О самих Кусуноки мы не располагаем никакими определенными сведениями. Поскольку о них не упоминается ни в одной из многочисленных генеалогий того времени, ясно, что они не входили в число значительных воинских фамилий, а также не могли принадлежать к киотосской аристократии.[258] Отец Масасигэ был малоизвестным провинциалам, носившим имя «Кусуноки, Непрофессиональный Священник из Кавати»,[259] который, несмотря на намек на духовность, содержавшийся в написании имени, однажды был замечен за хулиганскими выходками, включавшими покушение на собственность соседей. Традиция предполагает, что (подобно Ёсицунэ) Масасигэ получил образование при храме.

Считается, что до пятнадцати лет он был послушником — студентом в монастыре эзотерической школы Сингон в провинции Ямато. Здесь он стал серьезным ученым и (вновь подобно Ёсицунэ), выказывал особый интерес к боевым искусствам. Однажды к нему в руки попал редкий китайский труд по военной стратегии и, с помощью этих тридцати томов он достиг такого уровня знаний, что настоятель монастыря, в совсем не буддийском припадке страха, зависти и досады, пытался покончить с ним с помощью наемных убийц в близлежащем лесу.

Вакуум сведений о жизни Масасигэ до тридцатисемилетнего возраста заполняется множеством версий. Предполагалось, что он был ученым, принадлежавшим к преуспевающему классу провинциальной аристократии, и большую часть жизни провел в Кавати, управляя своими владениями, или служа управляющим наделами, принадлежавшими другим, либо арендуя государственную собственность. По одной причудливой теории, Масасигэ имел торговые связи и путешествовал по стране, заготовляя (и это — героический самурай!) сульфид ртути или киноварь. Наиболее благопристойная подборка предположений гласит, что его юношеские увлечения военным делом привели к тому, что он стал профессиональным военным; после того, как за ним закрепилась репутация храброго и искреннего бойца, он служил вассалом — то ли Бакуфу в Камакура, то ли императорской семье в Киото, или в одном из ближайших крупных монастырей.

Из того, что известно о темпераменте Масасигэ и о его поздних партизанских действиях, можно сделать вывод, что, если он и был профессиональный военным, то не служил вассалом какого-то господина, а действовал более или менее независимо, расположив свою ставку в каком-либо укреплении в гористом районе провинции Кавати, где его поддерживала небольшая группа сподвижников, без сомнения походивших более на вооруженных бандитов, чем на солдат. Это совпадает со многими послевоенными описаниями Масасигэ, в которых он характеризовался достаточно непочтительно, как акуто.[260] Слово это здесь переводится, как «человек вне закона» или «головорез», и предполагает тип независимого, яростного самурая, знакомого любителям кино по ролям Мифунэ Тосиро.

Среди первых документальных свидетельств о Масасигэ мы наводим донесение, датированное 1332 годом, в котором акуто Кусуноки, лейтенант гвардии Среднего Дворца, обвиняется в том, что он ворвался в некое императорское владение, где учинил акты жестокости.[261] При том, что этот инцидент и является важным в качестве одного из самых ранних достоверных фактов его жизни, в большинстве довоенных исследований он сознательно опускался. Хотя мы располагаем немногими деталями, есть достаточно свидетельств того, что Масасигэ и его вооруженные приспешники временами занимались набегами на частные владения, чем был известен еще его отец, «светский священник из Кавати», так что в семействе Кусуноки это стало почти традицией. «Ясное Зеркало» (Масукагами) — известная историческая хроника тех времен рисует героя прямолинейным, независимым, воином-роялистом, обитавшим в горах Кавати:

Был человек по имени Кусуноки Масасигэ, лейтенант охраны Среднего Дворца, на которого Его Величество положился с самого начала событий. Храбрый и стойкий по природе, он тщательно укрепил свое жилище в провинции Кавати [чтобы] в случае, если ставка Его Величества [на горе Касаги] станет слишком ненадежным местом, он мог бы проследовать туда [в безопасности].[262]

Вскоре после бегства императора из столицы, силы Бакуфу атаковали его укрытие на горе Касаги и захватили его без особых сложностей. Годайго бежал из осажденного монастыря и направился в Кавати, как предполагается — в надежде достичь укреплений Масасигэ у горы Конго. Его сопровождала горстка высокопоставленной знати, с которыми он обменивался грустными стихами о трудностях путешествия и своей горестной судьбе. Как водится, маленький отряд заблудился, и вскоре император был пойман и переправлен обратно в столицу в качестве пленника Бакуфу. В момент пленения волосы Годайго были в беспорядке (крайнее унижение для любого аристократа, не говоря уже об императоре), и одет он был в простую полотняную одежду.[263] «Хроника Великого Спокойствия» следующим образом элегически описывает возвращение Годайго:

Когда группа с императором быстро продвигалась на восток вдоль Седьмой улицы и к северу по реке на пути к Рокухара, все те, кто это видел, проливали слезы, а кто слышал чувствовали боль в сердце. Увы, как грустно! Еще вчера Его Величество восседал высоко на императорском помосте, окруженный сотнями чиновников, облаченных в церемониальные одежды; сегодня же он низвержен в грубое тростниковое жилище восточных варваров и выставлен на обозрение множества охраняющих его военных. Подобна сну [жизнь человеческая].[264]

Как только беспокойный император оказался полностью в их руках, военные власти поспешили отстранить его, заменив на троне представителем Старшей линии. Им был император Когон, и ему Годайго был обязан теперь передать императорские регалии.[265] Бакуфу, которое всегда изображали в роли негодяя, на самом деле действовало в соответствии с прецедентом и правилом альтернативного наследования, которым сам Годайго столь грубо пренебрег.

Словно желая подчеркнуть законность процедуры, они должным образом назначили члена Младшей линии наследным принцем, которому надлежало в свое время сменить на троне императора Когон.

Счастье Годайго ушло в надир. Попытка выступить против военных окончилась неудачей, и теперь Бакуфу решило отправить его в такое место, откуда он не сможет уже причинить никаких неприятностей. В третьем месяце 1332 года его сослали на небольшой островок вулканического происхождения в пятидесяти милях от побережья Японского моря.[266] Говорят, что по пути в ссылку Годайго был впечатлен проявлениями дружеских чувств к себе и враждебности к своим военным пленителям.[267] Это вполне могло укрепить его уверенность в том, что режим Бакуфу непрочен, и что через недолгое время он сможет вернуться. Несмотря на свое поражение, Годайго упорно отказывался от предложений покинуть мир и стать монахом.

На этом этапе развития событий на сцене впервые появляется прославленный воин Кодзима Таканори, военачальник-роялист из провинции Бидзэн. Узнав о падении укреплений на горе Касаги, он был очень расстроен, и, когда до него дошли известия о ссылке Годайго, он собрал последователей, решившись в последней отчаянной попытке спасти императора на границе провинции Бидзэн. К несчастью для Кодзима, маршрут императорского кортежа был изменен, и к тому времени, когда он со своими людьми достиг верной дороги, было уже слишком поздно. Необескураженный этим, Кодзима позже проник в сад дома, где Годайго проводил ночь под сильной охраной, и на одной из сторон большого вишневого дерева выцарапал иероглифы стихотворения. Оно было основано на эрудированном упоминании пассажа из китайской истории и аллегорически заверяло императора в преданности до смерти. Невежественные восточные стражи были не в состоянии понять написанное, однако сам Годайго немедленно понял намек и был весьма доволен, узнав, что у него в стране все еще есть такие стойкие (и образованные) сподвижники. В последующих главах «Хроники Великого Спокойствия» Кодзима появляется часто, как храбрый воин, вплоть до своего последнего поражения и смерти оставшийся верным императорскому делу.[268]