«Да, Петух, к сожалению, туповат, — думает Юрий Дмитриевич. — Хоть он и друг, а ничего не поделаешь…»
— Я полагаю, Петр, будет лучше…
— Постой-ка, Юрбан.
Юрий Дмитриевич, продолжая улыбаться, останавливается и поворачивается к Плухову. Видит в руках у генерала пистолет. Улыбается еще шире.
— Все, Барабан, — глядя ему в глаза, говорит Плухов. — Дальше пойдешь один. Ну, прощай, старый товарищ. Я тебя никогда не забуду.
Плухов стреляет. Юрий Дмитриевич падает на дорожку. Генерал склоняется над телом, какое-то время рассматривает его. Прячет пистолет. Говорит:
— Ну вот. В самое сердце. А ведь тогда, в тире, рука дрогнула. Семерку выбил… Сидор!
На дорогу выползает Сидор.
— Забери. Полакомься, — говорит генерал. Сидор утаскивает труп в кусты.
11
Озабоченно поглядывая на длинную очередь, скрывающуюся в дверях вино-водочного магазина, лейтенант Волохонский перекла-] дывает из ладони в ладонь потертое портмоне из свиной кожи.
— Пейвый и последний йяз, Николай, — говорит он жадно следящему за действиями его рук Кувякину. — Изволь свои капьизы дейжать пъи себе. Тебе генерал пошел навстьечу, чтоб ты себя подобающим объязом вел, а ты и йяд стайяться, только наобойет.| Не понимаешь хойошего к себе отношения… Значит, сделаем так: возьмешь одну водку ноль-пять и побыстьее. А если за десять минут не упьявишься, то ставим на этом точку. Мы не на гулянку пылили.
Волохонский бросает взгляд на курсантов Евгения и Александра, которые, припарковав машину у монастырской колоколенки, переоборудованной в Спортивный Клуб Армии, изучают на другой! стороне улицы киноафишный стенд. Отвернувшись к стене дома,! он раскрывает портмоне и отсчитывает деньги. Одна красная бумажка вертолетиком падает. Коля ловит ее и прячет в карман.
— Э-э, — говорит Волохонский. — Давай сюда.
— Чего «давай»?
— Десять юблей.
— Откуда у меня? Ты что, дядя Лука?
— Пеестань валять Ваньку и пъитвояться. Я не слепой.
— Да ты чего, в самом деле, дядя Лука, на меня напал? Деньгу потерял что ли?.. Сколько у тебя было, давай посчитаем!
Волохонский убирает деньги. Уничтожающе смотрит на Кувякина.
— Ты плохо кончишь, Николай. Помяни мое слово, — взяв подопечного за борт пиджака, лейтенант подводит его к большой] серебристой урне. — Стой здесь и никуда не йипайся. Я сам пойду за спийтным. Если вейнусь и увижу, что ты хоть на мети отошел от уйны — пеняй на себя, по восемьдесят тьетьей на полную ка-] тушку яскьючу.
— Годится, дядя Лука, — говорит Коля. — Иди. Только с умом действуй. К очереди не подходи — разорвут. Шуруй сразу на угоЛв вон к тем делаварам с баулами. Подойдешь и скажешь: «Я от Володьки-солдата, примите заказ на белую, „один-ноль-восемь“». И по лбу себя стукнешь. Это пароль. С Дядей, дядя Лука.
…Подходя к Парусам, Коля и Волохонский замечают необычную суету и чрезмерное оживление. Из зала несутся магнитофонная музыка, хохот, разгоряченные крики. С разных сторон парка спешат к кафе знакомые и незнакомые Коле лица. Волохонского задевает локтем и пролетает вперед долговязый тип в грязной кепке. Кувякина едва не сшибает с ног коряжистый рыжий парень в армейской рубашке с засученными рукавами.
— Эй, ломцы! — кидает им вдогонку Коля. — Чего разбегались, как нагорчишенные? Что — бесплатная налива…
Волохонский вдруг резко толкает его, Коля падает на обочину.
— Угадал, — кричат промчавшиеся бок о бок по аллее инвалид в тяжелой лязгающей коляске и слепой гражданин со свистящей клинком тростью. — Молекула гуля-я-я-е-е-ет!..
— Спасибо, дядя Лука! — говорит, вставая, охваченный волнением Коля. — Ты меня от гибели спас. Дядя тебя не забудет. Давай-ка я за это, дядя Лука, на разведку сгоняю, вмиг разнюхаю, что там за каша, и вам обо всем доложу. А вы, чтоб не рисковать, здесь меня подождете.
— Нет, Николай, — берет его за мускул и останавливает у куста акации старший лейтенант. — Дело сейезное. Надо йебят подождать. Запомни одно из основных пъявил нашей йяботы: инициатива — сеебье, подстъяховка — золото… Ну вот, тепей полный поядок. Впейед!
Четверка входит в зал. Рядом с ухом Волохонского пролетает стакан, попадает в грудь Евгения и разбивается. Коля уворачивается от летящей бутылки. Саша пригибает голову, пропуская вытянутые струной загорелые ноги молодого крепкого человека, раскачивающегося на привязанной к потолку скамейке и горланящего неаполитанскую песню «О, мое солнце». В глазах вошедших рябит от пляшущих плеч, затылков и физиономий. Воздух насыщен вином и потом. Трещат скамейки, ящики, тара, хрипит и постанывает под ногами веселящейся публики стекольный шлак. Подхлестываемые стремительно-скрипичной цыганской мелодией, единой живой каруселью движутся Паруса.
Сгруппировавшаяся ромбом команда Волохонского, пробивается к буфетной стойке, где и отвоевывает себе место. Возле них возникает дед Кондрат, протягивая несвежий пустой стакан. С другой стороны продирается старуха Лукерья, с зажатым в руке черным стаканом.
— Мой чистый, — плачет она. — Бутылочки мне отдадите. Коля берет оба стакана. Старик ловит Лукерью за горло, та, в свою очередь, ухватывает в пучок его редкие седые волосины, после чего оба падают и, свившись клубком, укатываются в гущу танцующих.
— Да, дядя Лука, это тебе не дядьки валять, — проводив клубок взглядом, говорит Коля. — Конкуренция. Рынок. Борьба за место под солнцем.
Оперевшись на плечи Евгения и Александра, как на брусья, Коля вытягивает шею и устремляет свой взор в сторону всеобщего] притяжения зала.
На эстрадной площадке, на самой ее середине, в кресле-ракушке из сикоморового дерева, восседает виновник разудалого торжества — Виктор Вильямович Молекула! Одетый в белые брюки, золотисто-синий распахнутый пиджак оксфордского яхтклуба и; малиновую войлочную шапочку-сванку, он с внимательным дружелюбием взирает на огнедышащее веселье зала. Обступившая его фалангой свита состоит из двух десятков круто сложенных молод-цев в кожаных куртках и девицы с кипенной косой и в папахе, опирающейся своим ладным станом на четырехгранную пятиярусную пластмассовую колонну розового портвейна. Разбросанными кубами, тускнеют в глубине эстрады несколько опорожненных ящиков.
Коля напрягается. Зацепив крюком-взглядом нижний ярус винной колонны, пытается пододвинуть ее поближе к себе. Ничего не добившись, он откладывает поединок и, толкнув дном стакана Волохонского, указывает на его наполовину вздутую грудь.
— Время стучать болванами, дядя Лука. Доставай мою обговоренную. Так и быть, я и вас немножко попотчую.
— Десять юблей, — говорит Волохонский, глядя на танцующих.
— Да брось ты, дядя Лука. Десять рублей каких-то… Я тебе завтра зеркальце от БЕЛАЗа подарю. У меня во дворе зарыто.
— Очень хойошо. Вот только бы ты еще вместе со своим зей-кальцем и въянье свое во двойе зайил.
— Ножками, хух-хух, бойчее работай, Виссарьон, хух, Гурьич, ножками! А у эстрады, хух, отдай мне свою виолончель и поядре-ней, хух-хух-хух, антрашу сотвори!.. — звучит неподалеку.
— Ну, хочешь, я тебе пистолет бесплатно почищу? — предлагает Коля.
— Лучше мозги свои почисти и болтать о чем нельзя пеестань. Лейтенант осторожно косится по сторонам.
— Тюря, слышь, Тюря, прыгать низко будешь, будешь ведро ходить, — рядом с их компанией прыгает, схвативши друг друга зй кушаки своих цветастых халатов, троица кизяковолицых, кирпич-нобородых аксакалов.
— Молодцы-ы! — гремит проносящийся над публикой загорело-ногий маятник. — Шуйца с ва-ами!! Он все-ео видит и правильно сделает вы-ыбор!!
— Ладненько, дядя Лука, — говорит Коля. — Тогда я поступлю так. Не отдашь бутылку — сейчас я прямо на все кафе крикну, что ты агент внутренних дел.
— Пъистьелю, — поворачивает к Кувякину каменное лицо старший лейтенант. Прикусивший язык Коля с испуганной надежд дой смотрит на Евгения и Александра. Находит в глазах у одного железо, у другого — лед. Колина рука прыгает в карман и выдергивает червонец.