– Простите. Мне следовало бы вам сказать, но я все откладывал. Думаю, мне не хотелось вас огорчать.

Пол не ответил.

– Это была легкая смерть, хорошая смерть.

– Да.

В комнате не было слышно ни звука, кроме скрипа вращающегося стула Тео. Наконец он сказал:

– Странно, но Анне, в отличие от других, всегда удавалось найти подход к Стиву. Не знаю почему. Может, это особый строй души, эмоциональный склад характера, чем мы всегда и пытаемся объяснить, почему люди влюбляются или, наоборот, не влюбляются друг в друга. Непонятно.

– Да.

– Думаю, если даже нам когда-нибудь и удастся отыскать Стива, мы с ним все равно останемся далекими друг другу. Айрис, бедная мать, никак не может с этим смириться.

Слова словно повисли в воздухе: «Айрис, бедная мать»…

Не Айрис и не Стив занимали в эту минуту все мысли Пола. Молча он спрашивал себя: что ты предполагал? Что она будет жить вечно? Всегда где-то будет, недосягаемая, недоступная, но будет? Словно воочию он увидел, как Анна стояла тогда в желтом платье рядом с усыпанным белоснежными цветами кустом, подняв в прощальном жесте руку.

С усилием прогнав от себя это видение, Пол резко поднялся.

– Мне пора. Я уже опаздываю. Я вам позвоню. Тео тоже встал.

– Простите, Пол. Я вас расстроил. Ведите машину осторожнее. Я вам тоже позвоню.

Уже подъезжая к парку, Пол вдруг резко развернул автомобиль. В нем внезапно вспыхнуло неодолимое, не поддающееся какому-либо разумному объяснению желание увидеть дом Анны. Это был небольшой крюк, в полмили, не больше, но он, вероятно, отправился бы и на край света в эту минуту, только бы взглянуть на него еще раз. Он видел его однажды, когда собирался поехать в Италию, и ему вспомнилось вспыхнувшее в нем тогда удивление и то, как он тут же подумал: дом ей вполне подходит.

Он остановил машину и устремил взгляд на дом. Мало кто в эти дни предпочитал жить в таком старом деревянном доме конца прошлого века. Большой, крепко сколоченный, с верандой, предназначенной для того, чтобы сидеть на ней вечерами всей семьей в ожидании прохожего, который бы развеял ненадолго скуку. Толстый стебель глицинии обвивал колонны веранды и свисал, словно бахрома, с ее крыши. Огромный вяз, выше, чем сам дом, бросал густую прохладную тень на одну половину переднего дворика. Вероятно, она весьма дорожила этим вязом, мелькнула у него мысль. Удивительно, как это он до сих пор помнил, что она любила деревья.

Так он и сидел в своем автомобиле, не сводя глаз с дома. Нетрудно было представить, каким он был внутри; слева от холла столовая, за которой располагались кухня и кладовая для провизии – довольно большая, как обычно бывает в таких домах; справа гостиная, состоящая из двух комнат, соединенных, скорее всего раздвижной дверью, и за нею солярий. Остекленный выступ над колоннами был, судя по всему, окном просторной комнаты, очевидно, спальни хозяев.

Спальня хозяев была сердцем дома, потому что сердце – в спальне, всегда. Всегда.

– Я хочу этого, – произнес Пол вслух какое-то время спустя. – Как бы ни было это поздно, чудовищно поздно, я этого хочу. Солидного законного брака. У меня такого никогда не было. То, что соединяло меня с бедной Мариан, было, Бог свидетель, законным, но это не было браком. Я не знаю, что чувствовала Анна в той комнате наверху, да и откуда мне это знать? Это могло быть для нее тайной пыткой, а может, она со временем смирилась, или это что-то среднее? Но что бы это ни было, это было не со мной. И я хочу испытать, наконец, что это такое, хотя я уже и стар.

Он завел машину и поехал домой. Когда он вошел, Ильза читала. На столике перед ней стояла чашка с кофе, и собака лежала у ее ног. При виде этой домашней сцены он сразу почувствовал, как на него снисходит покой. И снова спросил себя: сколько видов любви может испытать человек? Вероятно, столько же, сколько существует в мире мужчин и женщин, а может, и больше, так как любовь одного и того же мужчины к разным женщинам будет различной.

Он продолжал стоять у двери, не сводя с нее глаз.

Ильза подняла голову.

– Что новенького?

– Новенького ничего. Просто я люблю тебя, Ильза, и думаю, что мы с тобой должны пожениться.

– Пожениться? Это действительно что-то новенькое.

– Неправда. Разве ты забыла, как я просил тебя стать моей женой еще до того, как ты решила остаться в Израиле?

– Ах, да, правда, ты говорил мне об этом! – Называемые почему-то морщинами, тонкие, как паутинка, лужки в углах бездонных черных глаз придавали ее лицу лукавое выражение. – Но почему именно сейчас? Разве нам не хорошо и так?

Он подошел к ней и положил ей руки на плечи.

– Недостаточно хорошо. Слишком долго все это находится в подвешенном состоянии. Мне хочется чего-то конкретного, определенного. Я хочу… – он попытался отыскать верные слова, – я хочу, наконец, упорядочить свою жизнь, сделать ее такой, какой она должна быть.

– Конкретного, определенного? Как подарок ко дню рождения, в блестящей красивой обертке и с бантиком сверху?

– Если тебе так хочется. Но почему нет? Это и будет настоящим подарком. Мы отправимся к рабби с двумя свидетелями, выбирай сама, кого хочешь. – Мысль его работала четко, целенаправленно; он уже планировал, как все лучше устроить. – Только не Мег. Она сейчас у Тома в госпитале на Тихоокеанском побережье. Может, Лия с Биллом? В общем-то, мне все равно кого ты выберешь. А потом мы все это отпразднуем, устроим ланч или обед в каком-нибудь ресторанчике. Только мы вдвоем…

Смеясь, она прервала его:

– И ты не пригласишь свидетелей? Истинный джентльмен, каким тебя все считают? Ты подумал, как это будет выглядеть?

– Это будет выглядеть ужасно. Ты абсолютно права. Ладно, мы пообедаем вчетвером. А потом мы с тобой вернемся сюда и выставим всех за дверь, кроме Кейти.

– А Лу? – Она смеялась.

– Лу может тоже остаться. Ильза, я хочу этого! Она встала, обняла его и положила голову ему на плечо.

– О, мой дорогой, разумеется все будет так, как ты хочешь. Все…

Билл и Лия, к которым они обратились с просьбой быть свидетелями у них на свадьбе, пришли в настоящий восторг.

– Давно пора, – шепнула Лия на ухо Полу.

– Только никаких подарков, – сказала Ильза. – Я говорю абсолютно серьезно. В этой квартире столько фарфора, серебра и разных антикварных безделушек, чрезвычайно красивых, должна признать, что ими можно заполнить два магазина.

– Присоединяюсь, – поддакнул Пол.

– Хорошо, ловлю вас на слове, – ухмыльнулась Лия. – Но тогда за мной наряд для невесты, и если вы его не примете, то мы не придем. Вот так-то.

Итак, в назначенный день Ильза вышла из дома в самом, как она клялась, красивом костюме, какой ей когда-либо приходилось носить. Бледно-голубого шелка с отделкой из шелка цвета нефрита и такого же цвета нижней юбкой. В вырезе блузы сверкало золотое колье.

– Какое чудо! – воскликнула Лия, знавшая всех ювелиров от Тиффани и Ван Клифа на Пятьдесят седьмой улице до Гарри Уинсона и Картье на Пятой авеню, не считая множества других, не столь известных.

– Из Вены через Израиль, – только и сказал на это Пол.

Церемония была краткой и, как всегда, необычайно волнующей. После благословения рабби вся четверка на такси отправилась в ресторанчик «Таверна на лоне природы». Так решила Ильза, по словам которой, был «слишком прекрасный летний день, чтобы сидеть в помещении». Миновал полдень, а они все еще сидели и ели омаров, запивая их вином, к чему Лия, приятно всех удивив, добавила в качестве десерта испеченный ею свадебный пирог.

– Мы знаем друг друга уже много лет, – проговорила она; глядя с нежностью на Пола и Ильзу повлажневшими глазами, – и это один из лучших дней, какие у нас когда-либо были.

Ильза послала ей через стол воздушный поцелуй. Затем они все пошли пешком через парк к Пятой авеню и дому. По дорожкам на роликовых коньках катались дети, какой-то длинноволосый юнец играл на гитаре, и день был необычайно теплым и тихим. Ильза то и дело вытягивала перед собой руку, чтобы взглянуть на обручальное кольцо. Глядя на эту умиротворяющую картину и край неба, где голубой цвет незаметно переходил в нежно-зеленый, Пол почувствовал, что она навечно запечатлелась у него в мозгу; никогда он не был так счастлив. И он сказал это вслух: