При якоре был также кусок каната. К последнему звену приклепали конец оборванной орловской цепи и выбрали слабину шпилем, а потом броненосец остался на становом якоре, убрав запасный.

Вчера ушел обратно в Европу разгруженный пароход «Церес», с которого мы на последних стоянках принимали уголь. Немецкий капитан предложил взять от нас почту в Европу. Кают-компания пригласила капитана парохода и агента Северо-Германского ллойда провести с нами вечерок после окончания погрузки. Немцы были очень польщены и явились одетыми с иголочки, а у нас всюду еще была грязь и угольная пыль. Офицеры выглядели не чище трубочистов, так как пришли в кают-компанию прямо с работы и еще не успели как следует отмыться после погрузки. По-немецки из нас как следует никто не говорил, а поэтому объяснялись по-французски и по-английски, кто как умел.

Глава XXI. Мыс Доброй Надежды. Шторм в Индийском океане

6 декабря. Кончаем счеты с Атлантическим океаном, который ласкал и баюкал нас на своей груди почти два месяца.

С 11 часов утра сегодня слева открылись в облаках высоты южной оконечности Африки, а с 2 часов мы уже огибаем мыс Доброй Надежды, Столовую гору и другие береговые вершины. Перед заходом солнца показался грозный контур мыса Кап, напоминающий своим профилем Гибралтар. Мы проходим в 10 милях от берега. Когда поровнялись с Капштадтом, из порта вылетел английский крейсер и наблюдал за движением эскадры, но не сближался с нею.

После Ангра-Пекена мы встретили в океане сильную зыбь, оставшуюся, видимо, в виде отголоска той штормовой погоды, которую мы переждали на последней стоянке. Длинные валы зыби высотой футов 15 подкатывали к нашим броненосцам от берегов Америки, подхватывали их, как легкую скорлупу, и вздымали на своем гребне. Когда же броненосец проваливался между двумя водяными холмами, то скрывался весь горизонт и с ним вся эскадра. Тем не менее наши новые броненосцы никакой бортовой качки не испытывали и при всех вертикальных колебаниях, которые они совершали, следуя профилю волны, их мачты сохраняли почти вертикальное положение. Между тем идущие в хвосте крейсера «Нахимов», «Аврора» и «Донской» уже сейчас мотаются с борта на борт, ложась в обе стороны градусов на 20.

9 декабря. Шторм в Индийском океане.

Вчера мы выдержали жестокий шторм, которым нас встретил Индийский океан. В первый раз я видел океан в настоящем гневе. До сих пор он лишь слегка хмурился, и только его могучая зыбь докатывалась до нас как слабый отголосок дальней ярости. Но на этот раз он со всею силой обрушился на эскадру.

Ветер стал крепчать на другой день после того, как мы миновали мыс Кап, направление — зюйд-вест, с кормы в правый борт. Уже накануне ночью волна несколько раз стремительно вкатывалась на ют, покрывая крышки светлых люков кают-компаний. Два раза в буфет впереди барбета 12-дюймовой кормовой башни ворвались целые каскады воды через открытый светлый люк. Вестовые до утра выбирали воду ведрами и керосиновыми банками. Пришлось задраить все отверстия, кончая вентиляционными грибовидными колпаками. Внутри стало душно и сыро. Но и эти меры недостаточно предохраняли от попадания воды внутрь корабля. Как ни старались мы еще в Кронштадте привести в порядок наружные крышки, но сейчас под бешеным напором воды при ударе океанских волн текут все люки, орудийные порты и иллюминаторы. Через дверь кормового балкона врываются струи воды каждый раз, когда корму покрывает очередная волна. На утро в кают-компании уже набралось столько воды, что при крене она с шумом перекатывалась с борта на борт.

На юте осталось еще до 120 тонн угля, лежащих открыто на палубе. Убрать его было невозможно, так как на корму ежеминутно вкатывались догонявшие нас гигантские валы. Смывая уголь с палубы, они подхватывали оставшиеся предметы — корзины, лопаты, доски — и, перевалив через ют корабля, сбегая шумным каскадом, сбрасывали все за борт.

Временами весь правый срез оказывался во власти дикой волны, которая, догнав броненосец с кормы, яростно неслась по срезу, срывая трапы, стойки, стрелы, а затем обрушивалась на среднюю 6-дюймовую башню. Наш корабль, получив удар в борт, вздрагивал всем корпусом, зарывался носом в уходящую волну, а кормой высоко поднимался к небу. И тогда начинался отчаянный перебой гребных винтов, от чего палубы дрожали, как в лихорадке.

К полудню размеры водяных громад выросли настолько, что по временам скрывали следовавший за нами броненосец «Ослябя» и всю колонну кораблей впереди. Я неотлучно оставался наверху, созерцая картину дикого разгула взбунтовавшейся стихии. Вот на корму «Орла» накатывается гигантский вал. Отвесная водяная стена, увенчанная на вершине белоснежной пеной, скрывает весь горизонт за кормой. Ее нависшая толща насквозь просвечивается дивным изумрудным переливом, а ниже у ее основания разверзается черно-синяя пучина океанской глубины, изрезанная бахромой вкрапленной пены. Мы, зрители, приютившиеся на спардеке и увлекаемые могучим продольным размахом килевой качки, на мгновенье теряем всякое представление о своем положении в пространстве. Когда корма стремительно проваливается в разверзшуюся позади пропасть, а нос лезет на гору, корабль становится, как конь на дыбы, и весь таран до самого киля повисает в воздухе.

Но океан не терпит праздного любопытства. Он долго угрожал нам, пока мы созерцали с восторгом его буйную силу, и, наконец, решил проучить нас. В то время как мы любовались со спардека взъерошенными валами, прячась за барьер из кормовых коечных сеток, он выбрал момент и, сложив вместе две гигантские волны, вдруг стремительно бросил их вдогонку кораблю. Мгновенно весь ют с 12-дюймовой кормовой башней исчез, поглощенный бездной, а гребень взметнулся через сетки и ворвался на спардек, вихрем заметавшись по палубе. Мы ухватились за что успели, но вода всех сшибла с ног и покатила по палубе к борту. К счастью, никого не унесло за борт через прорез в коечных сетках. Однако все вымокли настолько, что пришлось идти переодеваться.

В этот момент через мамеринец 12-дюймовой кормовой башни вода хлынула сплошным потоком в батарейную палубу и залила ее чуть не по колено. Даже бывалые моряки, не один год бороздившие океан, увидели, что положение становится серьезным.

Получив хороший урок, я перебрался на правое крыло среднего мостика и с секундомером в руке стал вести наблюдения над поведением «Орла» и других кораблей эскадры. Здесь я был на достаточной высоте и видел всю спардечную палубу корабля, а также мог следить за качкой остальных наших спутников. Мой глаз приходился на 40 футов выше ватерлинии, а средний мостик совпадал с осью продольных размахов броненосца. Поэтому я мог делать выводы о действительном возвышении гребня волны над ее впадиной. В некоторые моменты, даже стоя на этой высоте, я видел, что надвигавшаяся на корму волна перекрывала горизонт.

Из ряда наблюдений я установил, что средний шаг волны (расстояние между двумя последовательными гребнями) достигает одной с четвертью длины корабля и, следовательно, близок к 500 футам. При высоте волны в 40 футов отношение высоты волны к ее длине получалось равным 1/12, что указывало на весьма значительную крутизну волны и говорило о чрезвычайном напоре урагана.

Чтобы развести такое мощное волнение, шторму нужен был разбег не менее 3000 миль. А так как он надвинулся с юга, то надо полагать, что штормовые волны образовались далеко в водных пространствах Антарктики и накапливали свою силу не менее двух суток непрерывно.

Эскадра шла со скоростью в 10 узлов, а попутные валы обгоняли нас, забегая вперед, на 6 метров в секунду. Отсюда можно сделать вывод, что абсолютная скорость волн достигала 22 узлов при силе ветра, по определению штурманов, 11–12 баллов.

Определив элементы волны, я занялся наблюдениями над поведением корабля. «Орел» не имел правильной бортовой качки с установившимся периодом и делал лишь одиночные быстро затухающие размахи, не превышавшие 6° на борт. Так же вели себя и остальные броненосцы типа «Суворов».