Как только в нас возникает нужда, мы слышим добрые слова в свой адрес, обещания, призывы "Родина на вас надеется". Но, Как только опасность миновала, мы просто отщепенцы и вновь на обочине жизни. А ведь братва только и ждет, когда спецназовцы демобилизуются, чтобы пригреть их. Вместо профессиональных воинов мы можем получить убийц.

"Нам в раю места нет, гореть в аду от причиненных бед", – так поется в отрядной песне "росичей". Отец Андрей из Новочеркасска, доброволец от церкви, вовсе с этим не согласен. Он верит, что точка опоры души должна быть вне ее и что религия даст этим людям состояние равновесия. Этот молодой мужчина приехал в отряд по собственной воле и временно сменил рясу на камуфляж и автомат. Его глаза сквозь стекла очков сияют знакомым идеализмом. "Если меня ранят, я не получу никакой страховки. Если меня убьют, моей семье никто не поможет, – говорит отец Андрей. – Но это мое собственное решение. Ребята нуждаются во мне".

Что касается того сомнительного факта, что священник взял в руки оружие, это не тревожит его совесть. Он считает, что в жизни бывают ситуации, когда и служитель бога вправе использовать силу, защищая справедливость и заветы своей религии.

Не каждому в этих краях везет получить утешение церкви в смертный час или перед битвой. А тут запросто можно войти в царствие небесное с рекомендательным письмом от духовного лица. И "росичи" ценят это. Отец Андрей – свой парень в этой компании, над ним дружески подтрунивают. Он легко принимает шутки и легко прикладывается к стаканчику водки, словно к причастию. Но глаза У него тревожные, словно у пастуха, что не успел загнать стадо в коровник до наступления грозы. Он уверен, что война в Чечне – это не вопрос борьбы с терроризмом, а схватка не на жизнь, а на смерть двух религий.

Главная работа для "росичей" – зачистки. Военные это Делали просто. Бросали гранату в подвал, потом спрашивали: "Документы есть?" Если остался кто-нибудь, кто мог ответить "есть", тогда бросали вторую гранату и после этого входили. Это называлось "постучаться". Сейчас на зачистки ходят внутренние войска и обязательно с представителями Минюста, чтобы соблюсти хотя бы минимальную законность. Все это называется вполне мирно и пристойно – проверка паспортного режима.

У "росичей" есть свои приметы перед операцией. Нельзя фотографироваться и нельзя бриться. Бреются ребята, в лучших французских любовных традициях, не с утра, а к вечеру. И еще одно правило: не брать с собой журналистов.

Мы не сразу поладили с ребятами. Сначала была настороженность, неприятие, язвительная ирония. Потом выпили водки, съели яичницу, и атмосфера потеплела.

После долгих раздумий Игорь сказал: "Ладно, возьмем вас с собой. Выезд завтра в пять утра".

К ночи они разошлись, разгулялись, их было не угомонить. Давали жизни помаленьку. И под водочку, под водочку. А я умирала от желания поспать. Свет белый не мил, так спать хочется. Закрыть глаза и раствориться в усталости. Я порывалась уйти. Но они держали меня железно: "Ну, нет уж. Раз начали, надо идти до конца. Догуляем, а после на зачистку". Я упиралась. Но они неплохие психологи, эти ребята. Они решили нас с Олегом разъединить, а для начала поссорить. Они сталкивали нас лбами, дразнили его мужское самолюбие:

– Ну, ладно, она баба, спать хочет. Что с нее Возьмешь? Но ты же мужик. Пусть она идет, а ты оставайся. – Как это так? – возмутилась я. – Я без Олега не уйду.

– Тогда оставайтесь оба.

Они "разводили" нас в таком духе минут тридцать, пока Олег не начал смеяться.

– Мужики, хватит дурковать. Мы вместе пришли и вместе уйдем.

Мы вышли от "росичей" в час ночи. Я шла и думала, как странно устроен человек.

Вот кругом холод, война, вечно мокрые ноги, люди озверевшие и усталые, повидавшие то, чего не следует человеку видеть, развалины домов, зачистки. А я радуюсь. Радуюсь тому, что влюблена. Вот дурочка! Кто бы мне сказал, что я буду так счастлива в Чечне? Ну и дела. А главное, стоит только руку протянуть, и мой человек рядом. А сейчас мы идем домой, в "бабочку" – в наш с ним "дом" на несколько ночей. Хорошо-то как! И ужасно весело!

На следующее утро мы поехали на зачистку села Алхазурово. Меня посадили на танк сверху. Просто подняли и закинули наверх, как мешок с картошкой. Внутри танка ехать опасно, еще опаснее, чем сверху. Если танк подорвется, сгоришь внутри заживо, как в гробнице.

Я сидела, вцепившись одной рукой в какие-то железяки, и ледяной ветер с такой силой бил мне в лицо, прерывая дыхание, что приходилось свободной рукой прикрывать нос и рот, чтобы дышать"Ветер-ветрило, не дуй в мое рыло". На мне была защитная толстая куртка (Сема одолжил). Мою прекрасную белую куртку, которая давно уже не белого цвета, велено было снять. Я сидела на танке и страдала от того, что на мне огромный бронежилет, и я стала неповоротливой, неуклюжей и медлительной, как медведь. Нагибаться невозможно, а поворачиваюсь я теперь только всем телом.

– Ребята, – скулила я. – Можно я его сниму? Я похожа на пивной бочонок.

– Не смей!

Ох, как я страдала! Я так упрямо боролась за свою красоту в здешних условиях. В моем маленьком элегантном сундучке – косметика всех видов: тоники, кремы, пудра, помада, термальная вода для умывания, душистые очищающие салфетки. И мои губы всегда накрашены, а ногти наманикюрены. И голову я умудряюсь мыть холодной водой, а с утра брызгаю на себя духами "Ангел". И сапоги каждый вечер я очищаю мокрой грязной тряпкой в корытце, что совершенно бессмысленно. Как только я выскакиваю на двор по малой нужде, то тут же проваливаюсь в грязь.

А теперь еще этот чертов-чертов бронежилет!

Когда мы приехали в село Алхазурово, меня сняли с танка. Ко мне приставили молодого красавца по кличке Титаник, в сущности, мальчика с очень нежной, юной кожей и великолепной фигурой.

– Смотри, Титаник, – сказали ему. – За нее отвечаешь головой. Ни на шаг не отходи.

Когда я забегала вперед, меня притормаживал Игорь:

– Даша, я не понял. Ты что, бессмертная или бесстрашная? А ну назад! Не беги впереди паровоза.

Я сняла бронежилет, потому что он придавливал к земле, и сразу почувствовала себя птицей, все было любопытно. Признаться, я любовалась ребятами как женщина.

Я не смогла остаться Равнодушной к мужской силе, которая струилась от "Их, как тепло от нагретой печки. В их внутренней Напряженности не было ничего общего с той взвинценностью, от которой сводит скулы и холодеет низ живота. Им не приходилось брать себя в руки, они просто не знали, что такое колебания, и оценивали опасность с филигранной точностью.

Каждый дом в селе сулил расправу. Если верить донесениям разведки, жители здесь по ночам превращаются в волков и убегают в лес. "Росичи" шли подобравшись, как для прыжка, красивые и страшные одновременно. Женщины села высыпали на улицу, и в глазах их был такой огонь, что мои собственные глаза начало жечь. Нелегко дышится в атмосфере крови, которая окружает любого русского в Чечне.

От помощи местных гантамировцев спецназовцы пренебрежительно отказались: "А-а, тимуровцы! Без вас обойдемся!" Молодых мужчин, диковато-красивых, вороной масти вытаскивали из домов и раздевали прямо на улице, искали шрамы от ран и следы приклада на плече. Метод, с помощью которого "вычисляют" ваххабитов, поразил меня своей простотой. "Мы их ловим и заставляем снимать штаны. Если нет трусов, значит, ваххабит. Они не носят нижнего белья", – так объяснил мне суть дела один из спецназовцев.

Один из задержанных попытался удрать. Ergo поймали и раздели, предварительно разбив лицо крепким, рассчитанным ударом. Трусов у него не оказалось так же, как и документов. Его поставили К стенке. Глядя черными, дымящимися злобой глазами на своих обидчиков, он истово молился. У задержанного изъяли записную книжку, где несколько страниц были исписаны номерами стволов оружия-"По всему видать, главным был, – сказал молодой мент. – Отвечал за раздачу оружия". Еще двоих мужчин нашли в подвале местной мечети. Парень лет восемнадцати нервно сжимал и разжимал кулаки, острые глаза его воровски бегали, лоб покрылся испариной, несмотря на холод. Вторым оказался красивый, зрелый мужчина с уверенными, спокойными манерами. Их тоже увели.