— Я знаю больше, чем сказал, товарищ Сталин! — выпрямился на стуле майор.

— Расскажите и «откуда», и «больше».

— Я знаю всё и снаружи, и изнутри! — не унимался он.

Я его понял. Все поняли. Тем более, что тревога во взгляде его быстро росла. Он, однако, на понимание наше не понадеялся:

— Потому, что… Я — и я, Ёсик, и он. Иисус Христос!

Я кивнул головой.

— Учитель! — уточнил Ёсик.

— Ой, Господи! — воскликнула Валечка и метнула на меня беззащитный взгляд.

Я отвернулся к майору. Валечка моментально перебросила глаза к Мао. Не вызвался защитить её и он.

74. В каждом из зверей притаился человек…

Я обратил внимание, что каждый раз — перед тем, как назвать важный исторический факт — Ёсик вёл себя странно. Отталкивающе. То ли умышленно, то ли нет, — собирал слюну в основании нижних зубов, впереди, катал её вдоль десны из стороны в сторону, а потом процеживал сквозь недостающий зуб в полость рта, тщательно прожёвывал и глотал.

До знакомства с Ёсиком мне казалось, что рептильные перешли в парнокопытных, а те — в человека. Сейчас мне пришла в голову мысль, что чистого перехода в истории так и не произошло: одно наслоилось на другое, а другое на третье.

Раньше, наблюдая за животными и зверями, я думал, что в каждом из них притаился человек, который надо мной издевается. Ёсик, наоборот, породил у меня подозрение, что в нём сидит какой-то зверь. И тоже насмехается. Но не только надо мной. Надо всем.

К тому же время от времени Паписмедов — по понятной причине — сбивался с третьего лица на первое. То — «Иисус Христос» или «Учитель», то — «я».

Чиаурели, конечно, изрядно выпил. Но поскольку это то «Христос», то «я» смущало даже искусного рассказчика, — ёсикову историю я изложу сам.

75. Народ правды боится…

Начал он неожиданно: на Кумран, в Иудейской пустыне, лучше всего взирать сверху, с жёлто-коричневых холмов, над которыми висит голубое с синим небо. И с которых можно увидеть море. Тоже синее с голубым. Холмы рассыпаны по пустыне, как коровьи лепёшки, и в них множество пещер.

Ни на холмах, ни в пустыне никто не живёт. Лишь чёрнохвостые дрозды и розовые зяблики. Охотятся за пёстрыми бабочками «монарх». Которые отгоняют их ядом, источающим вонь. Этим ядом снабжает «монархов» пустынный молочай.

Бог, добавил Ёсик и сложил три пальца, учредил в природе равновесие. Дрозды и зяблики вправе кормиться бабочками, но бабочки вправе защищаться от них вонью и ядом.

Тут Ёсик сделал вид, будто задумался, и заключил: но всё равно в Кумранской пустыне птицы постоянно истребляют «монархов». Благодаря чему?

Благодаря тому, что мозг и чувства даны им для поиска малейших изъянов в равновесии. Мозг и чувства призваны любое равновесие нарушать…

Всё, что Ёсик узнал в пустыне как о самой пустыне, так и о Христе, он прочёл в кумранских свитках. Которые хранились в пещерах. Этих пещер 11.

Главный свиток называется Храмовый. Он, кстати, и самый длинный — 9 метров. Ёсика осенило именно тогда, когда он заканчивал чтение Храмового свитка.

Именно он и подсказал майору код к пониманию текста. Как самих свитков, так и Нового Завета. Который, дескать, следует понимать не так, как доныне.

Действительно, сказал Ёсик, «в начале было слово». Одно. Осенило его при виде как раз одного слова. Еврейского. Которое древние писцы то и дело вставляли в текст.

«Пешер».

Ши Чжэ быстро догадался, что в русский язык «песцера» пробуравилась из еврейского! Он не понял, однако, другого: зачем это Ёсику надо было читать такой длинный свиток, когда «достатоцно было просто оглянуться», ибо «песцеры» рассыпаны там по холмам, как «коровьи лепёски»? И уже своим видом подсказывают учёным этот тайный код.

Как коровьи лепёшки рассыпаны не пещеры, а холмы, отрезала Мишель, но Ёсик добавил, что дело не в том. «Пещера» не имеет ничего общего с «пешер».

«Пещера» — это пещера, а «пешер» — это «толкование скрытого». Скрытого для тех, кто не посвящён. Как Ши Чжэ.

Китаец обиделся, но Лаврентий потребовал у Ёсика не отвлекаться на непосвящённых.

Пешер — это хитрая техника прочтения текста, который понятным только кажется. Он и понятен каждому, но каждому понятно поверхностное. То, что сказано прямо. Тогда как помимо прямого смысла писцы вкладывали в слова тайный.

Истинный.

Что, собственно, поначалу Ёсик в свитках и искал. И нашёл. Месторасположение клада. О котором в другом свитке, Медном, было сказано одно, а понимать сказанное пришлось иначе.

Например, вместо слов «дохнул приятной прохладой» читать следовало другое — «летом в южном направлении». Именно «летом», ибо зимой прохлада не бывает приятной. И именно «в южном направлении», ибо прохладой дышит с севера.

Или «неприятные слова» пришлось прочесть как цифру «365».

Ши Чжэ опять догадался: число дней в году!

Что-о-о?! — рассердился Ёсик.

Аухсени вирс! — велел Лаврентий. Объясни, мол, ослу.

Ёсик объяснил: Моисей сказал 613 «слов». То есть — заповедей. Из коих 248 — это «мицвот асэ», повелительные заповеди. А 365 — «мицвот ло таасэ», запретительные. Неприятные слова.

Лаврентий снова подправил на носу пенсне.

А как, стало быть, читать «посеял неприятные слова под дыханием приятной прохлады»? — спросил Ёсик. И ответил: «опустил (нечто) в землю в 365-ти локтях в южном направлении».

— В локтях? — удивился Ши Чжэ.

— Конечно, в локтях, — возмутился Берия, — не в членах же! — но сразу же извинился перед француженкой.

Она сделала вид, что не расслышала. Заметила зато, что пешер — это, наверное, криптограмма. Тайнопись.

Нет, возразил Ёсик. Пешер — это другое. Это не ребус. И не шифровка. Это рассказ, в котором упрятан иной рассказ. Комментарий. В данном случае — исторические факты. Которые народу знать не следует.

По двум причинам. Во-первых, это невыгодно тому, кто пишет. А во-вторых, — тому, кто читает. Народу. Который правды боится.

Точнее, любит неправду. Например, сказки и чудеса.

Ёсик привёл два примера из евангельской легенды. Упомянутых Мишей.

Самое первое чудо Иисус, согласно апостолу Иоанну, совершил в городе Кане.

— Во Франции? — спросил Ши Чжэ у Мишели и потянулся к её стакану.

— В Галилее, — вздохнула она, придвинув вино к себе.

На какой-то свадьбе в Кане, продолжил Ёсик, где присутствовал и Иисус, вышло вдруг вино.

— Тоже красное? — спросил Ши Чжэ.

О том, что оно вышло, Иисусу сообщила мать. Мария.

— Та? — вставил переводчик. — Ну… Непорочная?

Берия заткнул ему рот тяжёлым взглядом.

Ёсик не слышал вопроса. Иисус, продолжил он, ответил Марии: «Кто ты мне есть, женщина? Не пришёл ещё мой час!»

Она зато поворачивается к слугам и говорит: «Делайте всё, что Он вам скажет!» Иисус велел им залить водою шесть кувшинов. Которые евреи держат для омовения рук.

Когда, однако, стали разливать из кувшинов, вместо воды полилось вино. Чудесным образом. Но распорядитель пира отреагировал странно: вместо того, чтобы подивиться чуду, он пожаловался Иисусу.

Люди, дескать, подают сперва хорошее вино, а потом, когда гости хмелеют, можно подавать и похуже. А ты хорошее вино приберёг напоследок!

Имеющий уши, то есть умеющий пользоваться пешером, сказал Ёсик, услышит в этих рассказе описание нового устава, который Иисус ввёл в жизнь ессеев.

В Кумранских свитках говорится, что к этой коммуне причащались в два этапа. При первом освящали водой, при втором вином. Все её члены, о ком бы ни шла речь, проходили через крещение водой.

Но тех из них, кто навсегда решались остаться там, отказаться от земных благ и любви, через два года причащали к «напитку коммуны». К вину.

Ши Чжэ снова взглянул на стакан перед француженкой, но «причаститься» не осмелился.

Ёсик сказал, что, как написано в свитках, крещённые лишь водой считались сравнительно «нечистыми». Каковыми были, например, женатые мужчины, иноверцы, инородцы, женщины, инвалиды и прочие.