Это был рискованный план, и немудрено, что он провалился. Одно из «воздушных писем», посланных Ямада в замок, было перехвачено, и восставшие таким образом узнали о его предательстве. Ямада был схвачен и приговорен к смерти. В то время, как он ожидал казни, начался штурм замка, и его освободили. Позже повелитель Мацудайра взял Ямада в Эдо, где он стал жить в качестве его слуги. Хотя ему не удалось доставить Амакуса Сиро противнику, он оправдал свое спасение, представив официальным лицам Бакуфу единственное детальное описание восстания со стороны инсургентов.[421]

Перед возвращением в Эдо, командующий сделал последние распоряжения. Голова Амакуса Сиро была отослана в Нагасаки, где ее выставили на публичное обозрение вместе с головами его старшей сестры и Кодзаэмона. Его мать и маленькая сестра были казнены, а оставшиеся родственники отосланы в деревню у Симабара, где и преданы смерти.[422] Наконец, старый замок Хара, видевший столько отваги и страданий, сравняли с землей, дабы никогда он не смог больше стать местом смуты или паломничества смутьянов в будущем.

Восстание окончилось полнейшим провалом. Были не только казнены десятки тысяч его участников (за исключением предателя Ямада), но условия жизни крестьян стали гораздо хуже, чем были. Точно так же, как бесполезное сопротивление Ёсицунэ сыграло прямо на руку его брату, так и Великое Христианское Восстание 1637-38 годов оказалось чрезвычайно удобным для правительства с самых разных точек зрения. Поистине, это было единственным его историческим результатом. Прежде всего, почти все христиане из бывших самураев и все основные силы оппозиции запада Кюсю были удачно собраны в замке Хара и уничтожены одним ударом — мечта любого репрессивного режима. Более того, потенциальные бунтовщики на остальной территории Японии получили грозное предупреждение. Для правительства сёгуната в Эдо и для местных властей на западе восстание было последним серьезным вызовом более чем на два столетия; его подавление привело к эпохе закона и порядка в чрезвычайно эффективной форме централизированного феодализма. Лишь изредка долгое и спокойное существование Токугава нарушали заговоры и волнения, которые должным образом подавлялись превосходящими военными силами.

Для управления в Симабара и Асакуса были назначены новые местные и областные начальники, и некоторые из самых страшных методов администрирования были упразднены. Однако, восстание принесло мало реальных улучшений в судьбе крестьянства,[423] которое продолжало тяжко трудиться и отдавать большую часть произведенного в качестве налогов. При этом, оно имело своим результатом еще большее ужесточение религиозных преследований, особенно на западе Кюсю. Все подозреваемые верующие были умерщвлены, а отступников заставили подтвердить свое отречение, повторив ритуал попрания священных образов. По приказу Бакуфу области, где была проведена децимация, — Симабара и Амакуса — были заселены путем принудительной миграции из различных районов страны, где христианство не прижилось.[424] Особые меры были приняты, чтобы стимулировать буддизм. Бакуфу, теперь взявшее в свои руки прямой контроль над островами Амакуса, поощряло строительство новых храмов и синтоистских святилищ, внедряло обучение, внушавшее неприятие подрывной веры, принесшей им столько беспокойств и расходов.[425]

Поражение восстания Амакуса Сиро ознаменовало конец открытой приверженности христианской вере в Японии. Бакуфу, ставшее чрезвычайно подозрительным после восстания, проводило теперь антихристианские указы еще более последовательно, чем ранее, и результаты были поразительными.[426] Самая крупная волна арестов прокатилась приблизительно двадцать лет спустя в городке неподалеку от Нагасаки. Гость-крестьянин в разговоре сказал об одном мальчике-христианине, наделенном сверхъестественными силами, большими, чем даже у Амакуса Сиро. Власти, не теряя времени, схватили около шестисот обитателей деревень, из которых 411 были казнены, семьдесят семь умерли в заключении, а девяносто девять отпущены после того, как совершили ритуал отречения.[427] Время христианского сопротивления давно прошло.

Другим незапланированным, но еще более важным результатом восстания, стало усиление антииноземной политики сёгуната. Христианское восстание сделало отношение правительства к иностранцам еще более неприязненным и стимулировало распространение ксенофобии среди многих членов правящего самурайского сословия. Консервативные элементы в правительстве сочли это идеальным предлогом для усиления сакоку, — политики замкнутости от внешнего мира, принявшей теперь самые крайние формы. В 1639 году новый указ Бакуфу нанес смертельный удар торговле с Португалией, имевшей уже вековую историю. На протяжении последовавших двухсот лет, единственными западными торговцами с Японией были голландцы, которые своим бесславным поведением при Симабара доказали, что не собираются поддерживать местных христиан. Указ проводился в жизнь с драконовской жестокостью. В 1640 году португальский корабль из Макао привез в Нагасаки посланников, просивших правительство смягчить его запрет. Их должным образом арестовали, связали, бросили в тюрьму, а корабль сожгли. 1 августа главный посланник сёгуна обратился к ним со следующими жесткими словами:

Негодяи! Под угрозой смерти вам запрещалось даже возвращаться в Японию а вы осмелились не повиноваться. В прошлом году вы были осуждены на смерть, но вам милостиво даровалась жизнь. Поэтому сейчас вы не заслуживаете ничего, кроме самой мучительной смерти; но, поскольку вы прибыли без товаров, а только чего-то просить, ее заменят легкой смертью.[428]

К каждому из шестидесяти одного посланника был приставлен палач, и их всех обезглавили на холме казней в Нагасаки. Тринадцати членам экипажа было разрешено вернуться в Макао, чтобы сообщить о судьбе своих хозяев и отвезти официальное послание с предупреждением: «…[даже если] сам король Фелипе, или даже сам христианский Бог, или великий Будда нарушит этот запрет, они заплатят за это своей головой!»

Вероятно, в любых условиях изоляционистская политика Японии должна была достичь этого конечного результата, однако восстание в Симабара, закончившееся катастрофой, несомненно стало непосредственной причиной мер, которые не только лишали христианское движение всяких надежд на внешнюю поддержку, но так или иначе оказали воздействие на практически все стороны японской жизни. Вряд ли именно этого результата ожидали Амакуса Сиро и его инсургенты.

Жизнь Амакуса Сиро, какой бы причудливой и неясной она ни казалась, практически по всем позициям совпадает с образцом японского героизма поражения. Он храбро сражался за дело, которое было обречено, и, после обычного периода начальных успехов, привел своих соратников к полному поражению. Фантастические порывы и мужество восставших в Симабара, в противовес осторожным, верным расчетам их противника, никогда не имели успеха в мире трезвой реальности. В легенде Амакуса Сиро предстает чистым, идеалистическим юношей, обладающим сверхъестественными способностями и романтическим очарованием Ёсицунэ, ведущим отчаявшихся крестьян с Кюсю в бессмысленный бой с силами властей. Его героическая искренность отражается в неумении строить точные, реальные планы и в отказе воплощать свои идеалы путем переговоров и компромисса.[429] Генерал-победитель, повелитель Мацудайра наслаждался плодами своего успеха, однако никогда не обрел того поклонения, как наш герой, и сейчас практически забыт всеми, кроме студентов, штудирующих историю эпохи Токугава, — ибо, неизбежно, великим лицом событий при Симабара оказался проигравший.[430]