- А сколько у нас до поезда? Через пятнадцать минут поезд подойдет и объявят посадку…

- Ну и что? Тут шагать от силы минут пять.

- Да? Тогда давай звякнем. Только смотри, не рассусоливай с разговором.

- Спокойно. Пособи.

Опустив в аппарат двушку и держа одной рукой батон, Серега свободной рукой стал набирать номер. Шурик тем временем держал телефонную трубку прижав ее к уху. В трубке прогудели гудки, и вдруг вместо предполагаемого голоса каптерщика в ухо Шурику ударил пьяный голос Папы Камского:

- Алло.

Шурик растерялся, но надеясь, что Папа спьяну его не узнает, сказал:

- Гурьева, пожалуйста.

Папа Камский в ответ подышал шумно, после чего спросил:

- Это ты?

- Я.

- Где ты?

Шурик подбоченился и встал в независимую позу:

- А в чем дело?

- В чем дело? Меньше спрашивай. Давай, вместе с остальными бегом сюда, в каптерку.

- Зачем? Что я там забыл?

- Что ты забыл? Ты обманом получил документы. Это раз. Ты не прошел предувольнительного осмотра. Два. Этого уже хватит. Бегом сюда.

- Так, - злорадно сказал Шурик, - документы я должен был получить еще вчера, так как я уволен еще вчерашним числом. Об этом в моих документах есть запись, подтвержденная подписью командира части. Это - раз. Во вторых - проходить какой бы то ни было осмотр я не собираюсь и не обязан, поскольку еду домой в своей родной гражданской одежде, а вашу, армейскую, я до последней шмотины сдал под роспись ответственному лицу. И, ясное дело, я не собираюсь соваться в ваш гадюшник, потому что не желаю иметь никаких дел и бесед с пьяными прапорщиками, которым я не обязан подчиняться еще со вчерашнего дня.

Папа Камский засопел, понимая что никаких козырных фраз против Шурика у него нет. Ориентируясь на спокойный и уверенный тон Шурика, Папа Камский так же спокойно и небрежно начал выкладывать:

- Хорошо. Тогда запомни. Твоя фамилия и фамилии других будут сообщены патрулю в аэропорту, и они вас сумеют задержать и передать нам в руки.

Шурик прыснул:

- Не забудьте в состав патруля направить служебных собак и взвод пулеметчиков. И, позволю себе кому-то напомнить, моя фамилия у меня ни на спине, ни на лбу, ни на каком другом месте не написана. Так что у патруля могут быть затруднения с опознанием личности. Чтоб нас узнать, придется уж Вам самим, любезный Вячеслав Александрович, возглавить погоню. Хотя я не знаю, что у патруля должно вызывать большее раздражение: демобилизованные солдаты у которых с документами полный порядок, или прапорщик, пьяный в усмерть?

Серега, уже давно сообразивший с кем разговаривает Шурик, потянулся к трубке.

- Дай, дай, я тоже, пару слов…

Он выхватил у Шурика трубку и услужливо произнес в микрофон:

- Товарищ старший прапорщик? Это Ионов. Да. Слушаю вас.

Папа Камский, очевидно, начал пересказывать свои требования по второму разу, теперь уже Ионову. Ионов иронично закатывал глаза, серьезно поддакивая Папе. Вдруг он спросил:

- А как же билеты? Ведь мы билеты уже взяли… Сдать? Хорошо, понял, сдадим…

Шурик подозрительно взглянул на Ионова. Тот, тем временем, выслушав очередную папину тираду, вдруг начал:

- Так, теперь я поясняю ситуацию. Во-первых, мы не аэропорту, а на железнодорожном вокзале. Во-вторых, поезд по расписанию подойдет через пят минут. Стоять он будет в Хабаровске минут двадцать. Если вы очень постараетесь, то можете минут через пятнадцать быть тут. Таким образом, у вас остается еще минут десять на то чтобы отыскать нас, прочесывая вагоны. Хотя я, откровенно говоря, сильно сомневаюсь в том, чтобы такого алконавта как ты, пустили в вагон. Придется бегать вдоль состава, а мы с превеликим удовольствием понаблюдаем за этим из окна. И в третьих, самое главное, дурак ты, Вячеслав Александрович, да к тому же пьяный дурак. И, в придачу к этому, дерьмо ты порядочное, если думаешь, что я на такое способен. И я рад, что сегодня же уеду отсюда, и никогда тебя больше не увижу. И на прощанье, я не буду говорить тебе "до-свиданья", я не буду говорить тебе "прощай", я скажу тебе - иди ты на…,дерьмо собачье.

Серега с треском повесил трубку на рычаг.

- Пошли, поезд прибывает.

На перрон они подошли в ту самую минуту, когда с другой стороны перрона им навстречу подкатывал поезд, который в поездном расписании значился под номером "один" и имел собственное название "РОССИЯ".

Шурик нетерпеливо заскочил в вагон. Отчасти от того, что хотел избежать возможных неприятностей с местами -"двойниками", отчасти от того, что побаивался возможных козней со стороны Папы Камского. Серега был, напротив, нетороплив и подчеркнуто спокоен:

- Не суетись, Шура. Или ты впрямь думаешь, что эта пьяная краснорожая свинья организует погоню?

- Когда дело касается краснорожей свиньи, то здесь надо быт готовым к любым неожиданностям. Но я еще тороплюсь и потому, что хочу занять выгодные места.

Ребята удобно расположились и стали дожидаться отхода поезда. До последней минуты Шурик поглядывал на перрон, не исключая возможности появления Папы Камского.

Этого, однако, так и не произошло.

Когда последние дома Хабаровска проплывали за окном, Шурик вдруг сказал:

- После этого разговора с Папой по телефону, такое ощущение, что в животе кувыркается лягушка. И руки хочется вымыть. С мылом.

- Или с хлоркой. Ты, кстати, знаешь, что этот старый дурак мне предлагал?

- Что?

- Говорит мне, "уговори всех приехать. Или хотя бы одного Велесова мне привези. А я тебя за это прямым самолетом в Питер отправлю, сегодня же. Семь часов - и ты дома". Видишь, какую цену предлагал наш старший алкоголик за твою голову. Ценит.

- Да… Он, очевидно, очень большие надежды и ожидания возлагал на тот день, когда мы всецело окажемся непосредственно в его власти…

- А мы его так круто кинули. И нахамили еще. Не гуманно даже как-то получается…

- Ну ладно, не будем же мы переживать от того, что мы лишили Папу возможности исполнить зажигательный танец на наших костях.

- И впрямь. Ну, что же будем делать?

- Прежде всего - спать.

Они проспали почти полторы сутки, изредка просыпаясь, когда проводник предлагал чай. После чая они падали на постель и усыпали снова.

За все время движения к ним подсел только один пассажир, весь в наколках, иссушенный как скелет. Оказалось, что он тоже возвращается домой, только из тюрьмы, после третьего срока. Ему было лет тридцать, из них одиннадцать, как оказалось, он провел за решеткой. Два дня ребята слушали его рассказы об обычаях и порядках тюремной жизни, сравнивая их с армейскими, и удивляясь неожиданным аналогиям, которые на первый взгляд нельзя было даже и предположить. В Сибири, на станции Тайшет попутчик вышел, и почти до Свердловска ребята снова ехали в одиночестве.

Где-то на третьи сутки пути, когда поезд уже нацелился на Свердловск, в их купе появились новые попутчики. На этот раз ими оказались папа и сын, что в общем-то, не было уж таким и необычным, если не учесть, что сын был наряжен в суворовскую форму.

Они вошли в купе со слабо сдерживаемым чувством превосходства, и по хозяйски расположились напротив Шурика и Сереги.

Счастливый суворовец сидел рядом со своим папой и чему-то улыбался. Папа с гордостью и любовью посматривал на сына. Было прекрасно видно что оба они гордятся своим нынешним положением: один - тем, что он будущий офицер, другой - тем, что он отец такого прекрасного сына. Серега и Шурик обменялись понимающими взглядами, и отвернулись к окну.

За окном быстро проносились Уральские горы. Поезд неумолимо бежал на Север, к Свердловску, чтобы потом повернуться на Запад.

Шурик понимал, что уже сегодня они покинут Азию, и его внутреннее чутье подсказывал ему, что в Европу он возвращается навсегда.

Старший брат перевернул последний лист рукописи и спокойно посмотрел на Шурика: