Правда, лично мне удалось в значительной степени сократить невероятно меня раздражавшее пребывание в этой изматывающей душу обстановке. Еще до наступления "барабанной эры" я получил некоторую свободу как экстерн, готовящийся к сдаче экзамена на первичный офицерский чин. Потом я заболел и попал в медсанбат. Мое возвращение в гарнизон как раз совпало с пиком барабанного помешательства, но тут мне выпала возможность уехать в командировку на хозработы… Так что лично по мне барабанные палочки не очень-то и погуляли!

_Послесловие к главе 34-й._18. 1. 1999 г. российское телевидение сообщило: под Владивостоком (а ведь именно в тех местах происходили описанные мною события) псы, одичавшие за годы русской смуты конца ХХ века, создали угрозу для жизни людей. И местные власти организовали отстрел собак. При этом "ошейник – не препятствие" (см. речь полковника Пупина): собака считается бродячей, если она бродит без хозяина по Приморью.

Дело Пупина живет и побеждает!

_

Глава 35.Экзамены на чин

Вскоре по возвращении моем со сбора выяснилось, что приказ 055, действительно отмененный в отношении лиц со средним образованием, сохраняет полную силу для тех, кто окончил вузы. Такими были почти исключительно те, кто окончил педагогические институты. Например, в нашей дивизии было четверо бывших учителей. Дело в том, что во всех других высших учебных заведениях действовали военные кафедры, готовившие из студентов – лейтенантов (не младших!). И лишь в педагогических (и еще некоторых гуманитарных) такая подготовка не проводилась: там почти не было студентов – одни студентки!

В те годы, наряду с педагогическими, существовали также и учительские институты, готовившие учителей с неполным высшим образованием. Продолжительность обучения там была не четырех-, как в педагогическом, а лишь двухлетняя. Уже после того как мы, "полные" педагоги, сдали свои офицерские экзамены, наши "полуколлеги" стали

"качать права" – и докачались до разрешения на такой же экстернат.

Но пока что, в августе 1956 года, у нас в дивизии к экзаменам на первичный офицерский чин допустили только четверых. Поскольку двое из них (Иван Оленченко и я) служили в одном и том же полку, а, скорее всего, потому, что именно в нашем гарнизоне находился учебный батальон дивизии, прием экзаменов организовали именно у нас в

Чернятине. Всего предстояло сдать восемь экзаменов, перечислить которые полностью сейчас уже не берусь. Помню лишь, что список открывался (разумеется!) политической подготовкой, далее шли: специальность (у каждого – своя), материальная часть (например, я должен был ответить на вопросы об устройстве своей радиостанции), тактическая подготовка, физическая, строевая… Я назвал шесть – и напрягать память более не стану, однако точно помню: на каждый экзамен отводилось по часу. Шесть предметов мы сдавали до обеда и еще два – после него.

На подготовку нам предоставили, кажется, две недели, полностью освободив на это время от несения службы. Весь полк уехал на

Пушкинский зенитный полигон – для проведения учебно-боевых стрельб, в гарнизоне остался лишь состав суточного наряда, по формуле: "Через день – на ремень, через два – на кухню", но нас с Иваном избавили и от этого, и две недели мы с ним вели, подобно Васисуалию Лоханкину,

"исключительно интеллектуальный образ жизни", – не забывая, впрочем, регулярно и пунктуально посещать столовую. Я и поселился с ним вместе – в артмастерской, где мы поставили свои койки и жили, как вольные студьозусы, проводя целые вечера в дружеских беседах и спорах. Днем я читал уставы Советской Армии (вот и еще один учебный предмет!), "Наставление по связи", описание своей радиостанции, бегал в штаб, в "секретку",. где мне выдавали литературу по вооружениям "вероятного противника" – США и стран НАТО… Все это требовалось знать по программе.

Я уже рассказывал немного об экзаменах, теперь напишу подробнее.

Итак, все они были проведены в один день, для каждого предмета выделили по экзаменатору и ассистенту – это были, в основном, офицеры из соседнего учебного танкового батальона. Из двух других гарнизонов прибыли еще два претендента на чин, оба – младшие сержанты (а мы с Иваном, оба, – рядовые).

Для меня все экзамены, исключая "физо", прошли гладко. На "физо", как я и ожидал, пришлось пережить неприятные, а со стороны – смешные минуты. Ну. на гимнастических снарядах я, хоть и с посторонней помощью, что-то проделывал, а на канат залез вообще вполне самостоятельно. Хуже было с прыжками через "коня" в длину: хорошо разбежавшись, я неизменно садился на этого "коня" верхом… Но экзаменатор попался не строгий. Не формалист; видимо, он понимал, что, не освоив эти упражнения за два года службы, я и в третий год не научусь. Поэтому вожделенную "тройку", которую советские студенты издавна именовали "государственной оценкой", он мне поставил, чего оказалось вполне достаточно для присвоения мне офицерских погон.

Вполне состоятельным я оказался и на экзамене по строевой: не только исправно выполнял все команды, печатал строевой шаг, но и сам гаркал прилично, командуя товарищам: "Сырр-ра!" и "Крру- гэм… ырш!"

А вот Ваня на строевой чуть не срезался. По военной специальности он был ремонтник зенитно-артиллерийских пушек. Знал и любил это дело, руки у него были золотые, голова – тоже… Но артмастерская – подразделение не строевое, там на шагистику внимания не обращали, и у Ивана не было строевых навыков и привычек. Он путался при выполнении команд, сам не умел их подавать. При поворотах в строю на марше с ним случались конфузные промашки, которые допускают лишь самые зеленые новички: он поворачивался кругом не через левое плечо, а через правое; когда все делали поворот в одну сторону, он – в противоположную, и получалось, что он оказывался лицом к лицу с соседом, место того чтобы стоять ему в затылок… И оба какой-то миг смотрят друг на друга ошеломленные: что же получилось?!

Как назло, экзаменатор попался особенно вредный: капитан из тех, кого солдаты называют "нытиками" и "крупоедами", служака, помешанный на строевой подготовке. Поставив всем, кроме Ивана, твердые

"тройки", он сказал:

– Ну, а вам, Оленченко, я больше "двойки" выставить не могу: если вы сами не умеете ни выполнять, ни отдавать команды,. то как же будете обучать солдат? Офицер, не знающий основ строевой подготовки

– это…

И пошел, и пошел – разнылся на полчаса. Попытался было я заступиться за друга, объяснить этому тупому службисту, что из-за одной только несданной строевой человеку, которому уже сейчас 25 лет, придется служить еще целый год, а у него дома жена и сынишка…

Но не успел я рта раскрыть, как капитан меня бесцеремонно оборвал стандартной фразой:

– Мне здесь адвокаты не нужны!

В это время кто-то позвал капитана, он отошел, отвлекся. А мы между тем все четверо стоим,. как он нас построил: в одну шеренгу.

Воспользовавшись отсутствием экзаменатора, мы трое принялись Ивана уговаривать:

– Попроси его! Объясни ему сам! Он потому так долго обосновывает

"двойку", что и сам понимает ее нелепость и ненужность. Но ты сам должен попросить…

Еле уговорили "гордого внука славян" смирить свою гордыню. Когда капитан вернулся, Иван через силу выговорил:

– Товарищ капитан! Поставьте мне "тройку"! Я ведь уже семейный, но даже не видел сына…

"Нытик" вновь принялся объяснять: "как-де я поставлю вам тройку, если вы…" (И так далее). "Ну, ладно (наконец сказал он), если я вам сейчас поставлю тройку, вы должны поработать над собой, потренироваться, чтобы до увольнения в запас наверстать упущенное.

Обещаете?"

Еще бы не пообещать! Все свободное время будет теперь маршировать, сам себе командуя "смирно", "вольно" и "кругом", сам же и выполняя собственные команды…

(Мы с Иваном потом встретимся, и он мне расскажет: военкомат много раз после действительной службы вызывал его на сборы по специальности, и он успешно осваивал новую и новую сложную технику и вооружения, но освоить путем повороты на месте и на марше так и не удосужился. Да никто этого от него и не требовал).