Иногда на короткое время показывался г-н Бонгран. Он тяжело усаживался на скамейку и с некоторым беспокойством посматривал на г-на де Карюэля, его бокал и его карты. При каждом движении г-на де Карюэля он как будто боялся, чтобы пущенная взбешенною рукою тяжелая кружка не угодила ему в голову. Как ни оскотинился Карюэль и как ни покорен его вид, на него — иногда находят приступы ярости. Эти припадки обыкновенно приходится выдерживать г-же де Карюэль, которая часто носит на себе следы их, но Карюэль вполне способен на скандал и на самую дикую выходку. Г-да де ла Гулэ и ле Робинье, не будучи завсегдатаями клуба, приходили все же туда для партии в бильярд. Г-н ле Робинье входил так, точно перед ним было собрание офицеров. Он здоровался по-военному, между тем как г-н де ла Гулэ напускал на себя, скорее, вид дипломата.

К только что перечисленным мною «клубменам» присоединялось некоторое количество «этих господ». Там можно было встретить двух врачей, доктора Лекэ и доктора Энана, обоих почти одинакового роста, с одинаковою бородою, одинаковым цветом волос. Это физическое сходство не мешало им питать друг к другу самое глубокое отвращение. Г-на Ландона, сборщика податей, удручала эта вражда, ибо он был самым покладистым человеком в мире во всем, что не касалось взноса податей. К этой группе присоединились г-н Гоберж, директор керамического завода, г-н де Гренанж, вечно балагурящий старый холостяк, г-н Гали де Бошан, г-н Виро, г-н Пайетон, г-н Д'Эрбели, г-н Рабон, г-н Орлен-Латьер и некоторые другие. Всех этих людей я встречал у тетушки Шальтрэ, но в клубе они вели себя совсем иначе. Они считали позволительным брать там тон кафе и игорного притона, усваивали себе манеры кабака и кордегардии. Они клали локти на стол, плевали в опилки, расстегивали жилет и панталоны и громко хохотали над рассказываемыми ими сальностями. Они были «в кругу мужчин», и этого было для них достаточно, чтобы считать уместным говорить грубости и сквернословить, ругаться, вести себя по-свински. Особенно отличались в этом отношении г-н Виро и г-н Пайетон. Из таких клубных разговоров я узнал о различных «ресурсах», которые можно было найти в Валлене, о потребных для них расходах и о даваемых ими удовольствиях.

Я посещаю иногда г-на де Жернажа. Это любезный человек, единственный, к кому я чувствую неподдельную симпатию. Когда я был мальчиком, он водил меня гулять вдоль канала и говорил при этом прекрасные и остроумные вещи. Уже тогда он был вдовцом и жил в самом полном одиночестве. Никогда ему не приходило в голову рассеяться от наполнявшего его воспоминания. Он не ищет забвения ни в работе, ни в путешествиях. Он никогда не покидал П., где он все время живет в том же доме, расположенном в начале аллеи платанов и полном диковинных старых вещей. Г-н де Жернаж собрал там всевозможные любопытные предметы, которые он покупал по случаю в течение сорока лет. Впрочем, г-н де Жернаж не коллекционер, он — странноприимец. Его дом — место пристанища, покоя, род убежища для старых поломанных вещей. Чем более они повреждены, тем более он любит их. Он собирает их, ухаживает за ними, чинит их, поправляет, лечит. Среди этих раненых вещиц есть несколько очень красивых, но он выбрал и приобрел их не ради их красоты, а ради их покинутости, их ран, их одиночества, в котором он, может быть, находит образ собственного одиночества. Любопытнее всего, что чувствительность г-на де Жернажа направлена всецело на вещи. Кроме них, он ничего не любит, даже себя. Он крайний женоненавистник и крайний мизантроп, впрочем, нет, он не питает отвращения к людям — он не знает их. Он некогда был покинут изменившей ему женой, которую он обожал, и говорят, что, когда она, в свою очередь, была брошена своим любовником, он оставил ее, несчастную и больную, покинутую всеми, беспомощно умирать в самой жестокой материальной нужде. Равнодушие г-на де Жернажа к несчастию другого поразительно, но он трогается видом сломанной мебели, поврежденной картины, негодного предмета. Г-н де Жернаж любопытный плод провинциальной жизни, но плод совершенно высохший. Никто не знает у него ни родных, ни друзей; единственным лицом, с которым он видается довольно часто, является г-н Себастьяне Реквизада.

Этот Реквизада — маленький старичок, узловатый, с длинными руками, короткими ногами и огромными кистями рук. Почти полное отсутствие шеи, большая, ушедшая в плечи голова, толстый нос, большой рот, большие глаза, густые брови, смуглый цвет лица. Иссиня-черные волосы, окрашенные, вероятно, какой-то дьявольскою краскою. Он всегда одет в длинный суконный сюртук оливкового цвета. Он молчалив, а когда говорит, то с сильным испанским акцентом. Он набожен, формалист, фанатик и большую часть дня проводит в церкви, притаившись за колонною и стоя на коленях прямо на каменной плите. Он живет недалеко от церкви, в большом доме, сверху донизу увешанном предметами испанского религиозного культа: приношениями по обету, Христами, мадоннами, пронзенными сердцами. Сам он увешан ладанками, карманы его набиты четками, и постоянно можно видеть, как он перебирает их зерна, бормоча «отче наш». Говорят, что в юности он был участником карлистской войны и совершил там множество жестокостей. Ни он, ни г-н Жернаж не состоят членами клуба. У г-на де Жернажа есть свои безделушки, у г-на Реквизада свои воспоминания об убийствах, расстрелах, повешениях, пытках. В провинции не так скучно, когда есть чем занять себя. Встречаясь на улице с почтенным г-ном Реквизада, я не могу не бросить на него завистливого взгляда, не могу не почувствовать к нему какого-то любопытства.

Несколько дней тому назад я съездил в Валлен повидаться с г-ном де ла Ривельри и воспользовался этою поездкою для удовлетворения некоторых естественных потребностей. Эти формальности не забавляют меня сами по себе, но все же нужно повиноваться указаниям плоти. В первые свои приезды я искал прибежища в валленском публичном доме. Расположенный в пригороде, он привлекает внимание только своими постоянно спущенными решетчатыми ставнями. Улица почти пустынна. Поджарые кошки лениво и осторожно бродят по ней. Вода ручейка несет отбросы. Внешность дома скромная. Через обитую войлоком дверь доносятся иногда фортепьянные аккорды и гамТиы. Не стану описывать вам внутренних помещений этого храма Венеры, его гостиной с зеркалами, устланной коврами лестницы, его комнат с зеркальными потолками и его обитательниц. Это банальное и хорошо поставленное заведение богатого провинциального города, заведение почтенное, у которого есть свои завсегдатаи, свои постоянные клиенты. Его дамы в большинстве случаев мускулисты и здоровы, крестьянки, набираемые в местности с хорошо сложенным населением. Содержательница мадам Эрнестина, особа умная и не лишенная некоторого воспитания. У меня установились самые лучшие отношения с нею. Она быстро поняла, чего я искал у нее, гигиеническую цель моих визитов. И вот однажды она объявила мне, что занялась мною и нашла «как раз то, что мне нужно». Прежняя ее пансионерка, но очень недолго остававшаяся в заведении, особа интеллигентная, в настоящее время поселившаяся в приличной меблированной квартире. Она называется м-ль Маргарита Пелисье. Хорошо сложена и приятна лицом и принимает предложения лишь избранного общества. Благодаря рекомендации мадам Эрнестины, м-ль Пелисье оказала мне превосходный прием и отнесла меня К числу своих месячных посетителей; забавнее всего, что м-ль Пелисье стала скоро обнаруживать явное увлечение мною, мне кажется, искреннее. Если бы я был тщеславен, я стал бы, пожалуй, говорить даже о влюбленности. Как бы то ни было, знаки внимания, расточаемые мне м-ль Пелисье, трогают и немного волнуют меня. Она балует меля, предупредительна ко мне, окружает меня маленькими заботами. Сентиментально смотрит на Меня. Я делаю вид, что не замечаю этих любовных приемов. Тогда м-ль Пелисье вздыхает, отворачивается и вытирает слезинку, скатывающуюся из ее слишком чувствительных глаз.

Во время последнего визита к этой любезной Пелисье я нашел ее очень взволнованной. Может быть, мое присутствие в тот момент было неудобно ей? Она стала уверять меня, что я ошибаюсь, что, напротив, она хочет попросить меня об одолжении, обратиться ко мне с просьбою… Соглашусь ли я остаться пообедать с нею? О! обед совсем интимный, tete-a-tete, чтобы отпраздновать годовщину дня, в который мадам Эрнестина впервые сказала ей обо мне. Затея показалась мне такою забавною, что я чуть было не покатился со смеху, но сдержался. Зачем огорчать эту любезную девушку невежливым отказом? Поэтому я принял приглашение, и у меня был отличный маленький обед с м-ль Пелисье с глазу на глаз. М-ль Пелисье занимается кухнею, как и любовными делами, компетентно и добросовестно.