Я побежал на третий этаж. Позвонил в дверь. Прошла минута. Дверь

Валентина Алексеевна не открывала. Я снова позвонил. Никто к двери не подходил. Что он там делает? Я стал звонить беспрерывно, наконец щелкнул ключ в замке, дверь распахнулась.

Передо мной стояла Валентина Алексеевна в халате и прозрачной косынке на голове. Взгляд у нее был рассеянный. Я ничего не сказал и, не желая верить догадке, побежал в дальнюю комнату.

На кушетке лежал Доктор и застегивал штаны.

У меня сдавило дыхание.

– Ты…Ты что делаешь?

Доктор лыбился. Поднялся с кушетки взял меня на руки и подбросил к потолку. Я вырвался и побежал во двор.

Удивлялся я матушке. Она то откуда знала про все? А если знала, тогда почему делала вид, что ничего не происходит?

Через два дня Доктор с цирком уехал в Усть-Каменогорск. Вернулся в конце лета. Женька Клюев, Бронтозавр, Джон с открытыми ртами слушали на балконе рассказы Доктора о его проделках с циркачками.

С малых лет Доктор привыкал к самостоятельности. В сорок пятом и сорок шестом годах вставал в пять утра и шел занимать очередь за хлебом. И почти всегда успевал отоварить карточки. В сорок восьмом пошел в первый класс. Корреспондент "Акмолинской правды" на торжественной линейке спросил: "Ребята, кто из вас знает нашу главную песню?" Дети задумались. Но тут вышел из строя Доктор и запел: "Широка страна моя родная…". Школьная линейка подхватила песню, а через день и газета похвалила бойкого первоклассника. В пятьдесят пятом Доктор победил на городской олимпиаде по литературе

– за сочинение он получил первый приз – книгу Джона Рида "Десять дней, которые потрясли мир".

Брат охотно таскал меня за собой. Много чего увидел я благодаря

Доктору. С ним вместе встречал я и Хрущева. Брат прибежал с улицы и крикнул: "За мной! Народ встречает Хрущева!".

Никита Сергеевич ехал в открытой машине вверх по проспекту

Сталина. Милиция в рупоры призывала соблюдать порядок, не выходить на проезжую часть. Куда там. При появлении кортежа народ схлынул с тротуара и запрудил дорогу. Люди метались, перебегали с одной стороны на другую. Я растерялся. В кутерьме мне ничего не увидеть.

Не долго думая, Доктор поднял меня над собой и усадил к себе на шею.

Я успокоился и завертел головой во все стороны. Теперь я видел все.

Миновав Комсомольскую, кортеж замедлил ход. Хрущев опирался на спинку переднего сиденья и что-то кричал. Должные ехать впереди и по бокам, мотоциклисты тоже сбивали порядок. Они вырвались вперед, а потом вдруг, ни с того ни сего, разом остановились рядом с нами. Из глушителей мотоциклетов густо валил дым. Седоки беспорядочно лупили ногами по сцеплениям. Дымом обволакивало встречающих, вереницу кортежа. Мотоциклы тарахтели и не желали заводиться. Их уже объезжал

ЗИС с кинооператорами, а мотоциклисты продолжали отчаянно буксовать на ровном месте. Следом за киносъемочной шла машина с Хрущевым. В

Никиту Сергеевича со всех сторон летели цветы. Главная машина поравнялась со мной и Доктором, я подпрыгнул на шее брата и самым радостным на свете человеком закричал во все горло: "Хрущев!

Хрущев!…".

Никита Сергеевич широко, по-доброму улыбнулся и помахал мне желтой соломенной шляпой. Из всей беспорядочной гущи незнакомых ему людей он выбрал одного меня! Я чувствовал, я видел своими глазами: приветственный взмах шляпы руководителя страны адресовался именно мне.

Мотоциклы вновь повели себя непонятно. Как по команде перестали тарахтеть, враз зачихали, с нарастающим треском заревели и в облаках дыма автомобиль Хрущева ушел вверх по проспекту.

Доктор заканчивал десятый класс. В какой институт поступать – родителям думать не надо было. Друг Ануарбека Какимжанова работал ректором технологического института в Чимкенте. В конце июля брат уехал поступать в институт, а Шефа, Джона и меня родители отправили в пионерлагерь

Я попал в отряд для дошколят. Фанерный домик наш с высоким крыльцом особняком от остальных горбился на холмике.

Выходя на крылечко, от нечего делать, я долго смотрел на ребят.

Пацаны кричали, играли в догонялки. Не мог я разобрать: чему они радуются? И почему уныние не оставляло меня здесь, где как говорил

Шеф, мне будет обязательно хорошо и весело.

Понемногу до меня стало доходить, что мне положительно чего-то не хватает, чтобы быть такими же здоровыми и жизнерадостными как все.

Разыгрывалось первенство лагеря по футболу. На большой поляне сошлись отряды Шефа и Джона. Братья были капитанами отрядных команд.

Какие они были дома, такими они оставались и на поле. Шеф подчинял игру своих ребят единственной задаче – во что бы то ни стало победить. Джон на поле забывал о том, что он капитан команды, думал прежде всего о фейерверках, заигрывался, ломал коллективную игру. Он заставлял ждать товарищей, когда ему надоест в одиночку пробиваться к воротам. Джон прокидывал перед собой мяч и старался не просто убежать от соперника, а непременно обвести. Он играл не на команду – на зрителя. Когда Джон финтил на скорости, тогда ему иногда удавалось обойти двух-троих соперников. Если же вздумывалось обыграть стоя на месте – получался пшик.

После игры я не подходил к Джону. Раза два при встрече на лагерной тропинке он шипел: "Отвали на пол-штанины…". Шеф не стеснялся брата-дошкольника. Но он постоянно вертелся среди ребят и про меня если и вспоминал, то только когда мы невзначай сталкивались на пол-минуты в столовой.

Смена превратилась в ожидание возвращения домой. Так бы и нечего вспомнить, если бы не разговоры с пареньком из шефовского отряда.

Было похоже на то, что он, как и я, не любил бегать и прыгать как все, и никуда не спешил. Поболтали мы и появился у меня если не друг, то товарищ, с которым можно было дотянуть до конца смены.

Пацаны носились, а я рассказывал пареньку все, что слышал от взрослых. Он слушал меня внимательно и из вежливости не поправлял меня даже тогда, когда я нес откровенную отсебятину.

Однажды он привел с собой пионеров из первого отряда. Показал на меня и сказал: "Он знает, как делается атомная бомба".

Это он зря. О том, что атомная бомба делается из урана в нашем дворе знали все, в том числе и я. Не больше. Я так и ответил на вопрос: "Бомбу делают из урана". Один из пионеров принялся допытываться: "Из какого урана?"

– Из урана 235.

– Молодец! – мой товарищ победно посмотрел на пионеров.

Его приятелю мой ответ еще ни о чем не говорил.

– Дальше что?

– Что дальше? – удивился я. – Все.

Пионеры переглянулись. Товарищ мой подмигнул мне. Ну что же ты?

Забыл что я тебе рассказывал? Постой… Но разве так можно? Товарищ улыбнулся. Еще как можно, давай.

Я выпалил:

– Бомба собирается из двух равных половинок урана… Между ними свинец…Это, как его там…Ну… чтобы случайно не взорвалась…

Пионеры отстали от меня.

…Костер догорал. Физрук проталкивал железной палкой к центру огня недогоревшие сучья, ветки. Снопы искр поднимались в ночное небо. Песни спеты, речевки отбарабанены. Скоро отбой. Справа от меня кто-то испуганно крикнул: "Змея!" Лагерный сбор поднялся на ноги, смешался и тут же рассыпался на кучки. Змея где-то рядом. Куда бежать?

Шум и гам перекрыл зычный голос физрука: " Спокойствие! Я ее убил".

Одной рукой физрук держал змеюку за хвост, другой подсвечивал карманным фонариком. Гадюка с разлохмаченной башкой оказалась столь маленькой и худющей, что было удивительно, как ее кто-то из наших заметил ее в темноте.

Убить змею убили. Но оставаться у потухшего костра уже никому не хотелось. Лагерное пространство освещала единственная лампочка на столбе аттракциона "гигантские шаги". Отряд цепочкой – рука за руку

– потянулся за вожатой.

"И-и-и-и…" – девчонки на крыльце с визгом прижимались друг к дружке. Всем хотелось поскорее прошмыгнуть внутрь отрядного домика.

За окнами прошелестел ветер с ущелья. Было страшноватенько.

Страшноватенько становится тогда, когда спать еще не хочется и появляется желание подразнить свалившуюся темноту. Уюту убежища не хватало манящей, как щекотка, жути.