- Да ну, что вы, бабушка, всегда рады помочь, - галантно улыбаюсь я.

- Я вот, сыночки, получила продовольственный набор в ЖЭКе, - объясняет бабулька, показывая на сумки.

- Неплохой набор, тяжелый такой, - улыбаюсь я.

Мудила Стомп молча тянет сумку. Ему очень плохо, ломка. Урод.

- Раньше нам по домам носили, - объясняет бабулька.

- Да уже, демократы чертовы, - киваю я.

- Не то, что раньше, - кивает грустная бабулька.

- Бабушка, а вам далеко нести? - спрашиваю я.

- Ой, сыночки, сколько сможете, мне далеко, - она называет улицу…мда, далеко.

- Нам просто поворачивать на Горького, - извиняюсь я.

- Ой, хорошо, сыночки, хорошо, я потом еще молодых людей попрошу, - радуется бабулька.

- Нет проблем, - отвечаю я.

- Сейчас редко встретить таких культурных молодых людей, как вы, - говорит бабушка, - все наркоманы какие-то или нацисты, лысые такие.

- Скины, - подсказываю я, чувствуя груз пакета с экстази в кармане пальто.

- Да-да, скины, для кого мы воевали? - грустит бабулька.

Я с улыбкой вспоминаю Факера с его нацистскими наколками.

- А вы сами живете? - перевожу я разговор в более спокойной русло.

- Да, сынок, муж мой помер два года как, а доченька моя, сейчас в Ленинграде, преподает, - отвечает бабулька.

- И что, никто не приходит помогать? - спрашиваю я.

- Приходит раз в неделю девочка из социальной службы, милая такая, такая же молодец, как и вы, сыночки, - отвечает бабулька.

Мы идем некоторое время молча.

- Раньше вот по другому было, - говорит старая, - когда мы жили во время войны в Казахстане, так дети лет по семь-девять сидели возле подъезда и ждали, как подойдет старый человек с сумками, они тут же их подхватывали и помогали донести…без денег, просто так.

- Ага, киваю я.

Мы подходим к улице Горького.

- Бабушка, нам поворачивать тут, - говорю я.

- Ой, спасибо сыночки, ставьте тут, я передохну, может еще кто-то поможет, - говорит бабулька.

- Хорошо, до свидания, - говорю я.

Стомп что-то бормочет.

- Спасибо вам, сыночки.

Мы уходим.

- Ипаная старуха, - шипит мудак Стомп.

Я со всего размаха бью ему в нос.

- Бля, ты чего? - испуганный урод хватается за кровоточащий нос.

- Не говори, блядь, так про старых, - отвечаю я и иду вниз по Горького.

"Бля, бля", - слышу сзади сопение вонючего урода.

"…свет во мне гаснет…" (Ира)

Как он мог?

Не знаю. И что теперь?

Да ничего! Ничего! Даже если тот, кого считаешь единственным, надежным и искренним другом приходит только затем, чтобы в тебя кончить, то что? Ни хрена! Если мать считает меня дурой из-за того, что еще не вышла замуж, не нашла себе какого-нибудь дико, серьезного мужика в очках и с галстуком, что я человеческий мусор.

Что для нее любовь? Наверное, это машина, дача и счет в банке одновременно. Как бы она радовалась, если бы мы, да с детишками, да к ней! Зачем это мне? Кого смогу вырастить я, не желающая еще жить для других? Я ненавижу, когда она тычет меня рылом во все это дерьмо. Она просто не может понять, что я хочу просто нормально пожить, не взваливая на себя всей бытовухи. Почему она считает, что это моя самая святая обязанность?

А Диме было мало всех тех шлюх, с которыми он тусуется? Значит, и ему я со своей дружюбой не сдалась, раз наплевал на тот барьер, который мы с ним договорились не переступать. А кто меня вообще уважает в таком случае? Ни одной подруги, ни парня, ни хрена.

Но, почему я ругаю его? Разве не я позволила ему? Разве я не хотела его в тот вечер? Кто вел себя вчера так, чтобы дать понять, что я готова? Зачем мне это было нужно? И было ли?

Мне было хорошо с ним той ночью, но, я променяла нашу дружбу, на десяток первоклассных оргазмов, кто я, после этого?

Могу ли я винить его в том, что он не уважает меня, если я сама…сама…обычная шлюха…идущая на поводу у собственного влагалища.

Теперь и Димки для меня нет. У всех свои заморочки, а я всюду не удел, так поболтать минут десять - и вали отсюда, не до тебя нам. Наплевать в душу, кончить в меня - все, уебывай.

Я ненавижу свой институт, тех людей которых я вижу, родителей и знакомых. Я просто патологически не могу быть счастливой, да и вообще… Я никогда не смогу быть как другие, может и не… …А почему нет?

Достаю из шкафа отцовскую бритву. Папа узнал, что мама ему изменила, сел в машину и сбросился с моста. А бритва осталась. У него были очень красивые руки. Но кому нужны руки, если все отношения людей это круговорот спермы по влагалищам?

Как раз наполнилась ванна. Хотела помыться, но теперь планы другие. Снимаю халат ложусь в воду. Вспоминаю папу и как его потом хоронили… Он синий был, а его покрасили немного… И руки белые были, а глаза закрыты. И меня тоже будут хоронить… Больше ни лекций, ни разговоров ни о чем… ни проблем и ругани с мамой… хорошо…

Я с силой провела бритвой по запястью. Острая боль обожгла руку, но не так сильно, как я думала. Я постаралась засунуть порезанную руку поглубже в воду, но что толку? Розовый оттенок воды усиливался с каждой секундой. Я стала смотреть в потолок. Самое страшное это ощущение дикого страха перед физиологическими процессами организма. Мне хочется содрать с себя тело, словно жутко тесный и толстый скафандр. Невольно все мои мысли сосредоточены на крови, сильными толчками вырывающейся из порезанных артерий.

Я… не знаю. Я не знаю что теперь… В конце концов, то, что Дима засунул в меня свой член это можно было бы пережить… Но я не переживу! Я уже умираю! Я совершила самоубийство, но пока не умерла. Я уже убила себя. В данный момент я умираю. С каждой секундой все больше.

Мне страшно, безумно страшно. Я, кажется, плиту не выключила. Да! Что же, вдруг она… Как же тогда… Надо бы пойти… Я выключу, а там, потом, гнлядишь… может перебинтую… поздно… уже все… Я хочу пошевелить телом, но оно уже не подчиняется, только бешено работающий мозг еще сохраняет способность жить, это последний очаг жизни. Моей… Последний…

С огромным трудом переваливаюсь через край ванной. Господи! Какая страшная вода! Бардовая, словно немного сизая - это сама смерть я уже купаюсь в смерти, она меня… не отпустит. Падаю на пол, вокруг кровь. Хлещет из раны, в глазах круги, а потом темнеет… Телефон… Я хочу вызвать скорую… Руки скользят по залитой кровью плитке… …и мама как будто мне смотрит в глаза… говорит, что я хорошая была… и что бабушка скоро приедет… и еще…

Скорую! Я ничего не вижу, это тело уже не мое. Одна душа… Душа?.. …глотаю темноту захлебываясь… и сознание, растворяясь в крови, вытекает на кафельный пол… …свет во мне гаснет…

Съем. Часть вторая. (Стомп) Интернет-кафе. Уже ночь. Я под пивом. Совсем недавно вмазался. Всего каких-то минут двадцать. Просто пошел в туалет и вогнал себе в вену еще пару кубиков. Чувствую себя нормально. Дыхание ровное.

Сейчас я сижу в одном из этих секс-чатов. На дворе глубокая ночь, ну, часа три уже. Все чуваки и чиксы, которые зависают в подобных чатах с целью подрочить, уже давно спят и видят десятые сны, поэтому, сейчас тут пустынно. Вернее, я один сижу. Параллельно я лажу по разным сайтам, картинки разные смотрю, периодически заглядывая в окно чата. Рядом стоит бутылочка пивка. В очередной раз клацаю мышкой по окну чата, оп-па, кто-то пришел. /к нам приходит Анютка.

Анютка: привет (смайлик-улыбается).

Анютка: ау, ты тут?

Анютка: я что, сама? (смайлик-плачет)

Одинокий: привет, нет, ты не одна.

Анютка: о, привет! Чего молчишь? (смайлик-улыбается) Одинокий: параллельно по сайтам лазил.

Анютка: понятно.

Одинокий: не спится? (смайлик-подмигивает) Анютка: а тебе? (смайлик-подмигивает) Одинокий: как видишь.

Анютка: мы тут вдвоем, да?

Одинокий: ага. (смайлик-подмигивает) Анютка: давай тогда знакомится, я - Аня.

Одинокий: понял уже. (смайлик-улыбается) Анютка: а тебя как звать?

Одинокий: друзья зовут меня Стомпом.

Анютка: да? Прикольно? А тебе сколько лет?