Под Вяземами наткнулся на две линии старых окопов. Глубиной примерно по колено. Тянутся не прямой, а ломаной линией. Большие деревья растут иногда на краю или из самого окопа. Вторая линия глубже в лесу и отстоит от первой метров на сто. Конечно, во время войны леса там не было. По тактике, должна быть и третья линия. И проходить она должна была вдоль глубокого оврага по реке. Какой смысл давать противнику спокойно преодолеть овраг и лишь через сто метров встречать его в окопах. Но следов этой линии не видно. Или ее вспахали снаряды, или перекопали искатели.
По поводу чистоты в поселке я погорячился. Чисто, потому что добросовестно убирают дворники, среднеазиатская семья. А мусор бросают так же, как в Москве. Большинство домов без мусоропроводов.
Дети, которых заставляют вынести мусор перед уроками, бросают пакеты в траву или даже в подъезде. Взрослые дяденьки обильно усеивают землю пивными бутылками и банками, дети бросают пакетики от чипсов и сухариков, тетеньки – картонные упаковки для яиц оставляют у подъезда. Послушайте! Ведь, если мусор бросают, значит – это кому-нибудь нужно?
В библиотеке поселка взял Григоровича 'Антон Горемыка' и 'Дело было в Пенькове' Антонова. Мама дала мне почитать 'Книгу беспокойств' Дмитрия Лихачева, 'Воспоминания' и 'Колымские рассказы'
Варлама Шаламова и 'Раковый корпус' Александра Солженицына. В
Голицыно купил Герцена 'Кто виноват. Сорока-воровка. Доктор Крупов'.
'Доктора Крупова' читал впервые, и мне понравилось.
Купил диск с текстами классических авторов. Перечитал 'Очерки бурсы' Николая Помяловского и 'Педагогическую поэму' Антона
Макаренко. 'Педагогическую поэму' я читал лет пятнадцать назад, живя еще в другом государстве, и сам другой был. Хорошая книга, рад, что перечитал ее.
Несколько лет на моей книжной полке на Комсомольском стоял двухтомник Есенина. В то время я никак не мог найти времени почитать его. Мне были известны, конечно, несколько Есенинских стихотворений, песен на его стихотворения, но не более.
А сейчас вдруг стало интересно. Купил сборник Есенина. Он гений. Я читал Пушкина, Тютчева, Ахматову. Никто не может так написать о природе.
Интересно, о чем пишут другие поэты и почему одних любят и читают, а других нет? Стал покупать современников: Булата Окуджаву, Евгения
Евтушенко, Леонида Филатова, Андрея Вознесенского, Николая
Заболоцкого, Ярослава Смелякова. Перечитал Марину Цветаеву, Бориса
Пастернака, Владимира Маяковского.
Меня не трогала раньше Марина Цветаева, теперь мне нравится ее ранняя поэзия.
Владимира Маяковского считал большевистским выскочкой. И еще неприязнь была к нему как к человеку из-за высказываний Бунина и других.
Окуджаву, за исключением десятка стихотворений в Интернете, ничего до сих пор не читал. Мне радостно, что теперь я знаком с ним.
Купил сборник стихов Пушкина и Агнии Барто, повести и рассказы
Василия Шукшина, 'Прощание в июне. Старший сын. Утиная охота'
Александра Вампилова. Очень люблю фильм 'Старший сын' и мне захотелось прочесть подлинник. Сборник Михаила Зощенко из рассказов
20-х, 30-х, 40-х годов, 'Голубой книги', писем и документов. Мне никогда не приходилось читать рассказов Зощенко 20-х годов. Их просто не издавали с тех самых пор. Очень смешно пишет. И человек он хороший. А еще я купил сборник произведений Александра Володина. Мне нравятся его 'Пять вечеров' и 'Осенний марафон'.
Я взял себе котенка. Совсем обычной породы. Серый с неровным белым пятном на груди, белой переносицей и белыми кончиками лап. Шерстка у него мягкая, мягкая и густая. Мяукает коротко, всегда с вопросительным знаком: 'м?' и всегда по делу. Часто при этом дергает вверх подбородком (не как штабс-капитан Овечкин). Зовут его Титюшья.
Задние ноги у него стройные. У Мурмяши были кривые, но скрывались шерстяными штанами.
Во многом Титюшья похож на Мурмяшу, такой же хулиган. Но есть и свои особенности: лазает по шторам, легко открывает любые двери и не жует рубашку. Часто подолгу смотрит на меня, не отрывая глаз. А
Мурмяша, когда мы встречались взглядами, сразу дергал головой и радостно мяркал.
Листик весной родила. У меня. Поставил ей ящик в комнате, постелил полотенца и прикрыл ящик шторой. Получился альков. На каждого котенка уходило до часу. Родила двух живых, одного – мертвого. Я уже понял, что последний – неживой – не шевелится в животе, и волновался, получится ли у нее. Хозяйка Листика работала, она пришла на следующий день и забрала котят. Листик прибегала ко мне несколько дней подряд и обнюхивала ящик. Часто я встречаю ее у дома, она всегда весело подбегает, муркает и провожает меня. Иногда Листик как прежде приходит ко мне поспать на подоконнике. Титюшья не оставляет ее в покое, пытается врезать лапой, но получает сам. Переносица его в царапинах. Листик только обороняется и отбегает. Когда она была на сносях, однажды я кормил ее и других кошек. Она бросалась даже на крупных собак, которые подходили ближе, чем на десять шагов.
Привез Маме молодой клен. Выкопал его под своим окном. Это было радостной неожиданностью для нее. У нее под окном совсем пусто.
Сразу же пошли сажать. Плодородный слой здесь сантиметров десять, дальше сухая глина. Подсыпали земли для цветов. Клен прижился. В следующий раз, когда мама приехала ко мне, мы сходили в лес и вырыли молодую калину. Мама и ее посадила под окном.
За дело друзья, по рабочим местам, пусть песней проносится ветер.
Мы твердо уверены будут и нам все наши завидовать дети. Беги же счастливая юность моя, заветные дали, родные. И там, где пройдем мы, возникнут поля, сады зашумят золотые.