— Дерзкая шлюха! Вот тебе! — Рыжий Иост замахнулся плетью и ударил жену.

Затем, подняв свой железный кулак, он собирался ударить жену в лицо. В это мгновение между плющом беседки снова показалось дуло пистолета. Жизнь господина управляющего герцогскими владениями в эту минуту была в опасности. Но, на свое счастье рыжий Иост опустил руку, не нанеся удара, и со страшным проклятием направился к веранде. На ступеньках он еще раз обернулся и крикнул Ганнеле, все еще стоявшей прислонившись к беседке:

— Я уезжаю и не вернусь раньше вечера. Подумай и будь благоразумна. Все-таки ты моя жена и мать моего ребенка, и мне не хочется принимать против тебя крутых мер. Забудь подлого разбойника Отто Резике, который очень скоро непременно попадет или на виселицу или на колесо палача вместе со своим атаманом Лейхтвейсом; благодаря Богу, вот уже несколько лет, как он исчез из наших краев. Будь умницей, люби меня и не раздавай моего имущества.

Ганнеле отошла от беседки, закрыла лицо руками и, горько плача, опустилась на колени у цветочной клумбы. Несколько минут спустя из дома вышла служанка, держа в руках спеленатого ребенка.

Ганнеле быстро поднялась, не желая, чтобы кто-нибудь видел ее горе.

— Что тебе? — обратилась она к няньке.

— Я хотела спросить, где мне гулять с ребенком, в саду или идти в лес?

— Иди в лес и посиди там под тремя большими соснами. Я скоро тоже приду туда.

Однако нянька двинулась не сразу; она стояла в нерешительности.

— Неужели вы не поцелуете своего ребенка? Всего полчаса, как он проснулся, и вы еще не видали его.

Но молодая женщина стояла неподвижно. Нянька, вздохнув, сделала несколько шагов, но Ганнеле остановила ее.

— Дай мне ребенка.

Она взяла его из рук няньки и стала нежно целовать его розовые щечки.

— Нет, ты не виновато, бедное невинное дитя, что появилось на свет, ты не должно отвечать за пороки твоего негодяя отца. Ты моя кровь и плоть, мой бедный мальчик. Тебе и без того предстоит тяжелая борьба в жизни, чтобы избегнуть проклятья, тяготеющего над тобой с первого дня твоего рождения.

Ребенок, глядя на плачущую мать, весело улыбался. Ганнеле еще раз поцеловала его и, приласкав, отдала няньке, которая отправилась в соседний лес. Несколько минут спустя послышался стук лошадиных копыт. Рыжий Иост, уже совсем одетый, подъезжал на гнедой лошади. Ганнеле быстро отошла в сторону, чтобы избежать его поцелуя.

Так простояла она несколько минут в глубокой задумчивости.

— Прошлое, дорогое прошлое, — шептала она. — Там далеко осталось мое счастье. Теперь передо мною неумолимая, суровая действительность. Дай мне, Боже, силы выполнить мои обязанности до конца!

— Ганнеле!.. Ганнеле!..

Молодая женщина, как громом пораженная, подняла голову и, отступив от беседки, с удивлением взглянула на ее дверь.

— Ганнеле!.. Наконец-то я нашел тебя, моя Ганнеле.

В дверях беседки стоял высокий, стройный, бледный молодой человек с темно-русыми волосами.

Ганнеле глядела на него как на призрак, как на что-то сверхъестественное.

— Отто Резике? — наконец прошептала она бледными, дрожащими губами. — Отто Резике… это ты?

— Я, — ответил молодой разбойник.

В следующую минуту он бросился к молодой женщине, схватил ее на руки и внес в тёмную беседку.

Глава 87

ИСПОВЕДЬ ГАННЕЛЕ

Сад утопал в блеске солнечных лучей. Цветы благоухали. Бабочки гонялись друг за другом. Пчелы жужжали у лип, собирая с их цветов сладкий, душистый сок. Но внутри беседки происходило нечто другое. Там разыгралась буря, страшнее раскатов грома, блеска молнии, рева урагана — буря человеческих страстей и страданий.

Отто Резике опустил Ганнеле на скамью.

— Так ты все-таки узнала меня? — с горечью сказал он ей. — Тебе еще памятны черты моего лица? Ты еще не забыла, что на свете есть какой-то Отто Резике? В душе ты уж, наверно, давно схоронила меня и питала надежду, что я никогда не вернусь.

Ганнеле протянула к нему дрожащие руки. Она была так поражена, взволнованна и потрясена, что не могла произнести ни слова. Ее бледные губы дрожали.

— Не возражай мне, — горячо продолжал разбойник. — Я знаю, что ты хочешь сказать: ты приведешь оправдания, которые всегда в ходу у женщин, — станешь доказывать, что крайность и нужда заставили тебя ухватиться за этого человека, как за якорь спасения. Может быть, даже начнешь уверять, что не могла поступить иначе. Не правда ли, ты будешь утверждать, что рыжий Иост напоил тебя волшебным напитком, от которого ты лишилась сознания и затем была вынуждена обвенчаться с ним? Но я не ребенок и не верю сказкам. Нужда не могла тебя бросить в руки Иоста Эндерлина; ты всегда жила своим трудом и если бы любила меня, то с радостью перенесла бы лишения, чтобы только остаться верной и достойной моей любви.

— Отто, Отто, одно слово… Дай мне сказать одно слово!

— Я пришел сюда не для того, чтобы слушать твои сказки, я знаю, что ты мне изменила и продала себя. Ты решила: Резике никогда не будет моим мужем, он сделался товарищем Лейхтвейса. Я не хочу быть женою разбойника. А тут кстати является господин Иост Эндерлин. Положим, он отъявленный негодяй, но он господин управляющий герцогскими владениями и лесами, важная персона, владеет прекрасным домом, деньги загребает лопатой, хотя деньги эти покрыты кровью и потом бедняков и слезами вдов и сирот. Но какое мне до этого дело, я выхожу за Иоста и сразу делаюсь богатой и важной дамой? О женщины, женщины! Вы хищные птицы, без сожаления рвущие сердца доверившихся вам; ваши слезы — вода, ваши клятвы — болтовня попугая, который не знает, что говорит. А я, — продолжал Отто несколько смягченным и полным чувства голосом, — я любил эту женщину и доверял ей, я прозакладывал бы весь свет, так я был уверен в моей Ганнеле. Среди скитаний, среди опасностей и нужды ее образ постоянно витал предо мной; я чувствовал, что любовь облагораживает и возвышает меня… Ха, ха, теперь я вижу, что делил свой выбор с рыжим Иостом, известным на Рейне мерзавцем. Он платил там, где я умолял, он женился на той, перед которой я только изнывал… А я… я дурак… о, какой я идиот!..

Молодой разбойник ударил себя по лбу кулаком и, шатаясь, упал на скамью рядом с Ганнеле.

Она тихо взяла его руку, спустилась к его ногам, обняла его колени и смотрела на него своими большими голубыми, как незабудки, полными слез глазами. Под влиянием этого умоляющего взгляда, в котором не было и тени притворства и лицемерия, Резике начал судорожно рыдать. Его страдание облегчилось слезами.

— Он плачет, значит, он выслушает меня! — воскликнула Ганнеле. — Да, ты должен меня выслушать, — продолжала она в сильном волнении, медленно поднявшись с колен и встав перед ним со скрещенными на груди руками, — ты должен выслушать, прежде чем проклинать меня. Я не хочу, чтоб ты считал меня обманщицей. Хотя в тяжелую минуту своей жизни я поклялась унести в могилу мрачную тайну, связавшую меня с нелюбимым человеком, но ты имеешь право знать ее, и ты должен выслушать меня.

— Говори, — проговорил Отто усталым, разбитым голосом.

Несколько минут в беседке царила полная тишина. Ганнеле стояла, стыдливо опустив глаза. Лицо ее было залито густой краской. Признание, которое она собиралась сделать, было для нее так тяжко, что она несколько раз пыталась заговорить, но снова умолкала, закрыв руками пылающее лицо. Наконец она овладела собой.

— Отто, я никогда не забывала тебя. Я люблю тебя сегодня так же, как любила раньше, и буду любить до последних минут жизни.

— И это все, что ты можешь сказать мне, законная жена рыжего Иоста? — перебил ее разбойник. — Все, чем ты можешь утешить меня и успокоить мой справедливый гнев?

— Да, я законная жена рыжего Иоста, — продолжала Ганнеле, — но я не могла избежать этого.

— Не могла? Разве ты вышла за этого негодяя не по доброй воле?

— О, нет. У меня было два выхода: принять предложение Иоста или броситься в озеро, на дне которого я могла найти мир и забвение. Я выбрала первое, но не ради себя, а ради другого существа, которого не имела права лишать жизни.