Пассажирский космолайнер благополучно осуществил посадку в водах одного из самых крупных морей планеты и был подведен к берегу. На заре колонизации Бидрупа это был одновременно и огромный отель, с комфортом вмещавший почти десять миллионов первых колонистов, и надежное укрытие от бурь, бушевавших по две недели кряду, и главный научно-технический центр проекта, благодаря которому колонистам быстро удалось усмирить атмосферные вихри.

Первоначально сельскохозяйственные рабочие, завербованные Гильдией Вольных Торговцев, не имели статуса колонистов, но вскоре Роже Бидруп понял, – если продолжать вести бизнес на этой планете такими же темпами, то от ее плодородных почв не останется и следа. Возник новый проект, но уже по созданию вольной колонии и именно Роже Бидруп и стал первым официальным колонистом, а уж затем его поддержали все остальные. Это произошло в первые тридцать лет освоения планеты.

Последующие тысячу триста двадцать лет, история Бидрупа описывает, как самый большой строительный бум в галактике, связанный с тем, что на Бидруп рванули, в надежде купить небольшой земельный участок под застройку и огромный кусок плодородной почвы под создания агропредприятия, сотни миллионов людей. Бидруп осваивался людьми очень богатыми и крайне прагматичными, что сразу же наложило отпечаток на лицо планеты, почти не искаженное влиянием человека. Новые граждане планеты, уже носившей имя здравствующего и богатеющего Роже Бидрупа, решили, что с них вполне хватит одного единственного города, пусть и очень большого.

(Из справочника Бэкси "Все миры Обитаемой Галактики Человечества")

Обитаемая Галактика Человечества, Терилаксийская Звездная Федерация, звездная система Алтейр, планета Бидруп, мегаполис Бидруп, мобильный командный пункт разведгруппы майора Ратмира Ветра, расположенный вблизи храмового комплекса святого Маргота в северо-западной части города.

Сознание вернулось к Эду Бартону внезапной и болезненной вспышкой, тотчас поглощенной непроглядным мраком. Понимание того, что он скован какой-то непроницаемо черной субстанцией, сразу же вызвало у него острый приступ удушья. Эд попытался сделать вздох и понял, что он не ощущает своего тела. Это обстоятельство одновременно и поразило, и рассмешило его. Эду показалось, что он снова вернулся в ту пору безвременья, когда сознание его и Ольги Браво было намертво сковано в теряющем энергию корпусе боевой машины, а рассмешило его то обстоятельство, что он, кажется догадался, с чем может соотнести такие ощущения.

Нет тела, нет тепла или холода, нет веса, нет ни малейшего лучика света. Кстати, нет даже самого времени! Есть только мечущееся от ужаса собственное сознание. Панического ужаса. Хотя в такой ситуации, вроде бы бояться было уже нечего.

Эд Бартон попытался было вспомнить тот мудреный медицинский термин на латыни, которым описывается нечто подобное, но только и вспомнил, что к этому ведет заболевание ботулизмом. Хотя что-что, а точный диагноз болезни беспокоил Эда совсем уж в последнюю очередь, поскольку его новое тело вообще не могло ничем болеть, как впрочем не могло оно и быть повреждено чем либо менее мощным, нежели одновременное попадание в него сразу из десятка, а то и двух, станковых бластеров. При таких обстоятельствах на ботулизм ссылаться было совсем уж глупо.

– Так, так. Чем же это меня звезданули? – Поинтересовался про себя Эд Бартон – Похоже, мне далеко не все известно про наших милых и очень сообразительных потомков.

Испытывая свое новое тело, Эд извел чертову прорву всевозможных ядов, кислот, щелочей и прочих малоприятных химикалий. Его новое тело, так же как тело Натали и Сержа, по меньшей мере на это никак не реагировало, поскольку имело совершенно иную биохимическую и молекулярную структуру. Не реагировало оно и на большинство жестких излучений, которые Эд испытал на себе, в разумных, как он полагал, дозах. Впрочем, определяя эти самые дозы, Эд Бартон прекрасно сознавал, что нормальную человеческую плоть эти эксперименты прикончили бы в доли секунды. Для его же нового тела даже мощный поток быстрых нейтронов, идущий от термоядерного реактора со снятым защитным кожухом, воспринимался, как ионный душ для простого галакта.

Для Эда Бартона было загадкой, каким именно образом его тело могло противостоять губительным потокам энергии или самым агрессивным химикалиям. Однажды, чисто в исследовательских целях, он минут пять сжигал себе ногу из мощного плазменного бластера и, морщась от боли, наблюдал за тем, как в течении первых же нескольких секунд на голени появилась твердая, блестящая корка, с виду похожая на хитин, но несравненно более прочная. Хотя выстрел и не причинил ему никакого вреда, Эд прекрасно сознавал, что для обычного человека последствия были бы достаточно серьезными, потеря ноги, как минимум.

Сам же он при этом он испытывал лишь то, что прежде назвал бы болью, хотя это неприятное ощущение ни в коем случае не парализовало его воли, не привело к шоку и потери сознания. Просто тело сигнализировало ему, что он подвергся воздействию агрессии. Новое тело автоматически, без малейшего участия его сознания, перестраивало молекулярную структуру внешней оболочки, делало ее плотнее и тверже, одновременно приспосабливаясь и защищаясь.

С самых первых дней, как только Нэкс вычленил из совокупной памяти своего искусственного интеллекта боевой машины "человеческую" составляющую и наложил матрицу сознания Эдварда Бартона на девственно чистый мозг биологического организма-трансформера, Эд осознал себя личностью и первое, что он понял, так это то, что может одним только усилием воли придать своему телу любую форму.

Уже потом он научился полностью перестраивать его структуру и не только создавать внешний защитный слой, но и целенаправленно переводить свой организм на иную биохимическую основу существования, если хотел заранее подготовиться к жизни в агрессивной среде обитания или к пассивной обороне. Впрочем, если он подвергался нападению внезапно, то его тело и само умело о себе превосходно позаботиться. Так же легко он мог настроиться на любой уровень чувствительности. Натали нашла для этого простое и вполне понятное применение, извлекая из очень тесного общения с Реном Калвишем максимум удовольствия и наслаждения. Эд Бартон пока что не шел дальше гастрономических удовольствий.

Сколько ни пытался Эд, но он так и не смог сообразить, как и чем его оглушили, но все-таки был вынужден констатировать факт, что кто-то не только умудрился обнаружить его в костюме-призраке, ну в этом особого секрета вероятно не было, но и вырубил его, как минимум, на несколько часов или даже суток. А потом, видимо, уже из чистого садизма, засунул его в стасис-камеру. Причем не в нормальный стасис-карцер, где время либо замедляется на безобразно долгий срок, либо многократно ускоряется, чтобы заставить арестанта подольше страдать, а именно в стасис-камеру, где оно почти останавливается. Не стоило пока что даже гадать, как это все произошло, но стоило поскорее подумать о том, как выбраться ему из этого дерьма, не откладывая дела в долгий ящик.

По части дерьмовых ситуаций Эд Бартон имел богатый опыт и мог бы, при случае, написать целый трактат под названием "Что такое не везет, как туда влетаешь и как с этим бороться". Правда, до этого случая Эду Бартону никогда прежде не приходилось попадать в дерьмо именно такого сорта. В далеком прошлом ему не раз приходилось бежать из самых невообразимых темниц и тюрем, но тогда дело касалось, в основном, каменных стен, решеток, замков и охранников, обычно или глупых, или жадных, а очень часто и глупых и жадных одновременно. Теперь же речь шла о совершенно иной тюрьме, куда более совершенной и изощренной. Поскольку ему вовсе не хотелось смиряться с заточением, то он принялся рассуждать, как бы ему выбраться из этой идеальной, во всех отношениях, тюрьмы.