Но концовка эссе о Ленине примечательна и носит в себе элемент Библии: Ленин сравнивается с Моисеем, случайно ли? – «В день двадцатипятилетия партии, которая несет на спине своей не только ответственность за судьбы шестой части земного шара, но которая является главным рычагом победы мирового пролетариата, русские коммунисты, и всё, что есть революционного в мировом пролетариате, будут иметь одну мысль, одно горячее желание, чтобы этот Моисей, который вывел рабов из земли неволи, вошел с нами в Землю Обетованную»34. В 1939 году Карл Собельсон-Радек был расстрелян. Думал ли он тогда о земле обетованной? Как бы то ни было, Радек нас вводит в библейскую символику, которая интересна приложением жизни Ленина к ветхозаветным и новозаветным персонажам.
Уже не странно, что в этом грехе замешан и Михаил Кольцов, вообще заземляющий вождя в еврейское гетто. Статья Михаила Кольцова о Ленине интересна тем, что урожденный Фридлянд, прибегает к еврейскому сюжету. Желание продлить жизнь Ленина, вызывает у него ассоциацию с еврейским местечком, где заболевшего цадика, пытаются спасти «прихожане», даруя ему часть своей жизни для продления жизни святого. Понятно, что Ленин мог бы иметь Муфусаилов век и могучие здоровье, если бы.. (Коринфский и Ленин-Христос. Семья: отец – Иосиф плотник, труженик и т.д., мать -страстотерпица (аналог Мирьям), Богоматерь, старший брат Александр, взошедший на эшафот за идею – Иоанн Предтеча, сестры и брат младший, круг учеников – апостолов новой религии – все это вызывало в сознании русского мужика (и не только его), еще не забытую церковь. Это все вариации на тему Евангелия.
Так я думаю, и потому популярность Владимира Ленина была так велика. Далее стрельба Фанни Каплан, способствовала воскресению мифа… Любопытная мысль – об Иуде. Возможно, что «октябрьский эпизод» Зиновьева и Каменева, как сказано в «Завещании», не случайность. То есть почти зеркальное отражение последней вечери: «Один из Вас меня предаст» и т.д.).
Говоря о влиянии семьи, я хочу коснуться личности его старшего брата Александра.
Во-первых, Александр был подающим надежды молодым ученым. Золотая медаль в гимназии и золотая медаль в Университете открывала для него научную карьеру. В 1891 году В. И. Ульянов приходил к профессору Ольденбургу, соученику Александра по университету и расспрашивал его о научной деятельности брата. Сергей Федорович Ольденбург (1863-1934), великий ученый-востоковед, академик, летом 1917 года был министром просвещения Временного правительства и другом В. И.Вернадского – тоже великого ученого. Ольденбург понятно, не любил новую власть и, вероятно, отзывался о ней негативно в разговорах со своими знакомыми и друзьями, но об А. Ульянове был самого высокого мнения. Тот был секретарем научно-литературного общества, и получил золотую медаль.
Одновременно с этим, потеряв веру в культурную, созидательную и мирную работу, он готовил террористический акт.
Не раз Ольденбург задавал себе вопрос: «Что побудило А. Ульянова работать в террористической организации?». Долгие годы после гибели товарища по обществу, этот неотвязный вопрос мучил Ольденбурга. Удовлетворительный ответ он получил лишь после знакомства с Владимиром Ульяновым. Первое, бросающее в глаза: оба брата были людьми воли и действия. И эта сторона характера определила для Александра революционную предпочтительность, приведшую к виселице. Но… – и это главное: «…наряду с этим в нем, как в его брате, была заложена глубокая вера и любовь к науке: разрушая старую жизнь, которая рисовалась ему, как сплошное рабство, он понимал, что новую, свободную, рациональную жизнь, для которой он не жалел жизней, и своей и чужих, можно создать, только опираясь на науку с неуклонным свободным исканием.
Оттого он с такой любовью вел свои глубоко специальные лабораторные занятия по зоологии, оттого он писал с таким увлечением специальную, столь, казалось, далекую от жизни, а особенно от террористического акта, работу, за которую ему присудили потом золотую медаль»34.
За А. Ульянова заступались видные профессора, но для понимания его личности важен факт нежелания подать просьбу о помиловании. И вот воспоминание с другого берега юриста Князева, присутствующего на свидании матери с сыном. Сын отверг мольбы матери следующими словами: «Не могу сделать этого после всего, что признал на суде. Ведь это будет неискренне». И далее, по словам Князева, он привел такой довод: «Представь себе мама, двое стоят друг против друга на поединке. Один уже выстрелил, в своего противника, другой еще нет, и тот, кто выстрелил, обращается к противнику с просьбой не пользоваться оружием. Нет, я не могу так поступить!»36. Но слово из песни не выкинешь. Под давлением матери Александр Ульянов подал прошение. Правда, это было сделано по совету Матвея Леонтьевича Песковского (о нем ниже), надеявшегося заменить смертную казнь пожизненным заключением.
Но прошение было написано в таких выражениях, что его, по-видимому, и не давали читать императору. Песковский рассказывал, что в прошении не было никакого раскаянья, и даже подпись была не по формуле, то есть не «верноподданный», а просто Александр Ульянов – частное лицо пишет частному лицу Александру III. Оно никого не обманывало. Упор в письме был сделан на здоровье матери и на положение младших детей 37.
Сам по себе факт прошения о помиловании был изъят из обращения. Текст его никогда не печатался. Досье брата должно было быть чистым для канонизации. Все пять казненных отказались от исповеди и принятия СВ. Тайн. Вешали за два раза: сначала казнили Генералова, Андреюшкина и Осипанова, которые, выслушав приговор, простились друг с другом. Все трое приложились к кресту, бодро взойдя на эшафот и двое (Генералов и Андреюшкин) громким голосом произнесли: «Да здравствует Народная Воля!». Осипенко не успел крикнуть – на него накинули мешок. Затем последовала очередь Шевырева и Ульянова, которые бодро и спокойно взошли на эшафот, причем Шевырев оттолкнул руку священника, а Ульянов приложился к кресту.
Юридический самоотвод Ульянова не выдерживает критики – это говорит о его принципиальности и только. Он был казнен по сомнительным юридическим аргументам, учитывая то, что выстрел не был произведен. Заговорщиков арестовали накануне покушения, и поэтому их казнь юридически не обоснована. Их судили за намерение, а не за сам факт. И еще: Александр просил мать принести томик Генриха Гейне.
Книгу купил присутствующий на свидании товарищ прокурора Князев и в тот же вечер передал Ульянову – иные были нравы. Что осужденный искал в стихах немецкого классика?
В течение многих лет не публиковались воспоминания А. Ф. Кони о мартовском покушении 1887 года. «1 марта на Невском проспекте были арестованы пять молодых людей, у двоих из которых оказалась бомба, предназначенная для цареубийства.
Хотя деяние их, или, по крайней мере, большинства из них не имело характер приготовления, но при действии нашего старого Уложения, которое валило в одну кучу и совершение, и голый умысел по государственным преступлениям, наказывая их одинаково они были преданы суду Особого присутствия сената, несмотря на свою просьбу о помиловании».
По словам Кони «непримиримый» К. П. Победоносцев, крупный юрист, чувствующий зыбкость обвинения, советовал Александру III помиловать заговорщиков. Все было безрезультатно. На суде же произошла трагедия, потонувшая в ужасе произнесенного приговора…
Прокурором Особого Присутствия был назначен Николай Андрианович Неклюдов (1840-1896), профессор Военно-юридической академии, консультант при министерстве юстиции, затем обер-прокурор общего собрания Сената. В прошлом – либерал, капитулировавший перед наступившим настоящим, автор, не допущенной к защите диссертации под названием «Уголовно-статистические этюды», издатель Джона Стюарта Милля и Джорджа-Генри Льюса, блестящий комментатор Берне и популярный мировой судья – требовал смертной казни. «Он был совсем раздавлен данным ему поручением, тем более, что один из подсудимых, выдающийся по таланту студент-математик Ульянов, был сыном его собственного любимого учителя в Пензенской гимназии», – писал А.Ф. Кони40.