрей. – Но при этом не сказал, что я могу простить.

Что верно, то верно. Попользовался падшей женщиной, верни туда, откуда взял и при этом не забудь простить.

Шкодные автор и его герои.

…В книжном магазине в Хельсинки я провел полдня.

"Один день Ивана Денисовича", издательство "Посев". Пролистал за полчаса и неизвестно почему запомнилось слово "возносчиво". Это так молится Иван Денисович, возносчиво обращаясь к небесам. Где

Солженицын откопал это словцо? В религии я ни бельмеса, но, по-моему, "возносчиво" меняет местами зэка и бога – непонятно, кто из них двоих Господь, а кто каторжанин?

"Бодался теленок с дубом" куда как интереснее "Ивана Денисовича".

Жаль, денег не хватит купить, да и провозить опасно.

Ага, Твардовский… Ничего такого про Александра Трифоновича

Александр Исаевич не пишет, но опять же тон… Человек дышит ядом на своего благодетеля. Это не новый тип пассажира. Солженицын Долохов из "Войны и мира". Пожрал, поспал в хозяйском доме, да и навалил кучу у порога. Вот почему засела во мне "возносчивость". Солженицын никого не желает оскорбить, унизить, это у него само собой получается – заблудившийся "ик" помимо воли превращается в "пук".

Вторая книга истории злоключений писателя запомнилась репликой

Г.М., папиного старшего товарища. На правлении Союза писателей СССР, где исключали Солженицына из членов Союза, земляк отмочил: "У

Солженицына все плохо… Казахстан освоил целинные просторы и идет от успеха к успеху".

Тоже хороший мальчик.

В музыкальном салоне по телевизору показывают выборку матчей одной восьмой финала европейских кубков.

– Скучно. – за спиной раздался капризный женский голос. -

Показали бы лучше то кино… Особенно, что было в мужской бане…

Я обернулся. Позади стояла, держась за спинку кресла, и весело смотрела на меня Нина Трошинская. Надутые губки и притворно-жалобный голос землячки свидетельствовали: от жизни не спрятаться за футболом. Круиз свободно может превратиться в курьез, когда в легкий шторм на пути в Ленинград рядом с тобой плывет столь опасное создание.

Нина, Нина, Ниночка… Березка вологодская… На черта я тебе сдался? Я не Чарли из "Веселых детей природы", я – черт знает что.

…Мы спускались на берег по трапу в Ленинграде, кто-то тронул меня за локоть. Это была она. Трошинская деловито сказала:

– Дай мне свой домашний адрес.

Сейчас думаю: не повстречайся в круизе Нина, и вспомнить о

Скандинавии было бы нечего.

С Варваром обмывали возвращение из-за границы.

Вспомнилась недавний разговор с Кенжиком.

– Пару раз в одной компании встречался с Ольгой Срединой. Знаешь, она еще не замужем. Ты помнишь ее?

Помню ли я Средину? Средина – это "2-85".

"2-85" не замужем? Мне то что? Хотя…

Напился с Варваром изрядно. Было что-то около десяти вечера. Я остановился возле дома, где живет Средина. Подумал: "Прошло тринадцать лет. Самое время ей позвонить. Что она скажет? Ничего не скажет. Я руки у нее просить не собираюсь".

– Алло.

Я узнал ее грудной голос.

– Оля, ты?

– Да.

– Это Бектас. Ты помнишь меня? Мы с тобой учились до четвертого класса.

В трубке воцарилась тишина.

– Ты меня слышишь?

– Слышу. Я помню тебя.

– Выйди… Я жду тебя у арки твоего дома.

– Прямо сейчас? Но я только что из ванной.

– Я подожду, пока ты обсохнешь.

– Пока я обсохну, ты замерзнешь. – засмеялась "2-85".- Хорошо, через пять минут я выйду.

Я во все глаза смотрел в арочный проем. Силуэт Ольги Срединой возник в арке внезапно, "2-85" быстро приблизилась и… дальше как отрезало.

Проснулся утром – ничего не помню и ни капли сожалений.

С тех пор я не видел ее и больше никогда не звонил.

Проявил пленку и отпечатал круизные фотографии приятель Шефа по работе.

– Димка удивился, – сказал Шеф, – почему на фото ты везде один.

Умка не уложилась в срок, не защитилась и из очных аспиранток перешла в инженеры. Проработала недолго и перешла в нархоз.

– Нас, чистых экономистов никто не ценит. – говорит она.

Умка заходит к нам поболтать с мамой.

– Тетя Шаку, у них в плановом отделе работает татарка. Та еще бестия…

Это она про пампушку-хохотушку Кэт, что заглядывает к нам в лабораторию покурить. Кэт не татарка, но сильно на нее похожа. С ней мы учились в институте. Живет она с мужем-узбеком Гапуром и младшим братом Маликом.

Полуеврей-полуказах Толканбаев заприметил Кэт, но связь продолжалась недолго – Кэт забеременела, решила рожать от смазливого метиса и легла на сохранение.

Кэт хотелось, чтобы ребенок был похож на красивого и умного

Толканбаева. Как при этом она собиралась выкручиваться перед Гапуром не известно, но институтские подружки дружно сходились во мнении, что Кэт выкрутится. Ей не впервой. Рисковала она сильно. Узбек парень здоровый, горячий и если бы узнал об измене, как пить дать, настучал бы по голове Толканбаеву.

Гапур ничего не узнал, но зато, прослышав, что Кэт дожидается от него ребенка в больнице, перепугался Толканбаев. Перепугался и перестал дружить с экономистом планового отдела.

В свою очередь Кэт жаловалась подругам на бесплодие мужа и говорила о том, как сильно желает завести ребенка. Ребенку от

Толканбаева не суждено было появиться. Случился выкидыш и из больницы моя однокурсница вернулась при своих.

Вернулась и продолжала приходить к нам покурить. Естетственно, старался первым поднести ей горящую спичку Шастри, который открыто заявлял о том, как ему нравится Кэт. Мысли об Альбине его не оставляли, но одно другому не мешает. Ушла от нас Альбина, как ушел в преподаватели и Володя Семенов.

Набравшись спирта в Чимкенте, куда мы с Шастри ездили сдавать отчет по свинцовому заводу, он признался мне:

– Альбина хочет меня. Может даже любит…

– Не может быть.

– Это большой секрет. Однажды я смотрел у нее дома телевизор, мужа ее не было и я почувствовал, как сильно она хочет меня.

– Надо было ее затюскать.

– Что ты, братишка! Муж ее почти друг мне, наши дачи по соседству. Не мог же я сделать ему подлость.