Нет… нет!

Поспешно захлопываю окно… И предательница-занавеска остается меж створок.

Приоткрываю ставни и захлопываю их вновь. Воздуха! Воздуха мне! Почему я? Почему всегда я? Почему…?

Шум весны остается за окном. За окном остается человек, который меня слушал.

Я плачу и закрываю лицо руками. Я не хочу смотреть на черную синеву пианино.

Kapitel 9.

Я играю снова и снова. Но каждый раз, прежде чем сесть за пианино, я распахиваю окно.

Я жду его.

Я знаю, что он больше никогда не придет. Я знаю, что ему наверняка не понравилось. Я знаю, что это был просто прохожий. Но я оставляю себе мечту.

Оставляю, как последнее прекрасное в своей жизни.

Я верю, что он придет снова.

День проходит за днем. И его нет. Но я играю. Я играю, потому что я должен. Три дня. Четыре дня. Через неделю – на курсы. Я уже приготовил ноты, которые возьму с собой. Мне страшно.

Сегодня пасмурный день. Дождь. Я вымок до нитки. Я продрог до самого сердца. Я забыл зонтик. Но никто не накрыл меня своим. И я шел домой. Жалкий. Вымокший.

Одинокий.

Я слишком часто жалею себя. Я понимаю это. Но я слишком к этому привык.

Я вытираю волосы. Мокрая челка все время падает на глаза. Я переодеваюсь. Достаю нотные листы и сажусь за пианино.

Пальцы мнут ноты. Я смотрю на закрытую крышку. За окном стучит дождь. Я вздыхаю и на миг закрываю глаза.

Ну и что, что дождь? Он придет.

Я встаю и распахиваю окно. Я смотрю вниз. Там стоит человек без зонтика.

Прохожий? Нет. Это… Сердце ёкает в груди и бешено стучится. Я замираю и смотрю в его черные-черные глаза. На это раз по его лицу течет просто дождь, а не мои слезы. Он стоит и улыбается. Я стою и смотрю на него из окна. Он проходил мимо?

Да. Он наверняка проходил мимо.

Но я не закрываю окно. Руки дрожат. Я вытираю их об занавеску, сажусь, откидываю крышку, раскрываю ноты.

Шопен в дождь. Я играю громче и яростнее чем обычно. Я хочу, чтобы он слышал. Я не знаю почему. Может быть потому, что я надеюсь, что он пришел послушать меня еще раз. Потому что меня еще никто не слушал вот так – не потому, что это его работа и не потому, что у него нет выбора…а потому что… а почему? Не знаю.

Просто не потому что.

Я играю.

Интересно, кто он? Почему он без зонтика? Почему он здесь?

Я играю.

Но мысли мои за окном. Интересно он все еще здесь? Он еще не ушел? И пальцы торопятся до играть до конца. Доиграть, чтобы выглянуть в дождь. Выглянуть и узнать слушает ли меня еще кто-нибудь.

Я играю. Но когда я доигрываю, я начинаю снова. И снова. И снова. Мне нельзя смотреть в окно. Я играю час. Я играю два.

Мне страшно. Я снова плачу. Я плачу, потому что я боюсь, что когда выгляну в окно – там никого не будет. Я плачу, потому что я знаю, что так и будет. И я оттягиваю момент. Хотя знаю, что с каждой пройденной строчкой нот шанс, что он все еще там, становится все меньше и меньше. Но я не могу. Я трус. Я играю Шопена снова и снова. Я нахожу в нем какие-то странные новые силы. В каждой ноте – сила сыграть следующую. В последней ноте – сила начать заново.

Три часа. Звенящая пустота не сменилась новым звуком. Сил играть дальше просто нет. Я измучен. Я изъеден изнутри. Я вытираю глаза рукавом и подхожу к окну, чтобы закрыть его. Дождь кончился. Я смотрю вниз. Там никого нет. И я не могу оторвать взгляда от этой пустоты. Одинокая печаль снова заливает меня с головой.

Но, в самом деле, что я думаю о себе? Кто в дождь будет стоять три часа под мои окном, чтобы послушать как я играю?

На улице тишина. Ее уже не нарушает стук капель. Только изредка звук шин скользящих по мокрому асфальту где-то вдали от моего переулка. Потом тишину разрывает звук. Я смотрю вниз. Из-под козырька моего подъезда выходит и отряхивается человек. Он сидел на ступеньках? Под козырьком? Три часа?

Боже милостивый, кто он? Зачем я нужен ему? Боже, если он маньяк, который пытается завладеть моим доверием – пусть он убьет меня. Только он. Пусть меня убьет тот, кто меня слушал, боже!

Он машет мне рукой. Я не могу остановиться – я смотрю на него и плачу. Он улыбается мне. Я люблю его. Или я не знаю что это. БОЖЕ, Я НЕ ЗНАЮ ЧТО ЭТО! Я хочу прыгнуть к нему в объятья прямо из этого окна и плакать и плакать от счастья на его плече. Я хочу, чтобы он обнял меня, и чтобы мне было тепло. Я хочу, чтобы он слушал меня с этой улыбкой снова и снова. Хочу, чтобы он прижал меня к себе и сказал "Все будет хорошо!". Я готов поверить ему. Я поверю ему. Я поверю всему, что он скажет. Пусть он только обнимет меня…

Я не могу. Я просто смотрю на него и плачу. Он смотрит на меня и улыбается.

Секунды уходят в никуда. Я чувствую, как они ускользают. Как будто мое время выходит. Как будто я сейчас умру. Я так остро чувствую, как движется время. Как его все меньше, все меньше, все меньше… Я смотрю в эти черные глаза и судорожно пытаюсь вспомнить, что я успел? Что у меня было на этой земле? Ничего.

Ничего не было. Кроме родителей, двух друзей и трех часов Шопена, которого он слушал в моем исполнении стоя под дождем. Как мало я успел… Как мало…

Почему у других так много? У кого у других? Не знаю…

Но чем я плох? Почему все так…

Я не могу. Я молчу, смотрю в черные глаза и плачу. И он понимает. ОН ПОНИМАЕТ….он понимает…. он понимает…

Он улыбается мне. Его глаза говорят "Все будет хорошо!". Он пьет мою боль. Пьет ее до дна. Он так тепло смотрит на меня. Я отдам все только за один этот взгляд.

Только за эту нежность, за эту заботу, за эту ласку в его глазах.

Три часа Шопена, которого он слушал в моем исполнении. Не потому что должен… потому что хотел?

Я плачу. И секунда проходит за секундой. Тишина. Только изредка с карниза срываются запоздалые капли. Слезы щекочут подбородок. И сердце как будто освобождается от чудовищного груза. И его снова сковывает страх. Что он думает?

Он ведь сейчас уйдет? Он уйдет?

И я знаю, что не смогу попросить его остаться.

Я, наконец, опускаю глаза. Я должен уйти первым. Я должен закрыть окно. Он улыбается мне и, наконец, говорит:

– Я приду еще.

Kapitel 10.

Я набираю твой номер. Я помню его наизусть. Я могу вычертить его пальцем в воздухе без малейших сомнений. Я звоню тебе.

Франс, о, Франс.

Я, наконец, решился сделать это.

Ты поднимаешь трубку.

– Ало..? – твои вопросительные интонации так прелестны. Но ты ведь и так знаешь что это я. Только я умею так молчать в трубку.

Я подхожу к своему любовнику, к своему роялю. Прекрасная ореховая древесина, отполированная до красно-коричневого блеска. Модель, привезенная мною из Гамбурга. "Steinway Louis XV Grand". Мой возлюбленный, мой величественный инструмент. Мой нежный друг с огненными кудрями стиля Рококо.

Я осторожно пристраиваю трубку вместо нот. Сегодня, Франс, ты – мои ноты. Я всегда хотел сыграть тебе. Но у меня почему-то не хватало смелости. Но сегодня, ты не поверишь, что случилось сегодня. Я потом обязательно расскажу тебе как это мальчик, это дитя нимф и фей, горький сосуд таланта, три часа играл для меня.

Так почему и я не могу играть для тебя? Я просто очень боюсь, что тебе не понравится. Но я улыбаюсь.

Я сыграю тебе Листа. Этюд номер три. "La campanella". О, я всегда был яростным поклонником Паганини. Лиза часто играет мне его перед началом концерта. Она знает, что он меня успокаивает. Не поверишь, перед концертами я всегда так безумно волнуюсь… Ну да я не об этом. Не клади трубку, милый друг. Я знаю, что пауза затянулась. Мне просто нужно собраться с мыслями. Я играю тебе. Я волнуюсь.

Я легко разминаю пальцы, и они ложатся на клавиши. Я вздыхаю, счастливо улыбаюсь.

Я играю для тебя. Для тебя, мое солнце, на своем солнечном рояле…

Нежно, тихо… первые ноты… интересно тебе их слышно? Они еще такие тихие. Это как рассвет, который постепенно набирает силу. Сначала тихо и медленно.

Спокойней. Я играю только для тебя. Более сильные звуки. Секундная пауза. Теперь я готов.