Затем трибунал призывал добрых католиков выдать всех подозрительных из своего окружения: христианин был обязан выдать всех вплоть до своих отца и матери, причем ему гарантировалась безнаказанность, поскольку имена свидетелей обвинения хранились в строжайшей тайне. Специальный эдикт перечислял тридцать семь пунктов, по которым было возможно опознать еретиков: празднование еврейских праздников, соблюдение пищевых и иных традиций, употребление в пищу мяса во время поста, пропуск формулы: «Слава Отцу, Сыну и Святому Духу» в конце псалма.

Исходя из этого, правоверные христиане старались перещеголять друг друга, и с этого времени в Испании начала свирепствовать эпидемия религиозного доносительства. Приоткроем архивы инквизиции. Улыбалась ли вышеупомянутая Альдонса де Вергас, когда при ней произносили имя Святой Девы? Значит, она обращенная еврейка и еретичка. Слышала ли Бланка Фернандес, как ее соседки беседовали между собой, не понимая, что они говорят? Значит они говорили по-еврейски – она разоблачает их. Приготовление пищи на масле, что повсеместно рассматривалось как безошибочный признак иудаизма, вероятно, было самым распространенным поводом для доноса. Низость соседствовала с навязчивой мыслью о грехе. В результате, после того как инквизиция оказалась полностью интегрированной в жизнь Испании, в ее архивах стали сосредотачиваться документы такого рода:

«Хуана Перес, жена Зевая Бернала, сообщает, что после того как она узнала об эдикте по поводу людей, которые употребляют в пищу еврейские блюда, ее муж сказал ей, что когда он был еще ребенком, один еврей дал ему кусок пирога, а он дал этот кусок другому маленькому ребенку, и тот его съел. Поскольку ее муж отказался свидетельствовать по этому поводу, она решила сделать это сама, чтобы затем не мучиться угрызениями совести».

Инквизиция Канарских островов 26 февраля 1578 г.

Подобные разоблачения позволяли преследовать «подозреваемых второй и третьей степени», которые не хотели сами надевать себе веревку на шею, а значит, следовало их к этому принудить. Как и в случае любой другой духовной полиции, инквизиция и все ее приемы были направлены на то, чтобы добиться кульминации всего расследования – признания, что и составляет процедуру инквизиции в противоположность обвинительной процедуре. «Ересь – это грех души, единственным возможным доказательством этого греха является исповедь», – писал Эймерих, автор самого известного учебника для инквизиторов. Кто признавался, сохранял себе жизнь, кто отрицал до конца, шел на костер.

Чтобы добиться признания, инквизиция применяла пытки, самой распространенной из которых была пытка водой, хотя использовалось и множество других, например, лишение сна. Пытка чередовалась с добрыми словами, которые также предназначались для того, чтобы убедить обвиняемого сделать признание и выдать сообщников. Своеобразные катехизисы, служившие учебниками для инквизиторов, предписывали говорить: «Я жалею вас, потому что я вижу, что вы так сильно заблуждаетесь и ваша душа может погибнуть… Не принимайте на себя чужие грехи… доверьте мне всю правду, вы видите, что мне уже известно все это дело… Чтобы я смог вскоре вас простить и освободить, скажите мне, кто ввел вас в это заблуждение». Если это оказывалось недостаточным, и обвиняемый держался стойко, судьи привлекали третьих лиц, вечных тюремных «подсадных уток», а также так называемых «достойных людей» за пределами тюрьмы, – милосердные души, на которые возлагалась задача посещать арестованных, утешать и ободрять их с тем, чтобы завоевать их доверие.

Необходимо однако подчеркнуть, что на начальном этапе своей деятельности, в эпоху Торквемады, кастильская инквизиция как правило не прибегала к подобным тонкостям, действуя по конвейерной системе; инквизиторов была лишь горстка, а подозреваемых легион; число трибуналов не превышало дюжины, а их приговоры могли быть лишь огульными. Среди этих подсудимых следует также считать и мертвых, какова бы ни была дата их кончины; перед судом представали их скелеты, на костре сжигали их останки; поскольку они не могли больше свидетельствовать, их потомки могли сделать это за них – и быть лишенными своего наследства в случае посмертного осуждения. В подобных случаях на первый план очевидно выходили мотивы наживы; чтобы оправдать конфискации инквизиторы ссылались на Библию: разве Адам и Ева, эти первые еретики человеческого рода, в искупление за свое непослушание не были изгнаны из рая вместе со всеми своими потомками и разве это не было конфискацией? К тому же sambenito сравнивали со шкурами животных, в которые оделись Адам и Ева после грехопадения, когда они познали свою наготу; отсюда видно, что теоретики инквизиции в конце концов перестали различать первородный грех и ересь.

Суммируя цифры сожженных еретиков, которые для инквизиции Торквемады составляют от одной до двух тысяч, можно сказать, она оказалась гораздо менее кровавой, чем полиции духа XX века. На самом деле на костер попадали только те подсудимые, у которых оказывалось достаточно силы духа, необходимого для того, чтобы до самого конца говорить «нет» своим палачам и отказаться от признания, а также вновь впавшие в ересь и неисправимые рецидивисты ереси. Этим объясняется, почему доля смертных приговоров никогда не превышала нескольких процентов. Большинство обвиняемых соглашалось примириться с церковью и приговаривалось к пожизненному или временному заключению после бесконечных процессий и публичных унижений, а также конфискации всего их имущества. Материальный упадок, моральная деградация распространялась на потомков осужденного: его дети и внуки также подпадали под запрет носить золото и серебро, занимать публичные должности и получать церковные бенефиции. Мы видим, что таким образом возникала наследственная дискриминация по закону, которая под названием «статут чистоты крови» в следующем столетии распространится на любого испанца, в котором течет хоть капля еврейской крови или который подозревается в этом.

Добавим, что папа много раз пытался сдержать эксцессы кастильской инквизиции, но не добился никакого успеха: очень быстро Рим утратил всякое право надзора по этим делам.

* *

*

Первый трибунал инквизиции был учрежден в Севилье. Ибн Верга сообщает, что однажды некий инквизитор сказал губернатору города: «Сеньор, если ты хочешь знать, как обращенные евреи празднуют субботу, поднимись со мной на башню». Когда они поднялись на башню, инквизитор сказал: «Подними свои глаза и посмотри на эти дома, в которых живут обращенные; как бы ни было холодно, ты никогда не увидишь, чтобы в субботу из труб их домов выходил дым, потому что в этот день конверсо не зажигают огонь». Ибн Верга рассказывает также, что один из его родственников, каббалист Иуда Ибн Верга, узнав о том, что инквизиция учредила трибунал в Севилье, выставил в окне своего дома три пары голубей: одна пара была ощипана и задушена, на ней была надпись: «Эти обращенные уедут в последнюю очередь»; вторая пара тоже была ощипана, но жива, на ней была надпись: «Эти уедут вторыми»; третья пара была жива и сохранила свое оперение, на ней была надпись: «Эти уедут первыми». Те, кто знаком с судьбой политических эмигрантов нашего времени, согласятся, что эта история отнюдь не утратила своей актуальности.

В 1483 году Томас Торквемада был назначен великим инквизитором всей Испании. Пока севильская инквизиция занималась своим делом, трибуналы были учреждены в остальных испанских провинциях. В Арагоне эксцессы инквизиции вызвали народные волнения в Валенсии и Теруэле, в которых участвовали многочисленные «исконные христиане», а также заговор обращенных в Сарагосе, которые убили судью-каноника Арбуэса д'Эпилу, в дальнейшем причисленного к лику святых.