– Этого я не знаю, – ответил Исаак. – Ну, только дело такое, что живу я здесь ради земли. У меня большая семья, много скотины, всех надо прокормить.

Мы живем землей.

– Ну, что ж, – сказал инженер, – я могу предложить место другому.

Угроза эта, видимо, принесла Исааку большое облегчение, он не хотел обидеть важного барина и поспешил объяснить:

– Дело в том, что у меня лошадь и пять коров, да еще бык. Потом двадцать овец и шестнадцать коз. Скотина дает нам пищу и шерсть, и кожи, надо же ее кормить.

– Ясно, – коротко промолвил инженер.

– Да, да. И вот я и не знаю, как я добуду ей корм, если в рабочее время буду уходить смотреть за телеграфом.

– Не стоит об этом больше говорить. Надзор будет поручен соседнему новоселу, Бреде Ольсену, он, наверное, с радостью согласится. – Инженер повернулся к своим спутникам: – Идемте дальше, ребята!

Олина по тону, верно, поняла, что Исаак заупрямился, сделал глупость и обрадовалась:

– Что это ты сказал, Исаак: шестнадцать коз? А ведь их сейчас только пятнадцать, – сказала она.

Исаак посмотрел на нее. И Олина посмотрела прямо ему в лицо.

– Разве коз не шестнадцать? – спросил он.

– Нет, – ответила она и беспомощно взглянула на присутствующих, как бы подчеркивая бестолковость.

– Так, – тихонько протянул Исаак.

Он закусил зубами кусок бороды и стал грызть ее.

Инженер и его спутники ушли.

Если бы Исаак хотел выразить свое неудовольствие Олине или искалечить ее, то ему представлялся удобный случай, о, чудесный случай, они были в горнице одни, мальчики побежали провожать прохожих. Исаак стоял посреди комнаты, Олина сидела возле печки. Исаак два раза откашлялся, чтоб показать, что собирается поговорить. Он молчал. В этом была его душевная сила. Неужто он не знает своих коз, как свои пять пальцев, с ума сошла эта баба, что ли!

Как это пропадет какая-нибудь животина из хлева, когда он сам ухаживает за всеми и ежедневно со всеми разговаривает, со всеми шестнадцатью козами наперечет! Значит, Олина стащила одну козу, когда вчера здесь была женщина из Брейдаблика.

– Гм! – сказал Исаак едва сдерживаясь от искушения сказать что-нибудь еще.

Что сделала Олина? Может быть, это было не прямое убийство, но не очень далеко от того. Для него вопрос о шестнадцатой козе был очень серьезный.

Но не мог же Исаак век стоять посреди горницы и молчать. Он сказал:

– Гм. Так сейчас всего пятнадцать коз?

– Да, – кротко ответила Олина. – Посчитай сам, у меня больше пятнадцати не набирается.

Сейчас, в эту вот самую минуту он мог бы это сделать: протянуть руку и значительно изменить фигуру Олины одним хорошим движением. Мог. Но не сделал, а храбро произнес, идя к двери:

– Сейчас я больше ничего не скажу! – С этими словами он вышел, с таким видом, как будто в следующий раз за надлежащими словами остановки не будет.

– Елисей! – крикнул он.

Где Елисей, куда девались оба парнишки? Отец хотел задать им вопрос, они были уже большие мальчики, могли видеть, что делается. Он нашел их под овином, они забились в самую глубину, снаружи не видать, и выдали себя боязливым шепотом. И вот они выползли на свет, словно два преступника.

Дело в том, что Елисей нашел цветной карандаш, забытый инженером, но когда он побежал, чтобы отдать его, взрослые широко шагавшие мужчины были уже далеко в лесу, Елисей остановился. У него явилась мысль, что, пожалуй, недурно бы оставить карандаш себе. Он кликнул маленького Сиверта, чтоб вместе решить это дело, и оба заползли под овин со своей добычей. Ах, что за карандашик! Замечательное событие в их жизни, чудо! Они набрали щепок и исписали их значками, а карандаш писал с одного конца красным, с другого синим; ребятишки писали поочередно. Когда отец позвал их так настойчиво и громко, Елисей прошептал:

– Они вернулись за карандашом! – Радость сразу исчезла, ее точно вымело из души, маленькие сердечки их сильно забились и застучали. Братья выползли наружу. Елисей протянул отцу руку с карандашом: вот он, они его не сломали, но лучше бы он никогда не попадался им на глаза!

Никакого инженера не оказалось. Сердца их опять успокоились, они почувствовали райское счастье после волнения.

– Здесь вчера была женщина, – сказал отец.

– Да, а что?

– Соседка с низу. Вы видали, как она уходила?

– Да-а!

– Была с ней коза?

– Нет, – сказали мальчики. – Коза?

– С ней не было козы, когда она уходила домой?

– Нет. Какая коза?

Исаак размышлял. Вечером, когда скотина вернулась с пастбища, он пересчитал коз один раз: оказалось шестнадцать. Он пересчитал еще раз, пересчитал пять раз – было шестнадцать коз. Ни одна не пропала.

Исаак вздохнул с облегчением. Как же это понимать? Олина, тварь этакая, должно быть не умеет считать до шестнадцати. Он с досадой сказал ей:

– Что ты там болтаешь и путаешь – ведь коз шестнадцать?

– Разве шестнадцать? – невинно спросила она.

– Да.

– Ну-уу. Так, так.

– Нечего сказать, хорошо ты считаешь!

Олина ответила тихо и обиженно:

– Раз все козы налицо, значит, слава богу, Олина ни одной не съела. Я рада за нее!

Она удивила его этой загадкой и успокоила. Он не стал больше считать скотину, и ему не пришло в голову пересчитать овец. Разумеется, Олина вовсе не так уж плоха, как никак, она ведет его дом и хозяйство, ходит за его скотиной, она просто очень глупа и вредит только самой себе, а не ему. бог с ней, пусть живет, что с нее взять. Но серой и безрадостной казалась жизнь Исааку.

Прошли годы. На крыше избы выросла трава, даже крыша овина, которая была на несколько лет моложе, стояла зеленая. Лесные мыши давно уже пробрались в кладовую. На хуторе развелось много синиц и других мелких пташек, на бугре жили тетерки, налетели даже грачи и вороны. Но самое удивительное случилось прошлым летом: вдруг появились чайки с берега, они прилетели за много миль с моря и опустились здесь, на этом участке в пустыне! Вот какую известность приобрел на белом свете хуторок! А, как по-вашему, какие мысли зашевелились у Елисея и маленького Сиверта, когда они увидели чаек? Это были незнакомые птицы из далеких, далеких краев, их было немного, но все-таки шесть штук, беленькие, все одна в одну, они расхаживали пешечком по земле, изредка пощипывая травку.

– Отец, зачем они сюда прилетели? – спросили ребятишки.

– Оттого, что почуяли угрозу на море, – отвечал отец. Очень уж чудно и непонятно было с этими чайками! И много других полезных и хороших знаний преподавал Исаак своим детям. Они уже настолько выросли, что пора было отдать их в школу, но школа находилась за несколько миль в селе, и до нее было не добраться. Исаак сам учил мальчиков азбуке по воскресеньям, но за каким-нибудь высшим образованием он и не гнался, этот прирожденный землепашец за наукой не гнался, поэтому катехиз и священная история спокойненько лежали на полке, рядом с козьими сырами. Исаак, должно быть, полагал, что книжная неученость составляет до известной степени силу человека, и потому предоставлял детям расти свободно. Оба были его радостью и благословением. Исаак часто вспоминал, какие они были маленькими, и как мать не позволяла ему брать их на руки, потому что руки у него в смоле. Ха, смола, чище чего не бывает в жизни! Деготь, козье молоко или, скажем, костный мозг – тоже здоровые и превосходные вещи, но смола, сосновая смола, что и толковать!

И вот дети блаженствовали в грязи и невежестве, но в редкие дни, когда им случалось помыться, они были хорошенькие ребятки, а маленький Сиверт был прямо-таки крепыш. Елисей, тот вышел потоньше и посерьезнее.

– Да, а откуда же чайки могут знать, что собирается гроза? – спросил он.

– Они чувствуют погоду, – отвечал отец. – Но уж если на то пошло, никто так не чувствует погоду, как муха, – сказал он, – бог ее знает, что с ней делается, ревматизм, что ли разыгрывается, или головокружение, или еще что.

И муху никогда не надо отгонять, а то она еще хуже пристанет, – сказал он. – Запомните, ребятки. Овод – тот другого нрава, он сам помирает. Овод он так: появится ни с того, ни с сего в какой-нибудь день летом, потом также ни с того, ни с сего и пропадет.