Черная кошка родила четырех котят, они лежат в картонной коробке на лестнице между вторым и третьим этажом. Девчонки школьницы играются с котятами, кутают их в теплые тряпочки. Когда прохожу мимо, присаживаюсь и глажу им головки. Другая кошка провожает меня до третьего этажа, садится у квартиры, в которой ее кормят, и вопросительно смотрит на меня: раз другие открывают, значит, и я могу.

У ветеринарной лечебницы на пути в лес меня часто встречает ласковая белая с черным кошка. Тычет головой в ноги. Четырьмя лапками встает на кроссовки. Замрет и опять тычет.

В лесу ландыши. Прихожу каждый день и вижу, как поднимаются их стебельки, с зелеными горошинами, увеличиваются и становятся белыми нижние, пока еще закрытые бутончики. Вскоре поляны пестрят белыми колокольчиками. Чтобы понюхать, встаю на коленки. Один сорвал – тринадцать колокольчиков на ножке. По лесной дорожке ползают темно-синие жуки и полуживые майские.

Сходил в Кусковский парк и на Кузьминское кладбище. Стер надпись на плите, которую сделал полтора года назад.

За окном проливной дождь. Все птицы попрятались, один соловей поет. Дождь шелестит, а соловей периодически вступает. В лесу их десятки, они любят кусты сирени. Люди останавливаются и слушают.

В глубоком лесу, в траве у дороги еле слышно мяукает рыжий котенок. Кожа да кости. Взял и понес его домой. Подхожу к футбольному полю. На моем пути стоит дяденька с рыжим котенком на руках. Иду дальше. Обгоняют четыре школьницы, одна говорит: 'садист'.

Котенок прожил у меня до следующего утра. Есть он не мог. Утром, часов в пять слышал, как он спрыгнул на пол в соседней комнате и не пошел к нему. Вчера он странно засыпал, зарывшись в наволочку с бельем. Теперь я подумал – выживет. В восемь зашел – передние лапки парализованы, голова лежит на полу. Двигается, шатаясь, отталкиваясь задними лапками. Я утопил его. Налил теплой воды и утопил. Горько плакал. Зарыл Рыжика в школьном саду. Обернул полотенцем.

В течение этого месяца посторонние на улице дважды предлагали мне взять котенка.

Во время пробежки у конного двора видел трех бельчат. Они меньше обычной белки в два раза. Гоняются друг за другом спиралью по старой иве.

В зоомагазине у мышек узкие худощавые ручки с длинными пальцами, как у аристократов.

Упали цены на гречку с 25 рублей до 23-х. На сахар с 20 до 19.

Выросли:

– на мыло 'Сейфгард' с13 до 22 рублей.

– на пряники трех разных сортов с 33 до 40 рублей.

Морковь стоит 30 рублей, картофель – 16 (старый) / 28 – молодой, капуста – 16 рублей.

В середине июля написал письмо послу США с просьбой о политическом убежище.

На следующий день прохожу мимо овощной палатки на Кузьминском рынке. В дверном проеме стоит дядя и говорит кому-то внутри 'прощай,

Россия'. Я на ходу сказал ему 'прощай, прощай'. Он слышал, но не посмотрел на меня.

Прочел статью о Лемешеве и Козловском. Козловского в Большой посадил Сталин. В 54-м Козловский ушел из Большого, как написано в статье – по неизвестным причинам.

Днем отключился телефон. Он спаренный с соседкой из 60-й квартиры, старушкой. Дома ее нет. Я беспокоился, ждал, что позвонит посол.

Через час старушка открыла – трубка не плотно лежала.

В нотариальной конторе, месяц назад, маме и Саше посоветовали нанять адвоката, иначе дело не сдвинется. Тогда адвокат просил две тысячи долларов. Сегодня – две с половиной. От него отказались. Мама и Саша съездили в риэлтерскую контору. Квартиру оценили в 50 -55 тысяч. За услуги возьмут 6-7%.

Не дождавшись ответа от посла, сам позвонил в посольство. Работник посольства сказал, что нужно писать консулу. Нет, встретиться с ним нельзя, только письмо. Лучше передать его через северные ворота.

У северных ворот две россиянки и американский полицейский с маленьким мальчиком, играющим на травке. Дорогу мне преградил милиционер. Злобное лицо. Он спросил, что я хочу, и сказал, что письма передают через южные ворота. На южных воротах письмо мое забрал милиционер и при мне пропустил через какой-то аппарат.

Неужели опять пропало. Вообще-то я предполагал, что они вскроют его, но думал, что все-таки потом передадут консулу.

Прошла неделя, ни звонков, ни писем. Опять густо пошли дяденьки: ходят по пятам, сумасшедшие, велосипедисты, перпендикулярные прохожие. Последние месяца три было относительно спокойно. Только ходят парами навстречу посередине дороги и влезают в очередь впереди. Видимо, мое письмо к консулу прочли. В письме не опишешь всех деталей, которые в совокупности называются почерком. У этих другой почерк.

Под балконом на кустах воробьиные детишки учатся летать. Летят медленно, часто машут крылышками и вскоре садятся.

Звонила мама, сказала, что риэлтер просит взятку 7 тысяч $. Нужно переписать договор с ним. Она хочет в договор о продаже квартиры включить пункт о покупке для меня жилья. Просится приехать ко мне сегодня, чтобы расписать мои траты и долги. Отказался – еще нет решения суда, и неизвестно когда дело кончится (кончилось через 10 месяцев). Судебная волокита навела меня на мысль: 'а вдруг в нотариальной конторе не зарегистрировали открытия дела о наследстве'. Говорю маме: схожу к нотариусу, попрошу посмотреть журнал регистрации. – Не ходи, навредишь только… Потом мама сказала, что существуют какие-то сроки, если не уложиться в них, то квартира переходит государству. – Ты имеешь в виду полгода после открытия наследства? – Нет. – Что за сроки, кто тебе сказал? Молчит.

– Надо узнать у адвокатов. Мама: – Это неудобно, потом: это дорого, потом: тебе никто не скажет прямо, все так запутано…

Ездили с мамой на Рижскую, в риэлтерскую контору. Комната переговоров большая, с несколькими столами. Пока мы два часа переговаривались, за дальним столом сидел другой клиент. Тетя, что его обслуживает, периодически отходит минут на двадцать и вновь возвращается. Пока ее нет, клиент что-то читает. Наш риэлтер закончил разговор обещанием, что квартира будет продана через два, три месяца. Когда он вышел, я откинулся на спинку и радостно сказал маме, что если так дело пойдет, то через полгода буду в Америке.

Перед клиентом на столе лежит предмет, футляр какой-то, не могу вспомнить. Он чуть повернул его и убрал руку, не отрывая глаз от своих листов.

У мамы после моих слов стало страшное лицо. – Пожалуйста, не надо,

– прошептала она. – Что случилось? – Я сейчас вообще уйду. – Ты думаешь, он подслушивает, – показал я на клиента, – это посторонний человек, да кому мы нужны? Может быть, клиент и слышит, но головы от листов не поднимает. Мама попросила меня выйти и за дверью сказала, что у меня могут потребовать справку из психдиспансера.

Рано утром пошел в Интернет-кафе в кинотеатре 'Высота'. Надоело от руки переписывать свои письма. Следующее письмо будет для

Хельсинской группы. Посетителей нет. Заплатил, сел. Через пару минут зашли два подростка. В зале пятнадцать пустых компьютеров – сели с обеих сторон от меня. Играют в стрелялки и орут друг другу через меня. Правый то и дело лезет локтем на мою клавиатуру. Отодвигал, отодвигал его. Потом пересел на противоположную сторону и попросил менеджера переключить меня. Прошла минута, вторая, заходит дяденька, лет восемнадцати и сел рядом со мной. Я сохранил начало текста на флоппи диск, собрался и ушел.

Звоню в Хельсинскую группу.

– Я бы хотел поговорить с Алексеевой.

– По какому вопросу? – женщина секретарь.