– Какие грехи?.. – ужасаясь чему-то прошептала актриса: – Какие у меня грехи?.. – и неожиданно уткнулась в ладони и бесшумно расплакалась, судорожно дергая плечами.

Петр не стал ее успокаивать, ждал, когда она отрыдает. Ей же от этого будет легче.

А вокруг бурлила жизнь: по обе стороны бульвара мчались потоки машин, иногда звонко сигналя. Мимо скамейки шли прохожие, пробежали подскакивая от избытка чувств две школьницы, видимо у них отменили занятия. И никто не обращал внимания на мужчину и на украдкой плачущую женщину, будто их не было. Весь мир был по ту сторону жизни, а они по эту, непонятно какую. И не живые, и не мертвые.

Через полчаса, Стрельцова оторвала зареванное, с размазавшейся тушью, лицо от ладоней и всхлипывая спросила:

– Что же делать?..

– Исправлять себя, – жестко ответил Петр.

– Как исправлять? – продолжала всхлипывать актриса: – Это невозможно исправить, потому что давно прошло… А я здесь, застряла в одном дне… Как я исправлю?.. – и она по детски шмыгнула носом.

– Я же не предлагаю исправлять ситуацию, которая давно прошла, – твердо сказал Петр: – Нужно исправлять самого себя.

Стрельцова стала успокаиваться: вытащила из кармана куртки зеркальце, платочек и стала вытирать черные потеки на щеках.

– Вам хорошо говорить, – убитым голосом произнесла она: – У вас наверное и грехов-то почти нет. Вон вы какой уверенный в себе. А у меня…

– Сделанного не исправишь! – зло, с шипением в голосе, бросил Петр, заметив, что Мария испугалась его вида. Он уже без нервов, но холодно продолжил:

– Я еще раз повторю: исправлять нужно не грехи, а самого себя! Плох тот человек, что совершает мерзости, но еще хуже тот, кто получает от мерзостей удовольствие и радуется совершенному.

Актриса долго думала над его словами и с надеждой посмотрела ему в глаза:

– Так еще можно все поправить?

– Если честно осудить самого себя… покаяться… Не для отвода глаз, не для публики, а до глубины души, если она у тебя есть.

– Вам говорить легко, – с упреком произнесла Мария: – Что вы делали последнее время?

– Почти пять лет сидел дома, – хмыкнул Петр: – Я пенсионер.

– Но вы не так уж очень… – она запнулась: – Выглядите?.. Я бы никогда не подумала…

– За выслугу лет, а не за возраст, – терпеливо объяснил Петр.

– Угу! – покивала головой Мария, поняв о чем речь: – Ну а раньше… Что вы делали раньше?

– Работал ликвидатором, – спокойно сказал Петр. Ему почему-то сильно захотелось рассказать ей все, или почти все о своей жизни. И от появившегося желания стало страшно.

– Аварии какие-нибудь? – продолжала интересоваться она.

– Людей ликвидировал.

– Как это?!

– По всякому: кого из пистолета, кого удавкой, кого холодным оружием или ядом, газом. Все было.

– И много?..

Петр на секунду задумался и честно сказал:

– Много.

– Вы были палачом?! – догадалась актриса, и немного отшатнулась от него.

– Да нет, – хмыкнул Петр: – Скорее киллером. Палачи работают в тепличных условиях, а я – в боевых. Последние годы ликвидировал профессионалов, которые тоже были ликвидаторами. И как видите – выжил. Хотя многие из них, как я считаю, сильнее и более умелые, чем я. Против них на моей стороне был лишь один плюс – неожиданность.

Стрельцова недоверчиво покачала головой:

– Вы работали на мафию?

– Нет, – вздохнул Петр: – Еще до мафии. Я работал на государство.

– А как же вы… Вас?…

– Вы правильно все поняли, – усмехнулся Петр: – Меня должны были тоже ликвидировать. Но, очевидно, произошла какая-то накладка, – он не захотел говорить про гаденыша-кадровика, готовившего себе группировку.

– Дико как-то! – удивленно произнесла Мария: – Но совсем не исключено.

– Даже очень дико, – согласился Петр.

– Так вам никогда отсюда не выбраться, – задумчиво произнесла она: – Мои грехи против ваших совсем ничего не весят.

– Я надеюсь, что выберусь, – криво усмехнулся Петр: – Ликвидировал я не особенно чистоплотных людей. У каждого из них была уйма грехов. А потом: я ведь все делал чисто механически – без желания, без злости, равнодушно. Мне было все равно, если неожиданно отменяли приказ о ликвидации, даже тогда, когда нужно было сделать последнее движение, я не расстраивался.

– Вы такой жестокий?

– Не было у меня жестокости. Была работа. Но и жалости не было. Вот когда вы подползали к двери, в первый раз, во мне что-то шевельнулось, вроде жалости к вам.

– Так вы наблюдали за мной?!

– Да. Вы же возомнили, что можете распоряжаться жизнями людей по своему усмотрению. А вдруг бы после того, как Стас отрубил голову невинному человеку, наступило нормальное время?!

– Вы убили Стаса? – почти равнодушно спросила Стрельцова.

– Пару раз, – признался Петр, и неожиданно поинтересовался: – А вам его не жалко?

– Он же бомж!.. – возмущенно начала было актриса и внезапно прикусила язык.

– Вот-вот, – хмыкнул Петр: – Он такой же человек, как и мы, как остальные.

– Я должна его увидеть! – Стрельцова резко встала со скамейки.

– Не спешите, – остановил ее Петр: – На вокзале вы его не найдете.

Она вопросительно смотрела на Петра, ожидая продолжения.

– Он искупает грехи своим способом, и по-моему – удачным, – Петр улыбнулся: – Молодой парень, влетел по глупости… Ничего, скоро выкарабкается.

Актриса медленно села на скамью. Мимо бежали люди, торопясь успеть что-то сделать, не обращая на парочку никакого внимания.

– И что дальше? – устало поинтересовалась Мария.

– Можно пойти ко мне, если не боитесь.

Женщина грустно улыбнулась:

– Я устала бояться. А после того, как вы в меня стреляли, вообще…

– Думаете отомстить? – с иронией поинтересовался Петр.

Она вновь усмехнулась:

– А какой смысл? – махнула рукой: – И зла почему-то нет. Даже неприязни… Стала словно из дерева. Хожу через день, наверное три месяца подряд, на репетицию «Птичьей стаи». Пьеса отвратительная! Все сидят, морщат лбы, запоминают свои реплики. А я уже весь спектакль наизусть выучила. Так надоело!.. Если бы вы знали!..

– Знаю, – вздохнул Петр, поднимаясь со скамьи и протягивая ей руку: – Пойдем?

Оказавшись в его квартире, она усмехнулась:

– Все почти как у меня. Только в моей комнате висят разные финтифлюшки и слоники с собачками из фарфора от бабки.

Петр водрузил полиэтиленовый пакет с продуктами, которые они купили по дороге, на кухонный стол.

– Осматривайтесь, – сказал он: – Все стандартно, как в вашей квартире. А я пока что-нибудь сварганю, – он вытащил из пакета две бутылки: одну с водкой для себя, другую с вином, для нее. Стрельцова настояла на выпивке. Потом вспомнив, полез в комод и извлек на свет коньяк. Мария прочитала этикетку и чуть-чуть приподняла брови, от удивления, но ничего не сказала.

На кухне они выпили сначала по рюмочке коньяку, а потом каждый свое: он водку, а она вино. Закусили жареной колбасой и сыром. И немного попили чаю. Потом Мария прошла в комнату, задернула жиденькие занавески на окнах и попросила:

– Разденьте меня… А то я забыла как это происходит.

Петр подошел к ней, присел на край кровати и стал неумело расстегивать пуговицы на блузке:

– А я вообще забыл, что это такое, – серьезно сказал он. – Так что придется учиться всему заново, если получится.

– Ничего, – успокоила его Мария, и погладила по голове: – У нас все получится.

У них действительно все получилось. Потом они заснули. А вечером, когда уже стемнело, Петр подскочил на кровати, разбудив разомлевшую Марию. Он резко стряхнул с отяжелевшей левой руки черные капли на пол: линолеум вновь задымился в местах падения брызг.

– Что случилось? – сонно поинтересовалась Мария, и приподняла голову, принюхиваясь: – Чем так воняет?

– Твоими грехами, – буркнул Петр, перестав трясти рукой и взяв на кухне чайник, залил дымящиеся пятна.

– Я не понимаю… – растерянно произнесла Мария.

– Подарок одного знакомого, – стал объяснять Петр: – Сделал мою левую руку каким-то накопителем человеческой грязи. А мне это совсем не нужно.