Командир поднял руку:

- Не надо меня пугать. То что вы говорите - это хорошо и понятно. Но жить будем так как я сказал, то есть - по человечески. У вас, кстати, у большинства, уже кой-какие звания есть. Это значит, что какие никакие, а вы уже начальники. Значит, имеете право командовать. А уставом можно кого угодно заставить делать все что угодно. В общем, подумайте над тем, что я сказал.

Командир вышел из кинозала оставив старослужащих одних. Старики начали совещаться.

- Что будем делать, братва?

- Вот чертов сыночек, настучал папочке, а расхлебывать приходится нам…

- Ой, не нравится мне эта борьба за свободу "щеглов"…

Ионов произнес:

- Вообще-то фуцман прав. Уставом можно так им жизнь закоротить, что хуже всего им самим и придется. Уже можно прямо сейчас выйти с линейкой и всех их притянуть, скажем, за неправильно пришитые погоны и петлицы… А ты, Шур, что скажешь по этому поводу? Ты у нас особа приближенная к начальству, ежедневно рискуешь жизнью, находясь в непосредственной близости от замполита… Что присоветуешь?

Шурик хмыкнул:

- Мне то что? У меня один свой молодой - Архитектор и все… По мне что война, что мир с дедами - все едино. Но я бы посоветовал так делать: давайте спустим вожжи. Не надо их ничего заставлять - пусть что хотят то и делают. Только не нельзя им позволять прятаться по щелям. Выгонять их надо отовсюду. Из сушилки, из туалета, отовсюду. Пусть они потолкутся в казарме, на глазах у офицеров, у того же фуцмана, у папы. Пусть наши командиры столкнутся лицом к лицу с молодыми солдатами. Пусть сами их воспитывают. Руб за сто - они к этому не готовы.

На том и порешили. Результаты не заставили себя долго ждать. От холода молодые солдаты спасались в казарме. Но из теплой сушилки их методично выгонял дежурный по роте, а из других укромных мест - другие сержанты. И как-то перед обедом Папа Камский уже в который раз наткнувшись на молодых солдат подпиравших стены в коридоре, раздраженно спросил:

- Что вы тут вечно околачиваетесь?

Один из молодых нагло ответил:

- Пришли на обед.

- На обед надо приходить тогда, когда объявят построение. А что вы сейчас именно тут делаете?

Тон папы был грозен. Но молодые солдаты то ли по собственному недоумию, то ли расхрабрившись после разговоров с командиром, держались на редкость независимо и вызывающе:

- А в чем, собственно, дело? Пришли и стоим, никому не мешаем.

Папа Камский стоял как громом пораженный. Ему так никто и никогда не отвечал. Папа Камский сглотнул и спросил спокойным голосом:

- Любопытно мне, солдаты, как вы собираетесь служить дальше, если вы уже сейчас препираетесь со старшиной.

Спокойный тон папы приводил в трепет даже Оскара Осауленко, который всегда был спокоен как Тихий океан. Это означало, что в течение ближайшей минуты Папа Камский взорвется. Но молодые этого не знали, может быть именно по этому ответ одного из них на папино замечание был таким:

- Что же, если любопытно, ответим: служить будем как надо. И никто с вами не препирается. Кстати.

Другой, очевидно, чувствуя себя хозяином положения быстренько и не к месту вставил:

- Любопытств не порок, а небольшое свинство.

И тут Папа Камский взорвался. Его рев заполнил коридор казармы и отозвался во всех ее уголках. Все солдаты имеющие маломальский опыт службы благоразумно убрались от казармы подальше. Папа ревел:

- Как надо?! А ты знаешь - "КАК НАДО"?!! Откуда ты это знаешь, сынок?! Ты, может быть, уже родился с этим знанием?! А?! Так вот, знай поперед всего: я уже двадцать лет в армии! Двадцать лет! На тебя еще член дрочили, а на меня - шинель строчили! С-сопляки! Свинство, видите ли им… Я т-те покажу свинство! Ты у меня это свинство на всю жизнь запомнишь!

Папа Камский так разозлился, что сам благоразумно ушел от этих оторопевших молодых солдат.

После обеда доктор сказал Шурику:

- Ты полный пророк по всей форме. Слыхал, как Папа Камский разорался на этих "щеглов"?

Шурик кивнул:

- Это, кстати, было очень и очень нетрудно предсказать. Уж кто-кто, а я уж поперепирался с Папой в летнее время. Помнишь, как мы с ним цапались? Но, ты знаешь, я и то так не борзел, чтобы вот так, про свинство и все прочее. Да, кстати, кто ему про свинство ляпнул?

Доктор наморщился, напрягая память:

- Как его? Я помню фамилию, да-да… Он тут приходил на днях температуру мерять. Хотел было прихильнуть в санчасть. Да как же его, в самом-то деле?! А! Демин! Точно - он.

Шурик кивнул:

- Тогда вот еще одно мое предсказание: скоро этого самого Демина поставят в свинарник свинарем.

Доктор ахнул и посмотрел на Шурика с уважением:

- Точно! Как я только сам не догадался!

- Думай, - Шурик постучал себя по лбу, - И чаще думай.

Доктор покачал головой из стороны в сторону:

- Что теперь будет? Слушай, кстати, а ты теперь с Папой больше не ссоришься?

- Нет, у нас с ним теперь что-то вроде соглашения о мирном сосуществовании.

Стараемся друг друга не замечать.

- Да? А что так?

- Поумнели. Стараемся не подрывать авторитет друг друга.

Того же дня вечером Папа Камский собрал в кинозале всех сержантов и ефрейторов.

- Так, - сказал старшина, - Я не понимаю, в чем дело. Как это вы довели жизнь до того, что молодые старшину части ни во что не ставят? Распустили всех так, что подумать страшно. Как это произошло?

Ответом Папе было злорадное молчание. Старики потихоньку наслаждались своим маленьким триумфом, тщательно рассматривая носки собственных сапогов.

- Что переглядываетесь? Кто должен молодежь воспитывать, я что ли?

- Так вы же сами запретили нам их трогать, - весело вставил Оскар Осауленко.

- Но, но! Никто не запрещал их трогать. Запрещали только бить.

- Едрена феня! - ругнулся Ионов, - Да кто их бил? Никто к ним и не прикасался, а вы враз давай нам мозги промывать.

- Да тут ясно откуда ветер дует, - вмешался в разговор Шурик, - У фуцмана сын из учебки пришел, понаговорил ему разных страшных россказней о тяжелой жизни молодых солдат, и под это дело Валерий Ионович открыл кампанию по борьбе с дедовщиной в собственной части. То есть мы сейчас вынуждены расплачиваться за грехи стариков другой части. Той, где служил сын нашего командира. Мне даже кажется, что весной, когда он станет фазаном, борьба с дедовщиной автоматически сойдет на нет. Верно ведь, Вячеслав Александрович?

Шурик принципиально обращался к офицерам и прапорщикам части по имени-отчеству, а не по званию. Это было, конечно не по уставу, но звучало вежливо, и не всегда вызывало возражения.

- Верно, - уныло согласился старшина, - это сынок наплел фуцману про всякие ужасы дедовщины.

- Ну а мы тогда при чем? Вы ж нам сами сказали - не моги трогать молодых.

Пожалуйста. Нам то что? Ни тепло, ни холодно.

- А вот молодые-то как раз и распустились…

- В службу никто не врубается…

- И, главное, не хочет врубаться…

- Вас, вот, послали бог его знает куда…

- Хорош, - прервал поток высказываний прапорщик, - Значит так. Я командиру уже сказал, что это не дело, когда молодежь распущенная растет. Это какие же из них старики вырастут? Он, я вам скажу, тоже с этим вполне согласился. Так что, мужики, давай, валяйте, исправляйте положение. Кстати, долбите их уставом. Уставом так можно отлично задолбать, что родных не узнаешь. Ну, а тех, кто устава не слушается, нужно по другому учить. Давайте, одним словом, карты вам в руки.

Последовала пауза, после которой раздался голос Ионова:

- А командир?

- Командир в курсе. Валяйте. Исправляйте все. Посидите тут сейчас, договоритесь о том, как жить дальше, и давайте, наводите порядок.

Старшина вышел из кинозала.

После его выхода тишина простояла недолго.

- Ха! Шурик, ты как карты раскинул что так будет!

- А, и так было ясно, что все именно так повернется.

- Так что будем теперь делать, мужики?

- А что делать, - сказал Ионов, - сначала уставчиком помордуем. Уставом, кстати, можно и впрямь до смерти задолбать. Ну, а тех, кто уставом недоволен, тех можно и по другому взгреть.