Жаль, конечно, что не удалось побывать в отпуске. Но жизнь мою скрасили два приезда Ларисы. Первый раз через семь месяцев, потом еще через пять. Утром мне сообщали, что в Плесецке – жена, и душа моя пела. Мне давали отпуск на сутки или двое и отпускали в Плесецк.

До учебки ехал на поезде, оттуда на газике с увольнительной в

Плесецк. Лариса снимала комнатку в деревянной избушке. Туалет во дворе. Рядом с ним груда пузырьков от одеколона – в стране сухой закон. Весь день мы нежимся в постели. Плесецк деревянный, весь коричневый от дорог, до деревьев и домов – снега уже нет, а зелени пока нет. Днем ходили фотографироваться в местное ателье. После первого свидания я чуть не опоздал из увольнения. Не было автобуса.

Побежал пешком, тяжело в шинели. Через пять минут меня догнал пустой автобус, остановился. Поблагодарил водителя. А во второй раз Лариса приезжала осенью. Рассказала, как в ожидании московского поезда в

Плесецке съела несколько пирожков с клюквой. По пять копеек пирожок.

Какая прелесть. Вы ели пирожки с клюквой?

У нас замечательный командир дивизиона, подполковник. Подполковник

– высокое звание для наших мест. Он единственный в дивизионе.

Ближайший по званию к нему майор – замполит. Начальник штаба – капитан. Командир дивизиона человек интеллигентный. Дело свое знает, с юмором. Похож на Калягина.

Начальник штаба тоже был неплохой, профессионал. Капитан. Старше меня года на четыре. Его вскоре перевели куда-то. Пришел майор, лет сорока. Месяца два стажировался, тугодум, так ничего и не понял. За то легко делает несколько переворотов на турнике. Выглядит лет на десять старше. Кожа на шее дряблая, как у старика.

Замполиту (заместитель командира по политической части) лет сорок пять, а выглядит он на пятьдесят пять. На лице злодейская улыбка.

Ему подчиняются прапорщик – комсомольский секретарь, ефрейтор – завклубом и красноармеец – киномеханик. Ни кому из них нельзя доверять.

Командир нашей группы – капитан Полухин. Спокоен, подтянут, строг, при необходимости. Знает свое дело. Подтягивается тринадцать раз.

Думаю, у него и дома все в порядке. Завидую его жене и детям.

И старшина дивизиона, в первые полгода, был неплохой, Вася Поддубный.

В третьей группе служит старший лейтенант, ровесник мне, к которому я обращаюсь по имени отчеству, а не 'товарищ старший лейтенант'. Это звучит непривычно и напоминает свободу. Палыч не такой, как большинство офицеров. Однажды он в качестве дежурного по дивизиону сопровождал группы в столовую. Идем. Ребята переговариваются с ним, шутят.

– Отставить смех, – говорит Палыч серьезно, – Да я вас щас! – копается в кобуре и направляет на нас зеленый огурец. Как он не боится стукачей.

В армии я отметил два своих дня рождения. Первый не запомнился. А второй пришелся незадолго до увольнения. Отмечали шесть человек.

Ребята из Петербурга, Тулы, Москвы и Новгорода. Двое одного со мной призыва, двое старшего призыва, двое младшего. Родные прислали мне посылку, и мы хорошо закусили. У Лешки ключи от подвала. Два специалиста нашли колпак от лампы, налили в него какую-то техническую жидкость и стали быстро вращать в ней деревянную палочку. Через некоторое время палочка покрылась толстым слоем коричневой резины. В колпаке остался спирт. Боюсь, мой желудок будет возражать. И не только я не пил. Главное, что виноделы не обиделись и не настаивали.

Это в первые недели, когда мы только прибыли в дивизион, однажды днем сидим в казарме, ждем распоряжений. Часа полтора нашу группу не трогали – единственный случай за службу. В нашей компании два новобранца из Тульской области и один новгородский. Между ними зашел разговор о спиртном. В середине восьмидесятых в стране был сухой закон. Народ прибегал к различным уловкам в питии. В ход шли одеколоны, технические жидкости, очищенные народным способом. Меня поразило, как быстро живущие в разных концах страны мальчишки нашли общий язык. Со стороны можно подумать, что говорят аспиранты-химики.

Мелькают названия каких-то персолей, антимолей, крекинг, вулканизация. Они с полуслова понимают друг друга и с радостью открывают сходство или различия в деталях, делятся своими тонкостями и особенностями. Сижу, молчу и с любопытством наблюдаю, как сблизила их общая тема.

Домой меня отпустили не ровно через полтора года. Переслужил месяц с небольшим. Попросил маму прислать мне гражданскую одежду к увольнению.

К дембелю злодеям высылают из дому по двести рублей, на которые они покупают подарки родным и близким и одеваются сами. Двести рублей – это не малая сумма – месячный оклад начальника конструкторского отдела. В солдатском магазине у прилавка два дембеля выбирают и покупают. На прилавке свернутая в несколько раз материя: на темно-свекольком фоне большие с кулак бутоны роз. Что ли платок для девушки? Только хотел спросить, кому. Продавщица расправила – мужские трусы. Не синие, общевойсковые, а попсовые. Я понял, что был на грани провала. Жаль, что поленился купить их на память. И ведь была мысль: 'такого больше не увидишь'. И не дорого к тому же, рублей пять.

Один из обязательных атрибутов дембеля – альбом фотографий. Его также присылают из дома. Это толстая книжка в кожаной обложке, тисненая золотом, рублей за шестьдесят, восемьдесят. Хотя в дивизионе запрещено иметь фотоаппарат и фотографировать, альбомы заполнены карточками. Многие альбомы со стихами и куплетами про родину, про любовь, про душманов: 'а душман попьет кваску, купит эскимо, ни куда не торопясь, выйдет из кино…'.

Дембеля тщательно готовят свою парадную форму. Если они едут зимой, начесывают шинель. Шапку, потерявшую форму, замачивают в воде, натягивают на четыре учебника политэкономии и оставляют в сушилке. Для растяжки шапок в бытовой комнате есть приспособление, напоминающее голову. Четыре части его расходятся или сходятся, при вращении винта. Но почему-то предпочитают учебники.

Давно отслужившие граждане иногда из дома высылают свою парадную форму дембелям. Однажды я видел дембельский китель. Такой был на

Геринге, когда он руководил люфтваффе. По всему контуру китель прошит белым поливинилхлоридным шнуром. Аксельбанты. Яркие нашивки

'СА', 'Marlboro', значки.

На груди дембеля сверкает десяток значков. Тут и свои, и обмененные, и купленные. Некоторые офицеры могут достать любой значок с удостоверением за ящик клюквы или банку сушеных подберезовиков.

Палашевский переулок.

В поезде я переоделся в гражданское. С утра не отрываясь, стоял у открытого окна, смотрел на приближающуюся цивилизацию. Ах ты боже господи, настрелялси досыти, для моей для милушки теперь оставлю силушки. Два часа пополудни. Ярославский вокзал. Как легко лететь по ступенькам подземного перехода в серых старых моих ботинках. После полутора лет сапог. Заехал к маме на час, а потом к Ларисе. Она писала, что снимает квартиру на Палашевском переулке, с подругой.

Приехал. Четырехэтажный особняк. На площадке две квартиры. Окна квартиры выходят на восток, юг и запад, балкон, эркер, комната для прислуги. Потолки три сорок. Проводка наружная – плеточкой на колках, выключатели в металлическом корпусе тумблерного и кнопочного типа. Телефон – черный, пуленепробиваемый вариант. Шнур у телефонной трубки прямой, как в кинофильме 'Волга – Волга'. Сориться мы начали на третий день.

Квартиру Лариса сняла год назад с подругой на условиях ухода за престарелой бабушкой.

Месяца три я бездельничал. Столько разрешал КЗОТ, чтобы не прервать трудовой стаж.

Прошло три недели, и мы с Ларисой поехали в Каунас к ее родственникам. Они приютили нас у себя в общежитии офицеров-вертолетчиков. Также как у русских, у литовцев окончания женских и мужских фамилий отличаются. У мужчин фамилии оканчиваются на -ас, -юс, у женщин на -ене. Я не знал и спрашивал встречных: