Сергей, уже одетый, вышел из спальни и взглянул на нее. Если бы он сейчас, в третий раз спросил, не передумала ли она, Кира ответила бы утвердительно и никуда бы не поехала. Если бы он спросил именно сейчас, ни секундой позже.

Но он спросил об этом только внизу, на последней ступеньке лестницы, и поэтому она лишь поцеловала его — и вскоре поцеловала еще раз, на прощанье, после чего он захлопнул за ней дверцу машины.

Притормозив возле трансформаторной будки, таксист с сонной ухмылкой пожелал ей спокойной ночи, и Кира помахала ему ладонью, повернулась и пошла через погруженный во тьму двор, освещая себе дорогу маленьким фонариком. Ни в ее, ни в окрестных домах не светилось ни одно окно, стояла густая тишина, в которой стук ее каблуков звучал оглушительно, и Кира невольно пошла на цыпочках. В ночном воздухе тонко пахло вишневыми и абрикосовыми цветами и мокрой травой, было прохладно и безветренно, и огромные акации застыли, раскинув над двором густые ветви.

— Спят… — пробормотала она, остановившись у своего подъезда, потом обернулась и взглянула на два окна первого этажа соседнего дома — такие же темные, как и все остальные. Странно, что ей захотелось взглянуть на них. И странно, что ей захотелось, чтобы хоть в одном из этих окон сейчас горел свет. Ведь ей не было никакого дела ни до этих окон, ни до жившего за этими окнами человека. И сейчас особенно странно, что она смотрит на них, а тем временем Сергей не спит, дожидаясь ее звонка. Кира раздраженно передернула плечами и только сейчас впервые заметила, что окна Князева — единственные, на которых нет решеток.

Она вошла в подъезд и стала подниматься по лестнице, покачивая рукой, и луч фонарика суматошно прыгал перед ней. Поворачивая в замке ключ, Кира подумала, что Стас, возможно, уже вернулся, как делал это всегда, но когда она закрыла за собой дверь, в квартире было темно, тихо и пусто — даже несмотря на то, что из прихожей никак нельзя было увидеть всех комнат, отсутствие брата ощущалось явственно. Луч фонарика и до этого слабый, стал стремительно тускнеть, и Кира поспешно бросилась к лампе и нажала на выключатель, и в тот же момент фонарик погас. Она раздраженно бросила его на тумбочку, повесила сумку, сняла туфли и включила свет в спальне. Позвонила Сергею и доложила о приезде, после чего прошла в спальню, разделась, бросая одежду на стул как попало, сгребла в охапку свой халат и прошлепала тапочками в ванную в одном белье. Повесила халат на дверь, отправилась на кухню и зажгла колонку. Сейчас Киру не беспокоило, что кто-то может ее увидеть.

Горячий душ не разморил ее, как она ожидала, и, выходя из ванной, Кира с досадой чувствовала, что, несмотря на усталость после бурного свидания, спать не хочет совершенно и, если ляжет в постель, будет долго лежать, глядя в темноту, и не заснет час, а то и больше. А ведь в последнее время валилась не позже одиннадцати и часто засыпала прямо в кресле. Остатки хмеля выветрились из головы, и она чувствовала себя довольно бодро, словно сейчас был полдень, а не глубокая ночь.

Кира поставила чайник, заварила себе крепкий чай с ароматом папайи, манго и еще какого-то экзотического фрукта с непроизносимым названием и отнесла поднос с чайником, чашкой и сахарницей в гостиную. Забралась в кресло с ногами и выпила полную чашку, прокручивая в голове приятные моменты прошедшего свидания. Все было бы чудесно, если б не неприятная сцена в ресторанчике. И Стас… Она никогда еще не видела такой дикой ярости на его тонком аристократичном лице и не подозревала, что в брате вообще может существовать такая ярость. А она-то, глупая, думала, что Стас лишь способен пространно рассуждать на отвлеченные темы.

… я, видишь ли, не человек действия…

Зависит от обстоятельств, милый брат…. И с одной стороны, я чертовски тобой горжусь за сегодня. Но, с другой стороны, ты меня этим слегка напугал. Я действительно совершенно тебя не знаю. И после ресторана… почему ты вдруг так поспешно ушел? Тебе хотелось побыть с Викой? Или тебе хотелось, чтобы я побыла с Сергеем? Я могу сказать тебе спасибо. Но я и могу сказать тебе — какого черта?!

Она поставила пустую чашку на столик и взглянула на полку, где стояли пластилиновые фигурки. Сегодняшняя, свежая, стояла с краю, и сейчас Кире это почему-то не понравилось. Она встала, подошла к шкафу и переставила человека с шахматным конем в середину экспозиции, так что он оказался окружен пластилиновой собачьей стаей.

Эх, майор, майор… почему у вас сегодня нет бессонницы, почему вы не бродите под акациями, постукивая своей тростью по асфальту, серебряному от лунного света? Я бы открыла окно и села на подоконник, и мы бы с вами поговорили и обязательно поругались — ведь с вами так интересно ругаться… и я бы смотрела на вас сквозь решетку — одинокая узница в замке из собственной глупости, зачем-то вернувшаяся сюда среди ночи, сбежав от симпатичного парня, который мил на словах и хорош в постели… Конечно, я бы не стала говорить с вами на столь интимные темы, но я уверена, что вы знаете ответ, майор, — иногда мне кажется, что вы знаете ответы на все вопросы на свете. Вы знаете, кем была моя бабка, и почему я среди ночи смотрю на ваши окна…

Кира снова села в кресло и включила телевизор. Большинство программ не работало, и, перебрав несколько каналов, она наткнулась на какой-то фильм, где что-то со множеством когтей и клыков гоняло по джунглям полураздетую красавицу с явным намерением пообедать. Красавица бежала бестолково, спотыкалась на каждом шагу, нелепо дергалась туда-сюда и, наконец, рухнула окончательно, перевернулась на спину и, глядя в объектив старательно вытаращенными глазами, испустила истошный вопль. Тотчас же в люстре что-то хлопнуло, из прихожей долетел щелчок, и свет в квартире погас.

— Проклятая баба! — пробормотала Кира, шаря по столику в поисках зажигалки. — Это ж надо было так заорать!..

Нащупав зажигалку, она встала и зажгла ее, но, не сделав и нескольких шагов, погасила — быстро нагревавшаяся зажигалка обжигала пальцы, и Кира чуть не выронила ее. Зашипев, она потрясла ею в воздухе, потом повернулась, снова выпустила на волю крошечный лепесток огня и быстро подошла к шкафу. Сняла с него один из тяжелых канделябров и зажгла одну из свечей. Тьма слегка расступилась, Кира хмыкнула и зажгла остальные четыре. Медленно повернулась, держа тяжелый канделябр в вытянутой руке и окатывая часть комнаты неровным колыхающимся светом, и застыла. Слабый, испуганно-изумленный возглас сорвался с ее губ.

На голой стене лежала угловатая тень от телевизора, дальше виднелся темный полукруг от спинки кресла, и вплотную к нему примыкала тень человеческой головы — лоб, нос, округлый подбородок. Все остальное сливалось с тенью спинки… и все же было видно, что кресло не пустует, что в нем, откинувшись на спинку, сидит человек.

Но в кресле никого не было!

Сглотнув, Кира отступила на шаг, и тени на стене слились с полумраком. Она судорожно оглянулась, ища собственную тень, словно та сыграла с ней злую шутку и, сбежав, уселась в кресло, желая напугать свою хозяйку. Но нет, вот она, протянулась сзади, по паласу, длинная, расплывчатая, темная.

Плотно сжимая дрожащие губы, она снова шагнула вперед, прыгающий свет растекся по стене, и снова появилась тень от кресла. Человеческая тень никуда не исчезла, но чуть изменила положение, словно человек слегка переместился и склонил голову набок, внимательно глядя куда-то перед собой.

Но кресло пустое — пустое кресло!

Хрипло дыша, Кира переложила канделябр в другую руку, отчего тени на стене дрогнули, и медленно протянула правую руку между свечами и стеной. На обоях появилась черная четкая тень ее руки, осторожно шевелящая пальцами. Кира сделала шаг, еще шаг, черные шевелящиеся пальцы доплыли до темного человеческого профиля и исчезли, заслоненные им. Закусив губу, она сделала еще шаг, и тень от ее руки появилась с другой стороны тени кресла, а та, в свою очередь, ушла в темноту, и человек исчез.

— Что это еще такое?.. — прошептала она и метнулась обратно, подойдя к стене почти вплотную. Подняла канделябр повыше — и снова кресло, и снова человеческий профиль. Она протянула руку и взглянула на свои шевелящиеся пальцы на обоях. Четкая черная тень. И тень от спинки кресла такая же. Но тень от человеческой головы по сравнению с ними казалась не черной, а серой — четкая, но бледная лежала она на стене, и пока Кира смотрела на нее, эта голова шевельнулась и отделилась от спинки кресла. Пискнув, Кира чуть не уронила канделябр. Ее рука отдернулась, словно тень-привидение могла схватить ее и оторвать начисто.