Корреспондент писал, что в той же гостинице, где и он, были поселены советские писатели Собко и Залыгин, их ждала точно такая же участь, но в эти дни ни один советский самолет на индийской службе сбит не был, поэтому их отпустили с миром. (А самолетов наших у Индии было тогда много).

Выше я писал: в 1956 году я уже был в Ханчжоу и коротко жил в келье настоятеля монастыря Синь Куня.

В 1962 году я снова в Ханчжоу и снова решил Синь Куня навестить. (Собко не поехал.)

Мне дали двух (!) сопровождающих-переводчиков, молодых ребят, они в этом монастыре не бывали, о Синь Куне не слышали, дорогой я им рассказал о нем и заметил, что около двадцати минут нам придется ждать Синь Куня у монастырских ворот.

— Откуда вы знаете? — спросили ребята.

— Знаю. Сейчас Синь Кунь собирает в лесу лекарственные травы.

Так оно и было — ждали. Синь Кунь встретил меня так, будто мы расстались вчера, и мы продолжили наш разговор о дружбе народов, о событиях в мире. Синь Кунь говорил: так или иначе, а наши народы спокойно прожили рядом века и тысячелетия, почему же нам теперь думать, что этого не может быть и дальше? Ну и еще многое другое говорилось между нами (через переводчиков).

Когда мы возвращались в Ханчжоу, сопровождающие мои молчали — они были потрясены, видимо, не слышали никогда подобных разговоров между людьми. А еще я понял: они договорились между собой никому и ничего не говорить об услышанном.

В Пекин мы угодили под 7 ноября, на собрание, посвященное этой дате (снова были в сопровождении нашего гида-кинематографиста). Не помню, кто делал доклад, кажется, Лю Шаоци, председатель общества китайско-советской дружбы. Доклад из трех пунктов:

1) Позор югославским оппортунистам (югославы встали и ушли).

2) Да здравствует великая социалистическая Албания! (Албанцы бурно аплодировали.)

3) СССР предает мировое коммунистическое движение (посол В.С. Червоненко на сцене, на отдельном стуле, весь в поту).[6]

Ну а мы спрашиваем нашего кинематографиста (переводит Соня): до каких же пор мы будем ездить по военным музеям? Ну хотя бы одна какая-то редакция. Одна встреча с писателями!

Кинематографист пожал плечами:

— Я выйду, посоветуюсь с кем следует по телефону.

Минут через десять возвращается:

— Значит, так: невежливо задерживать гостей, если они этого не хотят. Билеты в Москву вам заказаны на послезавтра (т. е. дней за пять-шесть до конца официального срока нашей поездки).

Не помню, но чуть ли не в тот же вечер мы ужинали в резиденции посла, он просил нас быть, чтобы принять участие в разговоре с «одним лицом».

Этим лицом оказался Чжоу Эньлай.

Разговор был интересный. Чжоу — интересный человек, образованный (не раз слышал, что он учился в Сорбонне, но не нашел этому подтверждения в энциклопедиях).

Я спросил: помнит ли он нашу встречу шесть лет назад в театре теней? Оказалось, помнит.

Чжоу старался приглушить значение конфликта.

Беседа была интересной и отнюдь не откровенной. Когда мы вышли проводить его к машине, Чжоу сказал:

— Нет-нет, нам ни в коем случае нельзя ссориться! — Подумал. — Потому что мы дети одной матери: Октябрьской революции.

Ну а уезжали мы так: приехали в аэропорт, а там уже ждет нас Червоненко. Нас это удивило, тем более что и разговор с ним как-то не клеился.

Объявили посадку на советский самолет Пекин-Москва. Мы с Собко пошли на летное поле, а там толпа человек двести-триста окружила самолет и нас к трапу не пропускает. Наш экипаж машет нам с трапа, зовет, но нас не пускают к ним, их — к нам. Время вылета давно минуло, самолет не взлетает. В таком положении прошло часа полтора, а то и больше. Тут вышел на поле наш посол, взял нас за руки и повел. Толпа расступилась. Мы поднялись в самолет и полетели. Вылет задержался часа на три-четыре.

Как получается — я рассказываю о «китайской» весне 1989 года, а мне рассказывается об осени 1962-го? И даже — об осени 1956-го? И, наверное, нужно себе в таких случаях доверять: пишется — пиши, ради чего — позже прояснится. Ведь уже и нынче было со мной так же: пребывание в Америке в 1986 году вызвало в памяти первую поездку в году 1978-м. Хотя общего между тем и другим нет.

Но, наверное, в том-то все и дело, что — нет. Что, когда едешь в страну в разном качестве (то как писатель, а то как член правительственной делегации), и видимые качества страны тоже совсем разные и разобщенные.

Вот я и представляю себе, сколь же различны те же США для меня и для наших дипломатов?! И мы, Россия, тоже такие разные для разных американцев!

Вернусь к фигуре М.С. Горбачева. Я — не политик, политика мне чужда, я, наверное, буду утверждать это еще и еще, а на политика Горбачева я смотрю с неполитической стороны и вижу: он, наверное, один из первых в истории дипломатии, кто заговорил о дипломатии на обычном языке, доступном каждому. И американцы откликнулись, оценили это качество, по которому они, того не подозревая, давно соскучились: ведь их дипломатический язык тоже потерял многие человеческие качества, тем более — в отношениях с нами, с СССР. Мы и тут влияли друг на друга в отрицательном смысле, все углубляя и углубляя этот тайный и неприличный смысл, — и вдруг?!

Я счастлив тем, что присутствовал при этом «вдруг», наблюдал его. Я догадывался, что «вдруг» все еще ненадежно, но оно стало фактом, оно — было, значит, оно возможно.

14. VIII.1989

Великие державы — зло мира. Многие небольшие государства живут гораздо лучше и благороднее, пользуются дарами природы разумнее — так зачем же нужно быть государством невероятно могущественным? «Ведущим»? Именно по воле ведущих и возникают мировые войны. Малые повоевали бы между собой да и кончили, но ввязываются большие. Им до всего дело. Именно они создают арсенал всеуничтожающего оружия. Именно они, попирая нравственность, внушают безнравственность всему миру.

И СССР, и США в этом отношении до сих пор были совершенно одинаковы, а то, что одно государство делало свое антимировое дело на социалистической, а другое — на капиталистической основе, положения не меняет. Если бы социализм не рехнулся на достижении мирового первенства — он, может быть, еще и доказал бы свою международность. Если бы капитализм не концентрировался в одной-двух странах, он и не копал бы ту могилу, которую копает сам для себя. Шведы, датчане, англичане — капиталисты, а не копают же? Социалистический могильщик капиталу уже не страшен и, вероятно, страшен не будет, но кто же, как не капитализм, породил марксизм-социализм? Будь капитализм победне2е пороками, откуда было бы в свое время взяться его антиподу? И еще неизвестно, как будет выглядеть следующий (и не менее сильный?) антипод капитализма.

Ну а если так — тем нужнее всем нам тот самый общепонятный дипломатический язык, на котором заговорил Горбачев. Он, этот язык, и должен был силою обстоятельств возникнуть именно между двумя нашими странами. Это — что? Оптимистическая нота в громогласном похоронном марше нашей современности?

Еще замечу: не было бы великих стран, не было бы и ядерного оружия. И химического. И др.

вернуться

6

Позже, в 1968 году, Червоненко был послом в Праге — ехал впереди нашей танковой колонны. Затем — посол во Франции. В одной из поездок в Париж я не раз с ним встречался. Теперь это странно, тогда — ничего.